— Ребята, я хочу, чтобы каждый из нас этот разговор унёс с собою в Царствие Небесное. Давайте поклянёмся в этом на кресте Христа нашего, страдальца, — произнёс я ещё более явную чушь.

Но, как ни странно, все безропотно выполнили мою просьбу.

А вообще неплохая у меня жизнь получилась. Это не баланы[9] в тайге катать. Я даже сам немного поверил. Хорошо, что здесь народ такой доверчивый. И читать, наверняка, никто не умеет. Ну, во всяком случае, этого-то уж точно никто не читал. Разве что господа офицеры?

Я лениво потянулся и вновь прилёг на настил плота.

— Энтак ведь как люди живут, — послышался захлёбывающийся шёпот Катерины.

— За такие страсти не жалко и жизнь отдать, — поддержала её Дуняша.

«Это ещё что, — подумал я, жмурясь, словно кот Матроскин, — я ещё и крестиком могу». А главное, я понял, что в одночасье стал знаменитостью. Что ж, попробуем вымутить из создавшегося положения что-нибудь лично для себя.

После обеда мне пришлось срочным порядком возвращаться на свой «лайнер». Откуда-то снизу резко сорвался ветер и час от часу крепчал всё сильнее и сильнее. А бывалые амурские волки знают, что такой шторм самый опасный: дуя против течения, ветер поднимает высокую волну с мощным гребнем из брызг. С берега смотреть на это буйство природы приятно, но не доведи Господь следить за развитием событий с борта такого ненадёжного судна, как наш плот. На плоту нет сухого места. Даже в домике-шалаше невозможно спрятаться от вездесущих волн-брызг. Спасение в таких случаях только одно: немедленно укрыться в какойнибудь тихой гавани либо в русле впадающей в Амур речки. На самый безвыходный конец — просто у берега. Под берегом волна всегда тише, да и сам берег от ветра прикрывает. Но была одна проблема. Обходя далеко выступающие косы, мы шли вплотную вдоль китайских владений. Вроде бы ничего страшного в этом и не было, но ведь каждый знает, что ночевать всегда приятнее и комфортнее дома, на родине. Тем более что китайских поселений вблизи не наблюдалось. Последнее — город Айгунь, кстати тот самый, где Муравьёвым был подписан мирный договор, мы прошли сутки назад. Вдобавок ко всему начал накрапывать дождь. Это вконец ускорило решение вопроса.

Плоты пошли на сближение с правым берегом, где каждый шкипер стал искать индивидуальное укрытие для своей посудины и команды от дождя и ветра. В мгновение ока плоты были прочно закреплены, на них установлены шалаши и палатки. Молодёжь отправилась на поиски дров и заготовку корма для скотины. Война войной, а обед по распорядку, тем более что животных на этот раз приказали на берег не сводить.

Едва я успел накинуть на тело сухую рубаху, как прибежал мой сослуживец Загоруйко. По своей извечной привычке он, задыхаясь и глотая слова, сообщил:

— Всех, которые срочной службы, господа охвицеры кличут до штабу.

— Господа охвицеры кличут, — зло передразнил его Степан.

— А где этот штаб? На улице льёт как из ведра.

— За дожжь не могу знать, ить в Божеской канцелярии не разумею. А вот штаб отсюдова вверх по течению с полверсты будет.

Над ихним баркасом фланг-шток будет вытарчивать, — выпучив глаза, отрапортовал рядовой линейного батальона.

— Не фланг-шток, дубина, а флагшток, — презрительно поморщился казак.

— Так оно и есть. Не извольте сумлеваться, — поддакнул Егор.

Казака он побаивался. Впрочем, не только казака, но и всех остальных, кто был понаглее да побойчее его. В моё время в армии таким военным давали короткое и ёмкое прозвище — чмо[10].

И чтобы носить его достойно и с честью, как подобает их статусу, они должны были подшивать всем подворотнички, чистить «очко» — армейский толчок, быть вечным дневальным и отвечать своей физиономией и здоровьем за всё. За то, что его сослуживцам грустно или весело. За то, что кого-то бросила невеста. Всем почему-то думалось, что изменять настоящему воину такая лярва может только с самым распоследним «чмом». В общем, если ты сломался и стал «чмом», то будь готов ответить за всё.

Что-то я в лирику ударился. Наверное, по родным временам и обычаям соскучился.