– Бедному губернатору достается со всех сторон, – заметил Лесли.

– А что натворили ваши скауты? – спросила мать.

– Как вы знаете, дорогая миссис Даррелл, я их готовлю к параду по случаю приезда его величества. – Полковник сделал маленький глоток, как кошка, пробующая молочко. – Они выходят, кто в голубом, кто в белом, к… как это называется?.. к трибуне! Точно, трибуна. Образуют квадрат и салютуют королю. А затем по команде перестраиваются в виде греческого флага. Сильное, скажу я вам, зрелище.

Он взял паузу, осушил рюмку и откинулся на спинку стула.

– Номарх захотел увидеть, как все будет, и сам вышел на трибуну, как бы изображая короля. Я дал команду, и отряд промаршировал к трибуне.

Тут он закрыл глаза, и по телу пробежала легкая дрожь.

– Знаете, что было дальше? – спросил он слабым голосом. – Я чуть не сгорел от стыда. Они остановились перед трибуной и выкинули руки в нацистском приветствии. Бойскауты! Фашистский салют!

– И выкрикнули: «Хайль, губер?» – заинтересовался Ларри.

– Слава богу, нет, – серьезно ответил полковник Велвит. – На мгновение меня парализовало, но затем, в надежде, что номарх ничего не заметил, я скомандовал им перестроиться. Что они и сделали, вот только перед нами, вместо греческого флага, нарисовалась бело-голубая свастика. Губернатор пришел в ярость. Он был готов исключить нас из торжественных мероприятий. Это был бы удар по всему скаутскому движению!

– Да, наверное, – сказала мать. – Но ведь они еще дети.

– Вы правы, дорогая миссис Даррелл, но не хочется, чтобы люди говорили, будто я тренирую будущих фашистов. А потом еще скажут, что я готовлю военный переворот на Корфу.

С приближением великого события островитяне делались все более нервными и все чаще теряли головы. Графиня Малинопулос перестала разговаривать с Леной Маврокондас, а та, в свою очередь, прекратила всякое общение с полковником Велвитом после того, как его скауты, проходя мимо ее дома, показали ей откровенно неприличный жест. Дирижеры всех деревенских оркестров, неизменно участвовавших в шествиях по случаю дня святого Спиридона, переругались между собой по поводу своего места в параде, и однажды вечером на площади мы увидели, как трое воинственных тубистов гонятся за барабанщиком, все при полном параде и во всеоружии. Тубисты, вероятно потерявшие всякое терпение, окружили барабанщика, вырвали у него из рук барабан и от души на нем попрыгали. В мгновение ока площадь превратилась в поле битвы между разъяренными оркестрантами. Мистер Кралефский, оказавшийся среди зевак, получил серьезное рассечение затылка от прилетевшей медной тарелки, а старая миссис Кукудопулос, прогуливавшая под деревьями двух спаниелей, подхватила юбки и бросилась бежать без оглядки. Этот инцидент (так говорили все, когда в следующем году она умерла) сильно сократил ей жизнь, но, поскольку на тот момент ей было уже девяносто пять, лично я в это не верю. Люди перестали друг с другом разговаривать и только с нами поддерживали отношения, поскольку мы сохраняли строгий нейтралитет. Капитан Крич, которого трудно было заподозрить в каких-то патриотических чувствах, на волне этого возбуждения ходил по разным комитетам и, к всеобщей досаде, распространял сплетни, пел разную похабщину, щипал украдкой женщин за грудь и ягодицы и вообще вел себя вызывающе.

– Старый негодник! – возмущалась мать с огнем в глазах. – Почему нельзя вести себя прилично? В конце концов, ты британец.

– Он держит комитеты в тонусе, если можно так сказать, – объяснил ей Ларри. – По словам Лены, после недавнего заседания у нее весь зад был в синяках.

– Грязное животное!

– Мать, ты к нему слишком строга. В тебе говорит ревность.

– Ревность?! – взвизгнула она, как ощетинившийся терьерчик. – Ревность к этому… старому… распутнику! Что за вульгарность! Не смей говорить подобные вещи, даже в шутку.

– Но это же неразделенная любовь к тебе заставила его погрязнуть в вине и разврате. Ты могла сделать из него честного человека и наставить на путь истинный.

– Он погряз в вине и разврате задолго до встречи со мной, – сказала мать. – По мне, пусть и дальше продолжает в том же духе. Вот уж кого я не собираюсь наставлять на путь истинный.

Но капитан был не в курсе столь суровой критики в свой адрес.