Вопреки широко распространённому в нашем обществе мнению, быстро выяснилось, что по первоначальному варианту масштабной атаки против России, Наполеон Бонапарт рассчитывал захватить обе наши столицы. Это было для меня совершенно ошеломляющей новостью. По диспозиции, разработанной Императором Франции ещё в Париже, наступать на северную столицу должны были два отборных корпуса, специально созданных для выполнения столь ответственной задачи. Война началась на диво удачно для объединённой Европы. И очень скоро основная группировка наших войск поспешно отступила к Смоленску, в то время как столицу государства – Санкт-Петербург остался прикрывать лишь один наш корпус.
О нём так прямо было и написано «слабый корпус графа Витгенштейна». То, что корпус был слабый, вовсе не удивительно. Всё же с Францией у России был мир и, следовательно, действующая армия была укомплектована по меркам мирного времени, то есть по минимуму. Против единственного нашего корпуса ускоренным маршем выдвигались сразу два, да ещё каких! Первый Отдельный гренадерский корпус под командованием маршала Удино даже в одиночестве имел подавляющее превосходство над остатками Первой российской армии, причём по всем параметрам. Имевшие многолетний опыт профессиональные солдаты, собранные в так называемый «Адский легион», энергично окружали наших воинов с юго-запада, двигаясь по Псковской дороге.
Одновременно с этим, второй корпус, сформированный в основном из воинственных прусаков, приближался с юго-запада по курляндской дороге. Замысел оккупантов был прост, но эффективен. Планировалось, что войска маршалов Макдональда и Удино окружат корпус Витгенштейна и затем без каких-либо помех захватят нашу северную столицу, причём задолго до того, как сам Наполеон успеет даже приблизиться к Москве! Не знаю, что думал, переходя Неман маршал Макдональд, но Николя Удино был столь уверен в успехе данного ему поручения, что, откланиваясь Наполеону, сказал с обыкновенным французским самохвальством: – Ваше Величество, мне очень совестно, что я прежде Вас буду в Петербурге!».
Хвастовство хвастовством, но с формальной точки зрения он был прав на все 100 %. Даже в одиночку его элитный корпус имел едва ли не двукратное превосходство сил и средств над оставшимся без всякой сторонней помощи корпусом Витгенштейна. Но наш полководец вовсе так не думал. Ведь, как известно, дома и стены помогают. Спасти же Витгенштейна могло либо чудо, либо высочайшее воинское искусство, которое он вскоре проявил во всём блеске. Пока остальная наша армия поспешно отходила на восток, он яростно бросился на сорокапятитысячный «Адский легион» и в трёхдневной битве под Клястицами нанёс ему жесточайшее поражение. Потеряв в сражениях менее 4000 человек, он уменьшил количество своих противников на целых 13.000! И хотя корпус Удино по-прежнему превышал количество наших войск в полтора раза, французы вынуждены были перейти от вольготного победного марша к глухой обороне.
Победы, как известно, окрыляют. А победы столь решительные и убедительные окрыляют вдвойне! Ободрённый столь знаменательной викторией, граф Витгенштейн быстро преследовал неприятеля к Западной Двине в намерении обратиться потом на Магдональда. Но тот, услышав об участи своего товарища, быстро отступил к стенам Риги, защищаемой гарнизоном и гребной флотилией. До конца войны прусаки так и не отважились ни на какие активные действия, ограничившись грабежами местного населения.
Поняв, что его западный противник не отважится на нападение, наш великий полководец снова устремился на разбитого, но всё ещё превосходящего его в силах Удино. Встретив неприятеля у местечка Коханово, русские войска 30 июля в ожесточённой битве принудили его отступить к самому Полоцку, где французы получили сильное подкрепление. Желая загнать неприятеля остановившегося перед Полоцком в самые его укрепления, Граф Витгенштейн сильно атаковал его 5 августа. После 14-и часовой битвы, неприятель принуждён был укрыться за стенами города, очистив весь занимаемый им правый берег (реки) Полоты и мызу Спас в которой победитель учредил свою ставку.
