– Тебе, Василий Степанович, помнится, табакерка была по вкусу, которая с жемчугом и бирюзой по эмали с изрядным бриллиантом, так возьми ее себе.

Сквозь туманную завесу лица Василия Степановича пробивается нечто похожее на светлую улыбочку и гаснет сей же миг. Василий Степанович говорит положенные слова благодарности и укладывает папку.

– Да, а как же с землями для надворного советника Старова? – вспоминает Потёмкин.

– Приготовлена экспликация, но неважно сделана, придется заказать новую.

– Это в Судакской долине, у горы Алчак, помнится?

– Выбрано Иваном Егоровичем там, но не применимо.

– Почему же неприменимо, ведь я велел тебе! – И Потёмкин вспоминает, за что хотел прогнать Попова.

– Их величество (в произнесении сего голос Попова приобретает некоторую дрожь) изволили прибрежную часть долины по собственному выбору пожаловать камер-юнгфере Скороходовой Анне Константиновне.

– Да ведь ей нарезали полторы тысячи десятин хорошей пахотной земли в Перекопском уезде, помнится, у татарской деревни Кучук-Мин!

– Память удивительнейшая, именно там, но и здесь.

– Зачем же и здесь?

Облако на миг сползает с лица Попова, чтобы показать лицо вполне ординарное, но весьма удивленное.

Потёмкин смотрит на него мельком и кусает ноготь, что делает всегда, будучи недоволен.

– Вот, извольте видеть, экспликация Кишлавской округи с разоренною деревней Бор-Кая, назначенная в отвод господину надворному советнику Старову. С севера гора Бор-Кая…

– Да там же ямы, овраги, нету ни лесу, ни речки…

Потёмкин представил себе Ивана Старова с его любовью ко всему величественному в природе и искусстве запрятанным в дикие отроги Бор-Кая.

– Я поищу в планах сам, – сердито говорит он Попову.

– Если что из принадлежащих вашей светлости, а свободных нет.

– Ну вот еще, нет! – сказал Потёмкин и подумал, что своих земель (а их было почти 100 000 десятин в самых наиживописнейших местах) выделять незачем и что можно благоустроить и Кишлавскую округу, на то Старов и искусник.

– А как с постройкой хат, ведь не в картинных домах люди жить будут? Осьмнадцать тысяч, которые я у матушки сговорил на казенные постройки, назначены ли Томашевскому?