Как узнал Тробст вскоре после своего прибытия в Мюнхен, Вайсс вызвал его в Баварию, поскольку полагал, что среди этого хаотичного конкурирования идей и планов его присутствие усилит карты Вайсса и его соучастника капитана фон Мюллера, одного из батальонных командиров «Союза Оберланд». Вайсс и Мюллер информировали Тробста, что их план был свергнуть правительство, нежели принуждать его к сотрудничеству. Тробст был чрезвычайно воодушевлён перспективой кажущегося неминуемого овладения Баварией и в конечном счёте Германией, равно как и последующей войной с державами-победительницами в Первой мировой войне. Он надеялся, что этот кризис поможет восстановлению его офицерской карьеры.

Как сказали ему Вайсс и Мюллер днём 31 октября, они планировали путч на ночь с 6 на 7 ноября: люди из «Союза Оберланд» будут делать вид, что производят ночное учение и затем займут военные объекты в Мюнхене в 03:00. Двумя часами позже, ровно в 05:00 пять отрядов, назначенных для арестов, одновременно задержат Кара, премьер-министра Ойгена фон Книллинга, министра сельского хозяйства Йоханнеса Вутцльхофера и множество других политиков и руководителей полиции, препроводят их к 05:20 в казармы сапёров, потребуют немедленного подписания ими заявлений об отставке и в случае отказа сотрудничать казнят Вутцльхофера на глазах остальных спустя пять минут. Затем предполагалось, что Кар назначит Эрнста Понера, бывшего националистического начальника полиции Мюнхена, своим преемником, и новое правительство во главе с Понером будет сформировано в тот же самый день — включая также Людендорфа и Гитлера.

Через несколько часов после постановки задачи, когда на Мюнхен опустилась ночь, Вайсс, Мюллер и Тробст вместе посетили Фридриха Вебера, политического вождя «Союза Оберланд» и зятя пангерманского издателя Юлиуса Фридриха Леманна, чтобы поделиться с ним своим планом. Вначале суровый вождь Оберланда оставался неубеждённым в его достоинствах. С одной стороны, Вебер всё ещё не знал, что делать с Гитлером и его партией, и продолжал относиться с недоверием к вождю национал-социалистов; с другой, Вебер всё ещё думал, что он сможет привлечь Кара к поддержке путча и тем самым сделать правительство Баварии частью решения проблемы.

Но затем ситуация неожиданно повернулась в пользу для посетителей, когда внезапно без объявления показался Адольф Гитлер. Тробст заметил, что он выглядел нервным и явно «весьма недовольным». Как выяснилось, недоверие между вождями Оберланда и Гитлером было взаимным. Даже хотя в течение месяцев Гитлер пытался стать главой лагеря националистов в Мюхене и повсюду, он явно хорошо понимал, что его амбиции не соответствуют реальностям (пока что) и что у него всё ещё репутация пустых слов и ничего более. Также явно обеспокоенный, что окно возможностей для переворота более не останется открытым надолго, он решил, что он либо должен поднять ставки, либо проиграть всё. Он сказал Веберу и его посетителям: «Я едва ли знаю, что ещё говорить людям, которые приходят на наши митинги. Мне порядком надоел этот вздор».

Авантюра Гитлера поднять ставки окупилась. Как выяснилось, он и вожди Оберланда одинаково предпочли бы перейти к действиям раньше, но каждая сторона не была уверена в чувствах и намерениях другой. Когда они поняли, что все они желают одного — устранения существующего политического положения, и чем раньше, тем лучше — Гитлер изложил свой собственный план поздним вечером.

Недоверие между Фридрихом Вебером и Гитлером почти определённо было основано на нежелании последнего тесно взаимодействовать с Леманном и другими пангерманистами. Наследие неприязни Гитлера к Карлу Харреру и к тем, кто поддерживал концепцию Общества Туле для DAP/NSDAP, предотвратило более раннее сотрудничество и потому стояло на пути лучшего и более реалистичного планирования путча. Только в следующем году — 1924, когда эти двое будут в заключении вместе — Фридрих Вебер станет другом Гитлера.

Тробст получал удовольствие от возможности наконец наблюдать Гитлера вблизи, компенсируя пропущенную встречу с ним в сентябре. Он был возбуждён от того, что Гитлер присоединится к ним. Двумя днями спустя, в пятницу 2 ноября, Тробст снова столкнулся с Гитлером на встрече вождей Оберланд в офисе капитана фон Мюллера, который владел небольшой кинокомпанией в Мюнхене. Гитлер уговаривал их действовать без дальнейшей задержки, потому что, как Тробст рассказывал спустя три месяца, «у него самого [т. е. у Гитлера] едва ли оставались силы; его люди были готовы упасть духом, а финансы его партии были почти исчерпаны». К началу ноября Гитлер был ведом в равной мере мегаломанией и отчаянием. Тробст между тем не мог не чувствовать, что «Гитлер мотивировался какими-то личными интересами, потому что вдруг он заявлял: „Вам не следует думать, что я просто встану и уйду; сначала кое-что должно произойти!“» Как столь часто прежде и впоследствии, Гитлер представлял ситуацию, перед которой он стоял, как проблему «всё или ничего» и убеждал своих сообщников не придерживать свои ставки, а поставить все свои деньги на использование момента. И даже теперь старый страх Гитлера — снова стать никем, которому некуда пойти — проявлялся в его заявлениях, сделанных в тот вечер в офисе Мюллера.

