– По-моему, это все от недовольства, – заметил Лесли.
– Ну что вы, – возразил Теодор с чувством гордости. – Это же Корфу. Они помогали друг другу подняться и обсуждали, какое это прекрасное зрелище… такое реалистичное. Им совсем не показалось странным, что у бойскаутов есть динамит.
– Когда долго живешь на Корфу, перестаешь удивляться чему бы то ни было, – убежденно заявила мать.
После затяжной вкусной трапезы, во время которой мы постарались убедить полковника Велвита в том, что подрыв моста стал кульминацией праздника, Спиро повез нас домой под покровом прохладных бархатистых сумерек. Совы-сплюшки перекликались в кронах деревьев, как загадочные колокольчики; за автомобилем вихрилась белая пыль и висела летним облачком в неподвижном воздухе; в темных храмовых закутках оливковых рощ, словно церковные свечки, вспыхивали зеленые огоньки светлячков. День выдался хороший, но утомительный, и приятно было снова оказаться дома.
Мать, подавив зевок, взяла горящую керосиновую лампу и направилась вверх по лестнице.
– Завтра я сплю до двенадцати независимо от того, здесь король или нет.
– Упс. – Лицо Ларри приняло покаянное выражение. – Разве я тебе не сказал?
Мать остановилась на полдороге и поглядела вниз. Мерцающее пламя отбрасывало на белую стену ее подрагивающую тень.
– Что именно? – спросила она подозрительно.
– Насчет короля. Прости, если не предупредил тебя раньше.
– Не предупредил о чем? – встревожилась она не на шутку.
– Я пригласил его к нам на обед.
– Ларри! Ты что! Каким местом ты думал… – И она осеклась, поняв, что ее разыграли.
Тут она распрямилась во все свои сто пятьдесят сантиметров.
– По-моему, это не смешно, – сказала она сухо. – В любом случае посмешищем стал бы он, так как в доме, кроме яиц, ничего нет.
Игнорируя общий хохот, она с большим достоинством поднялась к себе.
7. Любовные тропы
Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.
Лето выдалось чудовищным, иссушающим, до того знойным, что потрескалась земля, небо поблекло, цветом напоминая незабудки, а море неподвижно застыло, точно огромный голубой чан, заполненный свежим теплым молоком. По ночам деревянные полы, ставни и балки скрипели и постанывали, словно жара высосала из них последние соки. Полная луна раскаленным углем сияла с перегретого бархатного небосвода, а солнечный жар уже через десять минут после восхода становился нестерпимым. Ветра не было, и зной давил на остров, как свинцовая плита. Травы и растения на склонах холмов увяли и высохли, превратившись в медово-желтую сухую стружку. Даже цикады начинали свои песни пораньше, а в самую жару устраивали себе сиесту. Земля до того раскалялась, что ходить по ней можно было только в обуви.
Для местной живности наша вилла представляла собой большие деревянные пещеры, возможно чуть попрохладнее, чем окружающие оливковые, апельсинные и лимонные рощи, и она не замедлила набежать в дом. Сначала, как водится, в этом обвинили меня, но когда нашествие превысило все мыслимые пределы, даже моя семья поняла, что я не могу быть ответственным за такое количество и разнообразие животной жизни. Батальоны черных клещей строем вошли в дом и облепили моих собак так, словно те натянули кольчугу, которую теперь не снимешь. Совершенно отчаявшись, мы были вынуждены искупать их в керосине, что решило проблему. Собаки, глубоко оскорбленные таким обращением, ковыляли по дому, пыхтя и разя керосином, и клещи падали с них гроздьями. Ларри предложил повесить табличку «Опасно! Горючие собаки», справедливо заметив, что если кто-то в непосредственной близости чиркнет спичкой, то наша вилла вспыхнет, как хворост.