Мне Адриан казался очень симпатичным. Он был добр и всегда готов выполнить любую просьбу. Я чувствовал своим долгом что-то для него сделать, но, кроме идеи запереть Марго у него в спальне – от нее мне пришлось отказаться как от не слишком практичной, да и мать бы не одобрила, – больше ничего не приходило в голову. Я решил посоветоваться с мистером Кралефским. Во время кофепития, этой приятной для нас обоих передышки после битвы с неразрешимой загадкой о квадрате гипотенузы, я поведал ему о безуспешном ухаживании Адриана за моей сестрой.

– Ага! – воскликнул он. – Любовные тропы не бывают гладкими. Даже интересно, стала бы наша жизнь скучней, если бы дорога к цели была гладкой?

Полеты философской мысли моего репетитора меня не особо интересовали, но я решил запастись терпением. Мистер Кралефский взял печенье своими изящными наманикюренными пальчиками и подержал пару секунд над чашкой кофе, а затем окрестил пирожное в буроватой жидкости и отправил в рот. Он методично жевал, закрыв глаза.

– Мне кажется, – наконец промолвил он, – что этот Лохинвар[30] проявляет излишнее рвение.

На это я заметил, что Адриан, вообще-то, англичанин, и в любом случае как можно, не проявляя рвения, добиться результата.

– А-а. – Кралефский лукаво улыбнулся. – В делах сердечных все обстоит иначе. Легкое равнодушие иногда творит чудеса.

Он свел пальцы домиком и вдохновенно вперился в потолок. Я сразу догадался, что сейчас он предастся очередной фантазии на свою излюбленную тему – о некой вымышленной «даме».

– Вспоминаю, как меня очаровала одна дама, – начал он. – Разумеется, я вам это рассказываю под большим секретом.

Я кивнул и взял второе печенье. Истории Кралефского особой краткостью не отличались.

– Она блистала такой красотой и совершенством, что все достойные мужчины вились вокруг нее, как… как пчелы вокруг горшочка с медом. – Ему самому понравился этот образ. – Я с первого взгляда по уши в нее влюбился, бесповоротно, безутешно, и было у меня ощущение, что она взирает на меня благосклонно.

Он сделал глоток кофе, чтобы промочить горло, и, сплетя пальцы, перегнулся через стол. Ноздри трепещут, вдохновенный взор выдает напряжение.

– Я преследовал ее неотвязно, как… как идущая по следу гончая, но она была холодна и равнодушна к моим ухаживаниям. Даже посмеивалась, когда я пытался объясниться ей в любви.

В его глазах стояли слезы. Он взял паузу и громко высморкался.

– Я не могу вам описать эту пытку, этот пожирающий огонь ревности, эти мучительные бессонные ночи. Я потерял двадцать четыре килограмма, друзья стали беспокоиться за мое здоровье, они пытались мне внушить, что упомянутая дама не стоит моих страданий. Кроме одного… бывалого приятеля, имевшего за спиной несколько любовных романов, в том числе в далеком Белуджистане. Он мне сказал, что я проявляю слишком много рвения, швыряя сердце к ее ногам, и что она, как все женщины, без особой радости воспринимает свою победу. А вот если я выкажу некоторое безразличие, о! вот тогда, заверил он меня, это будет совсем другая история.

Кралефский расплылся в улыбке и покивал со знанием дела. После чего подлил себе еще кофе.

– И вы выказали безразличие? – спросил я.

– О да. Не теряя ни минуты, я отплыл в Китай.

Вот это здорово, подумал я. Какая женщина может считать тебя своим рабом, если ты уплыл в далекий Китай? Даже самой тщеславной пришлось бы призадуматься.

– А что произошло, когда вы вернулись из своего путешествия? – с нескрываемым интересом спросил я.

– Я узнал, что она вышла замуж, – ответил Кралефский несколько смущенно, понимая, что кульминация истории подкачала. – Видите ли, некоторые женщины капризны и нетерпеливы. Но когда мне удалось поговорить с ней наедине, она все объяснила.