Глава 13. Путч Людендорфа

Театральный и пагубный напор Гитлера с целью рекламирования своего национального образа в предвидении неминуемых радикальных политических трансформаций Германии произошёл только в самый последний момент, поскольку к октябрю 1923 года делались конкретные шаги для осуществления путча примерно 9 ноября. Однако решение свергнуть правительство Германии не было сделано в Мюнхене, в Уффинге-ам-Штаффельзее, или в любом другом месте, посещавшемся Гитлером. Оно было сделано в Москве. 4 октября Политбюро Коммунистической партии России определило, что Германия созрела для революции. Даже хотя вожди Коммунистической партии Германии (KPD) не были совершенно в этом уверены, они не возражали Москве. Например, Хайнрих Брандлер, вождь KPD, опубликовал статью в «Правде», официальном органе Коммунистической партии России, заявляя: «Старые вожди среди нас верят, что это будет не трудной, но полностью выполнимой задачей — захватить власть».

12 октября Центральный комитет KPD формально одобрил решение, сделанное в Москве. Оно определило, что 9 ноября будет провозглашено, что вся власть перешла к новому Правительству Рабочих и Крестьян. Поскольку KPD была частью коалиционных правительств и в Тюрингии, и в Саксонии, в которой Брандлер представлял департамент премьер-министра Эриха Цайгнера, то члены правительств двух земель Германии теперь замышляли принести мировую революцию в Германию.

В ответ на ухудшение политического и экономического кризиса в Саксонии Центральный комитет 20 октября решил, что революция не может больше ждать до 9 ноября, но требует двигаться вперёд к следующему дню. План состоял в том, что комитет провозгласит всеобщую забастовку и тем самым вызовет революцию. Но революция оказалась мертворождённой, главным образом вследствие некомпетентности и дилетантизма. Например, решение комитета не было передано Вальдемару Розе, хотя предполагалось, что Розе будет служить военным главой революции в Германии. Через несколько часов коммунистическое руководство Германии поняло, что оно должно оставить свой план.

Попытку приступить к осуществлению коммунистической революции в октябре 1923 года не следует отметать в сторону как незначительную, потому что у неё не было поддержки большинства в Германии. Успех или неудача революций редко зависит от поддержки большинства. Как демонстрируют события в крупном городе на Севере Германии, Гамбурге, по меньшей мере попытка коммунистической революции могла вызвать гражданскую войну в Германии, если бы она выполнялась более эффективно и если бы связь между коммунистическими группами по всей Германии была улучшена.

Когда исходный приказ от 20 октября, но не последующее сообщение об отмене революции, достиг Гамбурга, коммунистические группы там утром 22 октября заняли тринадцать полицейских участков, устанавливая баррикады в районе Бармбек и укомплектовав их 150 людьми. Только через два с половиной дня и только после неоднократных обстрелов полицейскими, матросами и армейскими частями, что привело к смерти семнадцати полицейских и двадцати четырёх коммунистов, революционеры сдались.

Попытка революции в Гамбурге даёт почувствовать, что случилось бы, если бы подобные события произошли одновременно во всех главных городах Германии. Более того, потребовалось времени примерно в четыре раза больше, чтобы подавить коммунистический переворот в Гамбурге, чем потребуется, чтобы покончить с путчем, который произойдёт 9 ноября в Мюнхене — в тот день, что был изначально зарезервирован для коммунистической революции в Германии.

Коммунистические беспорядки в Германии следует рассматривать на фоне развития, происходившего с 1921 года, когда вся страна вошла в режим кризиса. Военные репарации, унижение от сокращения армии и флота, потеря территорий, французская оккупация Рейнской области и индустриального сердца Германии, Рура, а также пассивное сопротивление, которое поощряло правительство для борьбы с этим, и гиперинфляция, царившая в Германии — всё это поставило страну на грань. Последовал крах государственной власти в Берлине и повсюду. К середине октября правительство предприняло радикальные меры для взятия ситуации под контроль. Например, старая денежная единица была заменена новой, рентной маркой (Rentenmark), чтобы попытаться остановить инфляцию. Однако за короткое время введение новой денежной единицы усугубило кризис, поскольку оно привело к волне банкротств.

События, происходившие в Саксонии, Тюрингии, Гамбурге и в других местах — например, сепаратисты в Рейнланде провозгласили Рейнскую Республику — довели существовавший до того экономический, политический и социальный кризис до кипения, создав условия, которых ждали баварские «секционалисты» (баварцы, ставившие интересы Баварии превыше всего прочего) и национал-социалисты. И те, и другие рассматривали ситуацию как возможность представить себя спасителями от коммунизма, в том случае, когда они решат начать свой собственный переворот. С точки зрения баварского истэблишмента наконец-то возникла ситуация, обеспечивавшая очень реальный шанс изменить конституционное устройство Германии таким образом, который сделает баварцев снова хозяевами в своём собственном доме. Гитлер между тем надеялся, что подобно маршу Муссолини на Рим в предыдущем году станет возможным устроить марш из Мюнхена в Берлин с намерением освободить Германию. Поэтому он агитировал начать такой марш как упреждающий оборонительный ход. Как он говорил в октябре американскому журналисту, работавшему для агентства United Press, «Если Мюнхен не направится маршем на Берлин в подходящий момент, то Берлин пойдёт маршем на Мюнхен».