Шестого октября битва за город продолжилась с новой силой. Теперь уже генерал Сен-Сир, сменивший на посту главнокомандующего раненого Удино, двинул шесть пехотных колонн в контратаку. Их поддерживали не менее 60-и орудий крупных калибров. И французские позиции и даже некоторые улицы Полоцка неоднократно переходили из рук в руки. Но и на этот раз победа была у наших войск! Но впереди было самое сложное – форсирование реки Полоты и штурм городских укреплений в лоб.
И здесь нашим командующим было проявлено подлинное военное мастерство. Поставив пушки у самого берега реки, Витгенштейн приказал стрелять по городу раскалёнными ядрами. В результате возникшего вскоре пожара и начавшейся паники, небольшому отряду добровольцев (раньше их называли «охотниками») удалось пробраться к городским воротам и взорвать заграждения преграждающие дорогу через мост. После такой смелой вылазки начался собственно и сам ночной штурм, который завершился нашей полной и решительной победой.
Отсюда я сделал важные для поисков выводы. Было понятно, что крупные, во многие десятки тысяч человек воинские контингенты, действовали не только вдоль дороги Борисов – Москва и в окрестностях Днепра! Они несколько месяцев воевали на самом севере современной Белоруссии и основной рекой, около которой велись боевые действия, была именно Западная Двина, а вовсе не Днепр! И раз так, то следовало присмотреться к району Полоцка внимательнее.
Оперативно закончив пересъёмку брошюры, я начал собираться на выход, тем более что до этого момента в практически пустой зал с шумом ввалился целый класс учеников лет десяти-двенадцати. Учительница рассадила их за столами и начала урок математики. Зазвучала сильно исковерканная русская речь, и это стало для меня своеобразным сигналом. Вернув книжечки мрачному Леониду, я вышел на улицу и быстро зашагал вдоль Двины, стараясь поскорее согреться после слишком долгого сидения в промозглом помещении. На какое-то мгновение сквозь рваную облачность пробился худенький лучик солнца, и я машинально взглянул на часы. Была половина первого и, следовательно, солнце находилось почти на юге, это я знал ещё с армии.
В этот момент будто повинуясь чьей-то тайной команде, я решил повторить тот приём, которым по моим предположениям некогда воспользовался гренадер, определяя направления на страны света. Раскинул руки в стороны и повернулся к светилу спиной. Лицо моё теперь было обращено к северу, а река…, она простиралась как раз с запада на восток! Невольно задрожав от обуревающих меня предчувствий, я не разбирая дороги, помчался вниз. Нужно было срочно прояснить, куда же именно течёт вода. Поспешность моя была вполне объяснима. Внезапно меня осенило, что та широкая река, что была нарисована на карте гренадера, была вовсе не Днепром!
– Ну, конечно же, – бормотал я, едва не кубарем скатываясь с крутого и скользкого откоса, – каким же легковесным дурачком я был до сих пор! Поверил какой-то надписи на карте с сокровищами, причём надписи единственной и ничем не подтверждённой! Одно это должно было меня насторожить! Ха, раскатал губищи-то! Так тебе всё там точно и написали! То-то Яковлев ни черта не нашёл! Тоже был хитро сбит с толку! Ничто больше на карте не было обозначено словесно, а слово «Днепр» видишь ли подписано! Но кем подписано? Когда? С какой целью? Совершенно неясно, возможно это была преднамеренная и явная дезинформация. И как всё складно вышло в итоге! Ведь каждому российскому военному было известно, что французы в основной своей массе отступали именно вдоль Днепра! Но тогда бы они зарыли там свою «Большую кассу». А они почему-то закопали только «Малую»! Уж не потому ли, что денежки зарывали вовсе не подразделения основной армия, а лишь те, кто вырвался из объятого пожарами Полоцка!
