– Никогда не видела, чтобы у него изо рта текла слюна, – сказала мать. – А даже если так, это еще не повод отказывать ему в визите. Марго, будь благоразумнее.

– Он друг Лесли. Вот пусть на него и пускает слюну.

– Да не пускает он слюну и никогда не пускал!

– Вот что, – сказала мать как человек, принимающий решение. – У него здесь будет много всяких дел, так что пускать слюну ему будет некогда.

Через две недели приехал изголодавшийся, умученный Адриан, путешествовавший практически без гроша в кармане от самого Кале на велосипеде, который в конце концов не выдержал неравной борьбы и в Бриндизи развалился на части. В первые дни мы Адриана почти не видели, так как по настоянию матери он рано ложился спать, вставал поздно и основательно подкреплялся. Когда он приобрел нормальный вид, я стал пристально за ним следить на предмет пускания слюны. У нас останавливались гости со всякими странностями, но пускающих слюну среди них не было, и я горел желанием увидеть это природное явление. Но если не считать того, что он краснел как рак при каждом появлении Марго и глядел на нее со слегка отвисшей нижней челюстью (в эти минуты, должен признать, он и вправду был похож на спаниеля), больше ничего необычного я за ним не наблюдал. У него была впечатляющая кучерявая шевелюра и большие нежные карие глаза, а мужские гормоны недавно подарили ему реденькие усы, которыми он чрезвычайно гордился. В подарок Марго он привез пластинку с записью песни, которую, видимо, считал эквивалентом шекспировских сонетов, положенных на музыку. Называлась она «У Смоки Джо», и мы ее скоро все возненавидели, поскольку для Адриана день был прожит зря, если он не прокрутил эту какофонию раз двадцать.

– О боже, – простонал Ларри как-то за завтраком, услышав шипение поставленной пластинки. – Только не это… только не сейчас.

«У Смоки Джо в Гаване, – громко объявил граммофон гнусавым тенорком, – я жажду мечтал утолить…»

– Это невыносимо. Он может поставить что-то другое? – взвыла Марго.

– Успокойся, дорогая. Ему нравится эта вещь, – примирительно сказала мать.

– Он купил эту пластинку тебе, – напомнил ей Лесли. – Твой, черт подери, подарочек. Вот ты ему и скажи!

– Дорогой, это невозможно, – осадила его мать. – Он наш гость.

– При чем тут это? – огрызнулся Ларри. – Если ему медведь наступил на ухо, то почему должны страдать мы? Пластинка Марго, ей и отвечать.

– Но ведь это так невежливо, – заволновалась мать. – Он привез пластинку в подарок и думает, что она нам нравится.

– Вот-вот. Даже не знаю, как оценить подобное невежество, – сказал Ларри. – Вчера он остановил Пятую симфонию Бетховена на середине, чтобы поставить этот кошачий вой! Его культурному багажу позавидовал бы гунн Аттила.

– Ш-ш-ш. Дорогой, он может тебя услышать.

– При этих-то завываниях? Ему понадобится слуховая трубка.

Адриан, не догадываясь о семейных разборках, решил спеть дуэтом, а поскольку его гнусавый тенорок удивительно походил на голос вокалиста, результат вышел тот еще.

«Там барышня была… и я ее увидел… о, мамочка Инесса… о, мамочка Инесса…» – более или менее в унисон ворковали Адриан с граммофоном.

– Господи, это уже слишком! – взорвался Ларри. – Марго, скажи ему!

– Только повежливей, дорогая, – попросила мать. – Чтобы не задеть его чувств.