Тробст понял, что Гитлер пытался манипулировать им, но он совершенно не имел ничего против, поскольку план вождя NSDAP «безупречно встраивался в наш собственный план, который был отшлифован в течение дня». То есть, Тробст и его сообщники не видели Гитлера своим вождём, но вместо этого безупречным средством достижения своих собственных целей. На Тробста, в частности, произвел впечатление талант красноречия Гитлера. «Слушать его было наслаждением, — вспоминал он спустя три месяца. — Образы и сравнения легко приходили к нему, и я неожиданно понял, что имел в виду Людендорф, когда он сказал, что в Гитлере мы имели самого блестящего и наиболее успешного агитатора Германии. Его образ „пьяной мухи“ на самом деле был блестящим: одурманенная муха, что лежит на своей спине и барахтается, и не может снова встать — той мухой было правительство Рейха в Берлине».

Гитлер всё ещё недостаточно верил Веберу, Тробсту, Вайссу и Мюллеру, чтобы открыть им то, что через два дня, в воскресенье 4 ноября, переворот, планировавшийся Эрихом Людендорфом, про-нацистским националистическим вождём Германном Крибелем и им самим, должен будет произойти во время открытия монумента тринадцати тысячам человек из Мюнхена, погибшим во время мировой войны, который был воздвигнут рядом с Военным музеем за Хофгартеном. В мероприятии будут участвовать все базировавшиеся в Мюнхене воинские части, полувоенные объединения и группы студентов, а также политическая элита Баварии.

План состоял в том, что после произнесения всех официальных речей Гитлер взбежит по ступеням музея и вступит в конфронтацию с правительством Баварии. Идея была такая: он спросит Кара, так чтобы все слышали, почему повсюду было невозможно купить хлеб, даже несмотря на то, что в пекарнях полно муки. Предполагалось, что в последующем хаосе Людендорф, Крибель и Гитлер обратятся к присутствующим военным и полувоенным группам, чтобы те арестовали правительство, и немедленно провозгласят новое правительство.

Но 4 ноября дела пошли по-другому: население Мюнхена отреагировало ни в том патриотическом духе, которое предполагало правительство, ни в духе, которого ожидали путчисты. Тробст был удивлён, сколь мало людей в Мюнхене вывесили флаги снаружи своих домов, несмотря на призывы сделать это. На мемориальном событии также публика выражала своё недовольство. Тробст слышал, как люди говорили: «Ну, если бы мёртвые слышали все эти речи, они бы в гробу перевернулись». Другие говорили: «Почему Кар наконец не даст хлеб каждому, вместо того, чтобы заниматься празднованиями всё время!»

Также, и это было более важно, Людендорф, к удивлению всех, не присутствовал. Либо намеренно, либо случайно, баварская государственная полиция не подвезла его на мероприятие, как было договорено. Будущим путчистам не пришло в голову, что поведение государственной полиции могло быть безошибочным показателем того, как баварская полиция относится к возможному путчу. Заговорщики, убеждённые в том, что у них до сих пор есть поддержка всех, кого надо, решили не оставлять своих планов переворота и снова сделать попытку на следующий день.

В ночь на воскресенье Тробст посетил спиритический сеанс в доме своей невестки Доротеи, которая в затемненной комнате пыталась вызвать духов и предсказать будущее. Однако в конечном счёте он решил не оставлять будущее на волю духов и провёл несколько будущих дней, уговаривая своих сообщников ударить как можно скорее, особенно потому, что экономическая ситуация принимала драматический поворот к худшему. 138 миллионов марок, за которые он купил билет на поезд из северной Германии в Мюнхен на предыдущей неделе, теперь ничего не стоили, когда фунт хлеба стоил уже 36 миллиардов марок. Даже хорошо одетых женщин видели просящими милостыню на улицах Мюнхена. Как вспоминал Тробст, некоторые из вождей Оберланд говорили Веберу: «Если они в скором времени не выступят, то станет невозможно отличить коммунистов от голодающих людей».

В среду 7 ноября Вебер вручил Тробсту билет на поезд и триллион марок и попросил по поручению Людендорфа, чтобы он немедленно отправился в Берлин, или «Новый Иерусалим», как Тробст нелестно называл столицу Германии из-за предполагаемой власти евреев там. Его задачей было вовлечь националистические круги города в путч в Мюнхене и тем самым способствовать распространению переворота в Берлин. Однако, когда он оказался в столице Германии, только один человек из правых, с кем Тробст встречался, проявил желание поехать с ним в Мюнхен. Как обнаруживает этот эпизод, Людендорф, Гитлер и их сообщники заблуждались относительно уровня поддержки их на национальном уровне.

8 ноября Гитлер посчитал, что пришло время немедленно ударить и начать свой путч. Примерно без четверти девять, не связавшись в достаточной мере с другими группами, которые, как он ожидал, будут участвовать в этом, Гитлер и его сторонники ворвались в целиком заполненный пивной зал «Бюргербраукеллер», в котором Кар произносил речь и в котором присутствовал почти весь баварский политический истэблишмент. Гитлер выстрелил из своего револьвера в потолок и заявил, что национальная революция началась.

Он представлял, что Кар поддержит возглавляемую национал-социалистами национальную революцию, если будет поставлен перед свершившимся фактом. И в самом деле, под влиянием разворачивающихся событий Кар и его главные помощники полковник Ганс Риттер фон Зайссер и генерал Отто фон Лоссов вначале выразили поддержку революции. Но в течение нескольких часов они отозвали свою поддержку и дали указания баварским государственным властям принять меры для подавления путча. Из «Бюргербраукеллер» начальник полиции Мюнхена Карл Мантель уже тщетно пытался предупредить государственную полицию Баварии о перевороте так, чтобы она могла предпринять немедленные действия против Гитлера. Власти действовали быстро для объявления NSDAP вне закона той же ночью. Путч провалился.

Как и следовало ожидать, Кар и другие хотели использовать Гитлера для продвижения своих собственных целей, а не быть использованными таким выскочкой, как он. В то время Гитлер едва ли был мессией для кого-либо среди политического и социального истэблишмента Мюнхена. Мелания Леманн, жена издателя Леманна, напишет Эриху Людендорфу, что это была «ошибка Гитлера неверно оценить, сколь близко Кар был связан с Партией Центра [т. е. с Баварской народной партией] и насколько могущественен он был».

Даже до решения Кара прекратить поддержку путча генерал Фридрих Кресс фон Крессенштайн, который во время Первой мировой войны спас еврейскую общину Иерусалима, выступив против приказа властей Оттоманской империи о депортации, и который теперь был заместителем командующего частей рейхсвера, базировавшихся в Баварии, приступил к действиям. Он издал указ о том, что любые приказы, исходящие от его начальника Отто фон Лоссова, следует рассматривать как недействительные и отданные под принуждением.

Хотя путч был колоссальным провалом, Гитлер, Людендорф и их сторонники не приняли поражения. Не желая выходить из игры без последней отчаянной попытки завернуть судьбу, они решили на следующий день устроить марш через центр Мюнхена к зданию бывшего Военного министерства в надежде посредством этого дать толчок руководству рейхсвера Баварии к участию в путче. В Мюнхене в тот день к Гитлеру присоединилось множество националистов. Даже Пауль Оештрайхер, педиатр, обратившийся в протестантство еврей и ветеран Добровольческого корпуса Бамберг, намеревался присоединиться к маршу, очевидно веря в то, что антисемитизм Гитлера не был в действительности расово мотивированным. Только по настоянию одного из своих коллег, озабоченного тем, как отреагируют национал-социалисты на присутствие человека еврейской крови в своей среде, он в последнюю минуту оставил свой план. Для Оештрайхера могло быть вполне безопасным присоединиться к мероприятиям того дня, поскольку в марше участвовал Эрих Блезер, который в соответствии с критериями нацистов образца 1930-х был «полуевреем», и тем не менее был членом и NSDAP, и SA. Несмотря на получение им, как ветераном путча, медали Ордена Крови, гестапо в 1938 году станет преследовать его мать, Розу, в результате чего она совершит самоубийство.

Несмотря на приток новых сторонников, Гитлер, Людендорф и их приверженцы так и не дошли до Военного министерства. Когда они двигались вдоль Резиденцштрассе и почти вступили на Одеонплатц, они неожиданно увидели перед собой подразделение государственной полиции Баварии под руководством Михаэля фон Година. Так же, как в случае его товарища из лейб-полка Антона фон Арко — убийцы вождя баварской революции Курта Айснера — Годин был так же готов предпринять меры против и Гитлера, и Айснера. Никогда не было выяснено, кто выстрелил первым, но последовала перестрелка, оставившая мёртвыми пятнадцать путчистов и четверых полицейских. Эрвин фон Шойбнер-Рихтер, маршировавший совсем рядом с Гитлером, был среди убитых. Гитлер был утянут на землю умирающим Шойбнер-Рихтером, вывихнув Гитлеру руку, но спасши его жизнь. Его телохранитель Ульрих Граф затем закрыл его от выстрелов своим телом. Изрешечённый пулями, Граф чудесным образом выжил, чтобы рассказать о случившемся, но всю оставшуюся жизнь он должен был жить с пулями в своей голове, которые невозможно было удалить. Когда в конце концов выстрелы утихли, двое из людей Гитлера, молодой врач и санитар, подхватили с улицы травмированного вождя национал-социалистов, быстро отнесли его в задние ряды, посадили в один из открытых автомобилей, что следовали за их маршем, и уехали как можно быстрее.