Едва не соскользнув в ледяную воду, я остановился у самого уреза серо-стальной жидкости и принялся вглядываться в её хаотически колеблющуюся поверхность. Но вот так на глаз понять, куда же движутся воды практически недвижимой Двины, было совершенно невозможно. Поискав вокруг себя глазами, я поднял валяющуюся под ногами пластиковую бутылку и, размахнувшись посильнее, метнул её подальше от берега. Несколько секунд наблюдения и всё стало ясно, река текла на запад, ровно так, как и было указано стрелочкой на французской карте. И тут же скороспелые мои мысли полетели в мировое пространство вольными птицами.
Если моя догадка была верна, и Днепр в этой истории не играл никакой роли, то тогда может быть на роль большой реки подходит Западная Двина? А что? Река действительно широкая, течёт в направлении с востока на запад, и к тому же около неё на самом деле происходили нешуточные бои, о чём я только что узнал в библиотеке. К тому же я мигом припомнил слова рыбака добывающего обед для своего кота, что глубина реки не превышает в летний период полутора метров. А ведь полтора метра это как раз и есть те самые 5 футов, о чём было написано в одном из документов «Дела».
Итак, следовало как можно скорее возвращаться в гостиницу, где была возможность тщательно обмозговать новую догадку. Что собственно я тут же сделал. На обратном пути зашёл в продовольственный магазин, в котором приобрёл небольшую упаковку молотого кофе, банку сгущенного молока и пачку печенья. Ведь приближалось время обеда, а тратить время на хождения по столовым мне совершенно не хотелось.
В моём номере, к счастью никого не было, и я вольготно расположился со своими бумагами и картами сазу на двух кроватях, намереваясь тщательно обобщить все собранные за сегодня сведения. При этом я вновь ощущал себя этаким матёрым шпионом, ведущим глубокую разведку на вражеской территории. Сразу стало понятно, почему люди вообще занимаются столь малопрестижным и крайне опасным делом. Вот потому и занимаются, что адреналин просто бурлит в крови, когда начинаешь всё ближе и ближе подкрадываться к сути разведывательного задания. И пусть в данном случае я сам назначал себе цели и ближайшие задачи, драйв и азарт всё равно были запредельными!
Довольно скоро я отыскал ещё одно подтверждение моей свежепридуманной гипотезы. Сварив с помощью походного кипятильника в стакане первую порцию кофе, я медленно размешивал в нём молоко и одновременно просматривал листы «Дела». И тут, словно как по заказу, перед моими глазами появились следующие строки, написанные на первой же странице дела № 31 и как бы предваряющие все дальнейшие изыскания. «О зарытых в землю между Дорогобужем и Смоленском или Оршею деньгах».
Между Дорогобужем и…, – пробормотал я, стараясь уловить ускользающую от меня некую крайне важную мысль, – Дорогобужем, Дорогобужем. Где-то я ещё видел название данного города! И помнится, о нём упоминалось в том разделе, в котором описывалась первая поисковая экспедиция, проведённая гренадером в сопровождении Антона Ивицкого!
Торопливо пролистав страницы, я вскоре обнаружил то, что искал. И только теперь изучая данные документы под новым ракурсом, я впервые начал осознавать иные причины, которые могли направить поисковые усилия наших властей в ложном направлении. Передо мной начал понемногу раскрываться весь комплекс сложных взаимодействий между участниками самых первых поисков, которые впоследствии могли невольным образом сбить со следа даже такого опытного человека, как шефа жандармского корпуса господина Бенкендорфа.
Вы ведь и сами чувствуете, какая тогда в Париже заплелась интрига? Ощущаете всей душой, какого масштаба затеялась авантюра? Криминальный гений Семашко всем нам даст сто очков вперёд даже теперь! И я обоснованно полагаю, что только проблемы с визой на российской границе помешали ему успешно завершить свою гениальную задумку и вытащить многопудовый клад золотых монет прямо из-под носа наших властей. И вот теперь я хочу прямо спросить: – А вам не показались странным тот маршрут, по которому двигались к кладу гренадер на пару с Ливски (он же Ивицкий)? Вас случайно не озадачило то направление, которое избрал сам Семашко, направлявшийся на помощь своим соратникам? Неужели нет? А вот мне в некий прекрасный момент, подогретый чашкой крепчайшего кофе, оно показались очень даже странным.