Рождение славного города

Штурман прапорщичьего ранга Иван Батурин осенью 1783 года был назначен командовать «описной партией», посланной с дозорного корабля «Модон» в Ахтиарскую бухту. Штурман Батурин и его команда должны были составить подробную карту всего берега от Херсонесского мыса до Бельбека. Батурин избрал для съемок высоты, с которых открывается широкая перспектива рейда, с большим округлым заливом, идущим к подножию Инкермана. От северных холмов он двигался к югу, и перед ним развертывался рисунок берега.

Десять бухт[40] причудливым узором изрезали землю. На берегу Большого залива – деревня Ахтиар; восемь маленьких домишек и небольшая казарма. За ними в глубине – долина, поросшая дубняком и можжевельником.

С юго-запада береговую линию замкнул прямоугольный кряж, омытый морем с трех сторон. На севере – изгибы реки Бельбек. В ее излучине – селение, другое – у подножия Инкермана, на реке Черной (Чурук-су), еще именуемой Инкерманкой[41]. Селения все небольшие, домов по двадцать.

Штурман Батурин произвел съемки и обмеры тщательно и подробно; на карте изображены холмы, пещеры, развалины каменной кладки и те самые крепостные стены и башни, о которых рассказывал Мартин Броневский в своей книге «Описание Крыма в 1579 году». За стеной и валом на карте Батурина значатся пять византийских церквей и две мечети, которых нет ни на других планах, ни в описаниях. Изобразил Иван Батурин на своей карте и остатки великолепного моста через речку Инкерманку, его четыре арки, одна из которых была полуразрушена. Отметил он и остатки рва у стены, указывающие границы херсонесских владений.

Главной задачей команды был промер глубин Большого залива. Батурин прошел его на своей шхуне вдоль и поперек, записывая промеры в футах, а не в саженях, как это делали обычно.

Пятьсот лет находились в забвении знаменитый у древних Ктенус и бухты, где некогда стояли боевые суда с дружиной князя Владимира. Места эти окутала тишина. Несколько рыбачьих лодок составляли портовое богатство Большого залива.

Морской опорой монгольских пришельцев были Кафа на востоке и Гёзлев на западе. В подновленной турками в XVI веке Инкерманской крепости стоял небольшой гарнизон.

В 1778 году турецкая эскадра посетила тихий рейд. Это было в последние дни ханских междоусобиц, когда султан, потерявший Крым, делал последние усилия, чтобы уцепиться за его берега.

Турецкие корабли, именовавшиеся торговыми, стояли здесь неспроста. Отсюда, с пустынного этого берега, шли тайные связи с Бахчисараем. Сюда должны были прийти большие морские силы.

На беду турок в Крыму был Суворов, назначенный командовать Крымской армией. В то время не слезал он с маленького, быстрого своего коня, носившего его по всем крымским дорогам. Суворов зорко следил за берегом. Вдруг узнал он об убиении казака в Ахтиарской бухте: турки стояли близ ее берегов. Прилетев к Ахтиару, Суворов действительно увидел турецкие флаги и смятение в маленьком отряде казаков. Он приказал бить камень и носить песок. Под покровом ночи с суворовской быстротой были возведены укрепления, временные батареи, сделанные на славу.

Хотя Суворов и презирал «известь и кирпич», считая фортификацию не своим делом, но строил он, как и всё делал, – хорошо, ладно, крепко. Вслед за тем Суворов велел возвести в Ахтиарской бухте казарму для размещения увеличенного казачьего отряда. Так положено было начало форту.

Осенью 1782 года, когда фрегаты «Осторожный» и «Храбрый» входили в Большой залив, судьба Ахтиара была решена. Рейд был признан лучшим на побережье. Потёмкин просил президента Адмиралтейской коллегии Чернышёва поторопиться с подробным изучением места для нового города и гавани. Капитан 1-го ранга Иван Максимович Одинцов, фрегаты которого стали на якорь в Ахтиаре, получил распоряжение проделать подробнейшие съемки и промеры на предмет устройства портовых сооружений. Это была первая зимовка, подробных сведений о ней ждали в Адмиралтействе.

Команда с фрегатов Одинцова разместилась в опустевшем селении Ахтиар. Кругом не было ни души, и моряки оказались в положении «робинзонов» на тихих берегах. Они ладили сети, ружья для охоты на диких коз, а главное, отстраивались и чинили жилье. Начальник эскадры Одинцов вместе с капитан-лейтенантом Юрасовым готовили карту и донесения в Петербург. Одинцов писал в коллегию: «С начала пребывания моего в Ахтьярской бухте прошлого 1782 года с 17 ноября по 7 марта 1783 года, порученной мне эскадры фрегаты стоят на одних якорях посредине самой бухты; при перемене якорей канаты всегда бывают целы, потому что грунт – ил мягкий; при всех бываемых крепких ветрах волнения никакого не бывает, кроме вестового, от которого при ветре немалое волнение, а по утишении – зыбь, но безвредна. В разных местах опущены с грузом доски, также и фрегаты осматриваемы при кренговании, однако червь нигде не присмотрен: сему причина – часто бываемая при остовом ветре, по поверхности губы из речки Аккерманки, пресная вода, в губе превеликое множество дельфинов, или касаток; но они безвредны».

Словом, выяснилось, что зимовка прошла очень хорошо, что в Большом заливе и в бухтах может быть поставлено множество военных и купеческих кораблей, что для строений места удобные, а камень инкерманский годится на всё.

Хотя донесения, касаемые берегов Крыма по ведомству морскому, шли в Адмиралтейство к графу Чернышёву и распоряжения и назначения исходили от него, на деле всем этим управлял Потёмкин. Любое начинание коллегии он мог отменить, если оно ему не нравилось. Действовал светлейший через императрицу. Он добился того, что все офицеры на вновь заводимый на Черном и Азовском морях флот назначались им самим. Только адмиралы утверждались Чернышёвым. Но Потёмкин вмешивался и в эти назначения.

Граф Чернышёв покровительствовал знатным. Потёмкин не видел проку в паркетных шаркунах. На суше и на море они были одинаково плохи. Нет, светлейший предпочитал тех, кто стоял крепко на собственных ногах. И граф Чернышёв не мог оспорить назначение, угодное светлейшему. Он подписывал его.

Так, по слову Потёмкина, начальником всего Южного флота был послан герой Чесмы вице-адмирал Федот Алексеевич Клокачёв. Это был живой и деятельный человек, моряк по призванию.

Ранней весной Клокачёв уже был на юге. Эскадра под его флотом вошла в Большой залив и приняла салют фрегатов Одинцова. Клокачёв потребовал планы и осмотрел берега до самого Херсонеса. Он нашел маленькую Ахтиарскую бухту неудобной для одиннадцати кораблей. Становиться на якорь в Большом заливе, открытом западным ветрам, было небезопасно. Кроме того, следовало подумать об укреплениях, начало которым положил Суворов. Клокачёв избрал самую обширную из бухт, впадающих в залив с юга. Отныне она называлась Южной, или Гаванью, и была облюбована для стоянки эскадры. Строения, к устройству которых предполагал приступить немедленно Клокачёв, должны были расположиться не к востоку, а к западу – на пространстве между двумя бухтами. Здесь и быть порту. Вскоре пришло распоряжение Потёмкина именоваться ему Севастополем, городом славы, знаменитым.