— Как это правильно? Да ты что, Михайло? Нешто след не примечаешь? Да эта самая сволота после себя цельную тропу натоптала.

Тропы я по-прежнему не видел и след не примечал. Может, она и была, тропа эта? Поэтому я лишь скромно промолчал. Главное, чтобы Степан видел эту тропу.

А тот, приняв моё молчание за неуверенность, стал объяснять приметы.

— Я ведь, Миша, с малых лет к тайге приученный. А в тайге-матушке никогда и ничего не пропадает бесследно. Нужно только уметь разглядеть. Это в вашем городу можно сгинуть так, что и следов не сыщется. А всё почему? Да потому что слишком много народу там обретается. И топчете вы друг-дружкины следы. Да так, что потом ни конца, ни краю не найдёшь.

— Как же можно что-то видеть, если ни черта не видать?

Ты что филин, что ли?

— А руки тебе на что дадены? А ухи? А вовнутрях что шкворчится?

«Вовнутрях» у меня ничего не «шкворчалось», если не считать шкворчанием возмущённое негодование пустого желудка.

Но я скромно промолчал.

— Вот, смотри, ветки заломлены, трава придавлена и по земле стелется. Что это значит?

Я опять промолчал.

— А это тайга нам говорит, что прошли здесь не так давно людишки али зверь какой. Предупреждает нас матушка, чтобы были поосторожнее. Потому как не знает, с добром или с умыслом каким недобрым идут эти Божьи твари.

Я от удивления чуть не врезался лбом в выскочившую из тумана ёлку. Ну, ни фига себе казак словеса выворачивает, а вслух произнёс: — Ну, это-то ладно, это всё понятно. А как ты умудряешься еще и видеть в этой кромешной тьме? Я о глазах говорю.

— Дак вижу, — словно бы сам удивляясь своим талантам, произнёс Степан.

— Ну, и… — пытаюсь натолкнуть его на нужную мысль.

— Черемшу, чеснок, лук… всё жрать надо, — наконец-то даёт он мне дельный совет, — тогда и глаз вострый будет.

И, словно стараясь отделаться от моих назойливых вопросов, Степан прибавляет шаг. Стараясь не отставать, я продолжаю ориентироваться на равномерно покачивающуюся передо мной спину. Больше я его ни о чём не спрашиваю. Берегу силы. Ещё не известно, сколько времени нам предстоит топать по непролазным чащам и буреломам родной флоры. Но справедливости ради хочу заметить, что в Амурской области тайга Приамурья гораздо чище, чем в родном Хабаровском крае.

Вот уже несколько часов кряду идём без остановок и перекуров, и, судя по всему, в ближайшее время Степан останавливаться не собирается. Я Стёпу понимаю. В плену у хунхузов томится его зазноба Катерина, и каждая минута промедления грозит девчонкам непоправимой бедой. Пока мы висим у похитителей на хвосте, есть надежда на то, что, пытаясь оторваться от погони, они с пленницами ничего не сделают. Просто им будет не до этого.

Словно угадав мои мысли, Степан поворачивает лицо ко мне.

— Сейчас мы идём гораздо ходче хунхузов. Бабы для них обуза.