– А он стрелять-то умеет? – усомнился Лесли.

– Я долго пытался ему объяснить, как опасно… э-э… держать в кобуре заряженный пистолет… да еще со взведенным курком.

– Вот дурак, он же прострелит себе ногу.

– Ничего. В такой день должна пролиться кровь, – убежденно сказал Ларри. – Я надеюсь, Теодор, что вы прихватили с собой аптечку?

– Не говори такие вещи, Ларри. Я начинаю нервничать, – подала голос мать.

Тут появился Спиро:

– Миссис Даррелл, если вы готов, нам пора ходить. – Он скалился, как горгулья под крышей Нотр-Дама. – Люди топятся.

– Толпятся, Спиро, – поправила его Марго. – Толпятся.

– Я так и сказать, мисс Марго. Но вы не волноваться. Я всех разогнать мой клаксон.

– Спиро, вам надо составить собственный словарь, – сказал Ларри, и мы все полезли в просторный «додж» с кожаными сиденьями.

С раннего утра дороги были забиты повозками и ослами, доставлявшими крестьян в столицу на великий праздник, и все деревья на обочинах покрыла белая пыль, которая носилась в воздухе, подобно микроскопическим снежинкам. Город был забит, как в день святого Спиридона, если не больше; массы принаряженных людей, точно цветы, подхваченные ветром, несло на главную площадь. Боковые улочки перегородили люди и ослики, двигавшиеся не быстрее дрейфующей льдины. Воздух кипел от возбужденных голосов и смеха, разливались острые запахи чеснока и нафталина, которым были пересыпаны залежавшиеся праздничные наряды. Всюду раздавались звуки духовых оркестров, ослиный рев и выкрики уличных торговцев, а также детский визг. Город превратился в один огромный разворошенный улей, цветастый и благоухающий.

Двигаясь со скоростью улитки и «разбугивая» толпу, которая не обращала никакого внимания на громкий рев клаксона, Спиро вез нас в порт. Здесь царило оживление, все изображали бурную деятельность. Выстроился оркестр, поблескивая медными инструментами, в безупречных парадных мундирах, сама респектабельность, слегка подпорченная синяком под глазом у двух музыкантов. Далее расположился батальон солдат, на удивление чистеньких и аккуратненьких. Священнослужители с расчесанными белыми, серебристыми и серо-стальными бородами, в своих ярких одеждах похожие на попугаев, оживленно переговаривались: животы висят, бороды прыгают, наманикюренные руки красиво жестикулируют. На пристани, где должен был высадиться король, стоял одинокий капрал. Лежащая на нем ответственность давила тяжелым грузом, и он то нервно теребил кобуру, то кусал ногти.

Вдруг прокатилась волна возбуждения, послышались голоса: «Король! Король!» Капрал поправил на голове фуражку и приосанился. Сигналом же для всеобщей бучи послужило появление качающейся туда-сюда яхты, на корме которой стоял Марко Паниотисса и разбрасывал по воде греческие флажки.

– Я не видела ракеты, а ты? – спросила Марго.

– Нет, но отсюда мыс не видно, – ответил ей Лесли.

– По-моему, Марко большой молодец.

– Да, все это очень красиво, – согласилась с ней мать.

И в самом деле, несколько акров морской глади покрыл ковер из маленьких флажков. Увы, как нам стало известно в ближайшие полтора часа, Марко не рассчитал время. Человек, которого он поставил на мысу, чтобы тот выпустил сигнальную ракету, был вполне надежный, а вот его способность различать морские суда оставляла желать лучшего, и то, что он принял за королевское судно, на самом деле оказалось грязным танкером, направлявшимся в Афины. Это было бы еще полбеды, но Марко, переволновавшийся, как все корфиоты, не проверил должным образом клей, с помощью которого посадил флажки на деревянные плашки. И, пока мы ждали короля, все стали свидетелями того, как клей растворился под воздействием соленой воды и тысячи греческих символов бесславно пошли на дно.

– Бедный Марко, как мне его жалко, – почти в слезах простонала Марго.

– Ничего страшного, – успокоил ее Ларри. – Может быть, королю понравятся плавающие деревяшки.