Что подпитывало эскалацию кризиса сверх того, так это гиперинфляция, державшая Германию в своих тисках осенью 1923 года. Она пожирала сбережения, часто буквально за ночь. Например, после того, как подруга Хелен Ханфштэнгль была вынуждена продать свою долю большой закладной, то на следующее утро со своего дохода она смогла купить только шесть булочек на завтрак. Как заключил 25 октября 1923 года Хайнрих Вольффлин, «Непосредственное будущее будет ужасным». Швейцарский историк искусства, преподававший в мюнхенском университете, отметил: «Цены растут не день ото дня, а от часа к часу». Дела изменились от плохого к худшему. 4 ноября Вольффлин докладывал: «Фунт говядины стоил вчера 99 миллиардов марок».

Возвращение в кресло главы баварской политики Густава фон Кара в конце сентября еще больше ухудшило ситуацию и сделало её более неустойчивой. На этот раз технократ правых убеждений не стал снова премьер-министром, а был назначен генеральным государственным комиссаром; другими словами, он занимал должность, сходную с постом диктатора во времена Римской Республики — т. е. у него была власть диктатора с ограничением по времени. Назначение Кара правительством Баварии было вызвано оккупацией промышленного сердца Германии в Руре французскими и бельгийскими войсками, когда в сентябре правительство Германии решило, что не имеет иного выбора, кроме как прекратить поддерживать сопротивление оккупации. В ответ на это решение правительство Баварии заявило, что условия, при которых дозволяется объявление чрезвычайного положения в соответствии со Статьёй 48 Конституции Германии, были выполнены. Баварское правительство, поддерживаемое Баварской Народной партией (BVP), затем назначило Кара генеральным государственным комиссаром, тем самым передав ему всю исполнительную власть, необходимую для восстановления порядка в Баварии. В теории власть, которая у него была, предназначалась для сохранения конституционного порядка в самом южном государстве Германии. Однако эта власть столь же легко могла быть использована для подготовки национальной революции.

Таким образом, осенью 1923 года Мюнхен был полон политическими деятелями правого крыла, которые строили планы ниспровержения политического status quo. Однако было поразительно, насколько нескоординированными были их соответствующие планы и как почти каждый переоценивал свои собственные силы и влияние.

Так же, как во времена своей службы премьер-министром, Кар верил, что он сможет контролировать различные националистические и консервативные группы Баварии. Далее, он думал, что сможет усадить вместе секционалистов и пангерманские силы под одним зонтом. В Гитлере он не видел ничего, кроме фигуры, которую он сможет использовать для продвижения своих собственных интересов. Ему не пришло в голову, что обращаясь с Гитлером как со своим инструментом, он открывает ящик Пандоры и больше не сможет контролировать его. Кар заплатит своей собственной жизнью за свой просчёт. В начале 1934 года приспешники Гитлера ликвидируют его.

Между тем Гитлер обманывал сам себя к осени 1923 года, поверив в то, что он был более, чем тактический инструмент в руках баварского истэблишмента. Он был уверен, что у него уже достаточно национальной известности и что он, вместе с отставным генералом Людендорфом, был достаточно силён, чтобы произвести революцию в Баварии и впоследствии распространить её по всей стране. Но он не смог понять, что было невообразимо, чтобы кронпринц Руппрехт Баварский и его сторонники могли бы объединить силы с заклятым врагом Руппрехта, Людендорфом.

Гитлер не слушал никаких получаемых им предупреждений о том, что цели баварского истэблишмента и Национал-Социалистической Немецкой Рабочей партии (NSDAP) были несовместимыми. Национал-социалистические активисты в северной Баварии, например, раз за разом слали письма в штаб партии в Мюнхене, описывая, насколько разнородными были правые политические группы и полувоенные организации в регионе, и заключая, что эти люди вряд ли будут поддерживать NSDAP. Когда из Мюнхена не было получено никакого отклика, один из них, Ганс Дитрих, отправился на поезде в Мюнхен. Целью его поездки было рассказать Гитлеру, что он не может полагаться на поддержку местной милиции и полиции Баварии. Но предупреждения Дитриха не были приняты во внимание, поскольку Гитлер убедил себя, что политический правый фланг стоит за ним единым фронтом. Проповедь Михаэля фон Фаульхабера 4 ноября должна была сказать Гитлеру о том, что у баварского истэблишмента политически не было с ним взаимопонимания, поскольку в своей проповеди архиепископ Мюнхена критиковал преследование евреев в Германии.

Когда по настоянию Вильгельма Вайсса, главного редактора правого еженедельника Heimatland, Ганс Тробст вернулся в Мюнхен в конце октября для поддержки планов, находившихся в процессе подготовки в «Союзе Оберланд» (Bund Oberland), как теперь назывался Добровольческий корпус Freikorps Oberland, он был удивлён, увидев, сколь много недоверия существовало между различными группами, готовившими путч. Как теперь должно быть понял ветеран Турецкой войны за независимость, Гитлер даже не контактировал ещё достаточно с большинством важных потенциальных путчистов. Когда Тробст прибыл в Мюнхен, в городе царил политический хаос.

Как результат растущей ненависти к федеральному правительству среди националистов и баварских секционалистских кругов в Мюнхене, различные поспешные планы — которые временами перекрывались, дополнялись, координировались, конкурировали или открыто противоречили друг другу — находились в процессе подготовки, ставя целью ниспровержение status quo в Германии. Существовали неопределённость и несогласие — не только между националистическими и секционалистскими группировками, но и внутри них — например, кто будет возглавлять движение, которое должно свергнуть политическую систему; подобным образом, они не могли согласиться с тем, что последует за этим свержением. Они даже имели разные мнения относительно существовавшего правительства Баварии — было ли оно частью проблемы или частью решения кризиса.