После одного из таких банкетов Володя Цигаль сказал:
— А теперь поехали допивать ко мне. Сегодня у Лизы день рождения. (Лиза — это жена Володи.)
Мы сели в Володину серую «Волгу» и решили заехать что-нибудь купить. Я купил букет цветов, а Володя пошел в гастроном, купил десять «маленьких» (другой расфасовки просто не было) и какую-то еду. Бутылочки он поставил вдоль машины на тротуар, положил пакеты в багажник, сел за руль и уехал. Бутылочки на удивление и радость прохожих так и остались стоять на тротуаре. О них он вспомнил, открывая входную дверь. В дверях стояла заплаканная Лиза, сын Алик и почему-то милиционер.
— Лиза, мы тебя поздравляем с днем рождения, — сказали мы хором, и я протянул ей цветы.
— Какой день рождения?! — плача, сказала Лиза. — У меня день рождения только через месяц. А вот наша собака покусала соседскую девочку, вызвали милицию. Сплошные неприятности! А вы тут с цветами.
Мы забрались в Володину комнату. Володя достал что-то из шкафа, и мы тихонечко отметили окончание съезда.
Володя Цигаль — первоклассный профессионал, но этого, как известно, мало для большого художника. Надо обладать талантом, культурой, широтой взглядов и художественной фантазией. У Володи нельзя встретить памятника или работы без какого-то скрытого смысла.
Им был задуман и выполнен для Москвы памятник Есенину. Поэт идет по гранитной плите, а черным полированным силуэтом на ней угадывался «черный человек». Памятник открыли, но «черного человека» бдительное начальство велело срубить.
В знаменитом памятнике генералу Карбышеву фигура как бы просвечивается сквозь глыбу льда, в которой (если верить легенде) его заморозили немцы, поливая водой на морозе.
Даже два памятника Рихарду Зорге представляют собой совсем необычное решение. В одном Зорге — человек, который может пройти сквозь стену, а во втором — просто его глаза, которые всё видят: это плоский рельеф с вырезанными насквозь рельефа глазами.
И так все памятники — ни одного без скрытого смысла или аллегории. Даже небольшие фигурки наполнены смыслом. Вот корреспондент, пишущий заметку, одной ногой стоит на мине; или предельно выразительная Анна Франк, слившаяся со своим дневником, и многое-многое другое. Несмотря на то что Володю Цигаля можно считать скульптором-монументалистом, а он установил пятьдесят восемь памятников, его портреты нисколько не уступают по выразительности памятникам. Некоторые из них являются выдающимися произведениями искусства нашего времени. Так, портреты композитора Дмитрия Кабалевского, румынского художника Корнелия Бабу, московского скульптора Чуйкова обладают удивительно точной, заостренной характеристикой, блестяще вылеплены, в каждом найдено свое формальное решение… На мой взгляд, это классика советского искусства. Я имею в виду только время создания этих работ. По художественным достоинствам они и сегодня являются высочайшими образцами искусства.
Володя — настоящий фронтовик, побывавший на Малой Земле. Через несколько лет после окончания войны он создал грандиозный памятник на месте боев в память о своих погибших товарищах. Он до сих пор встречается с оставшимися в живых фронтовыми друзьями. Володя — милый, остроумный, всеми любимый человек. До сих пор он руководит творческой мастерской студентов, и я могу только позавидовать тем, кто у него учится. Уверен, он не дает им спуску, но всегда справедлив и всегда поддержит талантливого художника. Я его очень люблю, хотя больше времени провожу с его старшим братом — моим самым близким другом, графиком Виктором Цигалем.
Но я опять отвлекся в сторону и, начав писать о Мыльникове, вдруг перекинулся на другие воспоминания. К старости у людей остается все меньше и меньше товарищей, близких по возрасту. Появляются новые, молодые, которые относятся к тебе с почтением, пытаются помочь тебе, но тех, с кем ты прожил молодость, остались единицы. Мне часто звонит Андрей Мыльников. У него, кроме меня, как он говорит, никого из близких товарищей не осталось.
Действительно, вся жизнь прошла в общих развлечениях, совместных заседаниях, в участии в каких-то общих делах. Мы вместе ездили отдыхать. Сначала в Комарово, позже — в Хосту. Часто ходили друг к другу в гости, читали те же книжки и смотрели те же спектакли.
Настали другие времена, и Мыльникова уже не приглашают на приемы, да он и сам, наверное, не смог бы пойти. Он не сидит в президиумах собраний, как это было раньше. Наверное, это его огорчает. Многое из того, что сейчас происходит, он не воспринимает и не стесняется говорить об этом вслух. Но в Академии художеств и в институте он пользуется непререкаемым авторитетом. Мне кажется, что Церетели не принимает ни одного решения по институту, не посоветовавшись с ним.
К старости Андрей очень изменился. Его многое стало раздражать, он как и раньше не воспринимал попыток современных художников сделать что-нибудь эдакое, оригинальное, так и сейчас не воспринимает и обрушивается на них с нелицеприятной критикой. Мы много и часто говорим с ним по телефону, он почти всех ругает и потом неожиданно разражается блистательной речью или даже лекцией по проблемам искусства. Записать бы все это!
Голова у него абсолютно ясная, а физически чувствует он себя плохо. С трудом поднимается на второй этаж по винтовой лестнице Академии художеств, где его ждут студенты монументальной мастерской, которой он руководит.
Я его очень хорошо понимаю. Понимаю его брюзгливость, недовольство. Во время перестройки он потерял свои накопления, нажитые честным трудом выдающегося художника. Поэтому он возненавидел Гайдара, Чубайса и заодно всех демократов, о которых без злости говорить не может.
В Русском музее, что, на мой взгляд, возмутительно, не выставлена ни одна его картина. За всю свою жизнь он привык быть первым номером, и вдруг все кончилось. Он остается первым вице-президентом Академии художеств, но на заседания президиума ездить в Москву не может, и многие важные вопросы решаются без его участия. Самым страшным потрясением, после которого он как-то сник, стала смерть Ариши — жены, которую он очень любил, которая заботилась о нем, приглашала гостей, ходила с ним на премьеры. Ариша знала, где лежат его чистые рубашки, где лежат квитанции на оплату телефона.
Когда Ариша была жива, их дом отличался удивительным гостеприимством. Кого только мы не встречали у них, с кем только не сидели рядом за столом… Помню, я как-то оказался рядом с Беллой Ахмадулиной, и она шепотом сказала мне: