Несмотря на литературные способности автора, уже отмеченные выше, читатель вместе с тем наталкивается на определенные высказывания, не полностью раскрытые и потому требующие определенных догадок. Высказанное не является непосредственной критикой в адрес автора, а скорее демонстрирует общее состояние этнографической науки, в которой еще не сформировалось профессиональных исследователей, а методики, в том числе в виде описания, зачастую отражали чувственное и эмоциональное состояние автора в ущерб точности.

Так, исследователь констатирует, что «во многом, так например, в некоторых обычаях, в житейском быту, в языке и пр., нельзя не приметить неблагоприятного влияния на болгар прежних властителей их»¹⁷⁸.

Заметим, что П.Е. Задерацкий не выделяет в среде переселенцев из Болгарии гагаузов, в связи с этим вышеприведенная фраза звучит двусмысленно, что, вероятно, и вызывает несколько дистанцированное отношение к автору со стороны современных гагаузоведов, которые одновременно отдают должное вкладу Петра Емельяновича в изучение задунайских переселенцев¹⁷⁹.

Длительное совместное проживание болгар и гагаузов в Болгарии, позже в Бессарабии, а шире – в Новороссии наложило свой отпечаток на близость их культур, что приводило даже к печальной практике слепого приписывания культуры болгар гагаузам, просто в качестве умышленного калькирования, что получило распространение в трудах отдельных современных гагаузоведов¹⁸⁰, что уж говорить о творчестве П. Задерацкого, творившего тогда, когда этнографическая наука делала, по сути, первые шаги, порой вслепую.

Неразделение болгар и гагаузов в очерках Задерацкого приводит его к несколько односторонним выводам. «Говорят и пишут, будто болгары отродье турок. Я не намерен опровергать этого мнения, хотя и не признаю его»¹⁸¹. Далее автор обращает внимание на такое важное, по его мнению, отличающее славян качество, как гостеприимство, одновременно подчеркивая сильное влияние в среде изучаемого народа христианской идентичности. «Болгарин никогда никакому христианину не откажет в приюте, охотно будет делить с ним свою трапезу. И это делает он не из низких видов корысти, не по каким-нибудь предосудительным побуждениям, – единственно, потому, что всякий христианин для него брат. Иго турецкое не только не убило, но еще более развило в болгарском племени эту расположенность к единоверцам, сообщило ей значение высшее и достойнейшее»¹⁸².

Публикация П.Е. Задерацкого своим описанием затрагивает следующие стороны традиционно-бытовой культуры задунайских переселенцев – болгар:

– жилище, стол, занятия и одежда;

– забавы и увеселения;

– нравы и обычаи;

– болгарские песни.

По сути, это составляющие материальной, духовной и соционормативной культуры болгар и гагаузов.

По взглядам П.Е. Задерацкого можно охарактеризовать как монархиста украинского происхождения. Он не чурался писать на украинском языке, в том числе поэзию (на что обращали внимание биографы), но вместе с тем в своем творчестве подчеркивал роль и значение императорской власти в отношении подданных. Это прослеживается и при его характеристике болгарских поселений. «Колонии болгарские, особенно из давнейших, находятся в отличном состоянии по всем вообще отношениям. Процветанию их способствует: наиболее милостивое внимание Отца отечества к этим новым детям Русского царства (льготы, права и имущества, предоставленные колонистам), усердная заботливость г. генерала от инфантерии Ивана Никитовича Инзова¹⁸³, истинного отца поселенцев Южного края России; также земля, занимаемая ими (нарочито плодородная и удобная, особенно на Буджаке), наконец неутолимое трудолюбие болгар, целость их нравов и скромная жизнь»¹⁸⁴.

Говоря о занятиях болгар, П.Е. Задерацкий выделяет хлебопашество и скотоводство, в Бессарабии еще садоводство и виноделие. Автор обращает внимание на зажиточность колонистов, подчеркивая, что хозяйства молдаван им явно уступают. «Во всякой колонии можно найти не один дом, который хлебом, вином, скотом, особенно овцами – богаче иного помещичьего»¹⁸⁵. При этом автор отмечает большое трудолюбие колонистов, что приводит к материальному достатку. Подчеркивается участие всех членов семьи, в том числе детей в хозяйственных работах «мальчики и девочки гармануют лошадьми. Любо посмотреть, как малютки, иной раз десяти и меньше, – стоят или сидят на досках, и погоняют привычных лошадок (их закладывают по три и по четыре в доску); кружат себе весь день по гумну, и будто играючи делают дело). Женщины также участвуют во всех мужских работах летом; зимою – прядут и ткут ковры, холст, сукно, мешки, чулки, все, чем одеться болгарину, во что обуться, все делает для него сама жена»¹⁸⁶. Автор обращает внимание на принцип традиционного хозяйства, в котором важную роль играло число рук, привлекаемых к выполнению работ. Отсюда и большое число детей в семьях задунайских колонистов, что заметил П. Задерацкий.

Достаточно подробно представлены автором описания внутреннего убранства дома, одежды, народных забав и увеселений.

Автор отмечает наличие в хозяйстве переселенцев большого числа посуды из меди. «Это вещи, вынесенные болгарами из-под турецкого девлета. И в Новороссийских колониях есть мастера этого дела, особенно в Бессарабии: но заметно уже начала выводиться медная посуда у болгар, живущих между русскими»¹⁸⁷.

Неоднократно указывая на турецкое влияние, под которым побывали переселенцы, П. Задерацкий обратил внимание на использование в повседневной культуре небольшого традиционного столика для приема пищи, получившего распространение и сохранившегося больше в Буджаке, среди болгар и гагаузов¹⁸⁸ и в меньшей степени среди молдавского населения¹⁸⁹ республики в настоящее время. Допустимо согласиться с утверждением автора о заимствовании данного предмета традиционной мебели от турок (важно напомнить, что он описывает жизнь и быт народа в первые десятилетия после миграции из Болгарии, когда наследие прежних традиций было очень велико). Однако продолжая мысль, современные адыги также используют похожий столик в своей повседневной культуре вплоть до настоящего времени. Он настолько значим для них как атрибут гостеприимства, что его изображение, вместе с хлебом на нем украсило современный герб Адыгеи. Итак, не исключая турецкого влияния, все-таки стоит предположить, что данное компактное приспособление для приема пищи (софра) имеет более широкое распространение и, вероятно, первоначально зародилось у тюркских кочевых народов, получив свое дальнейшее распространение у тех этносов, в традиционной культуре которых скотоводство играло не последнюю роль.

Если говорить о тюркском влиянии, то следует предположить, что традиция бороться обнаженными, бытующая у переселенцев, также уходит корнями в далекое прошлое. «Насчет борьбы, – отмечает автор, – замечательно то, что борцы обнажаются совершенно, и мерять силы в борьбе не отказываются иногда самые почетные старики»¹⁹⁰.

Что касается подробного описания посиделок (болг. «седянка»), то многие их элементы имели распространение как среди болгар, так и гагаузов. Например, подчеркивание социального разделения в молодежной среде, присутствие старших родственниц (доверенных лиц) на посиделках¹⁹¹. Достаточно подробно П.М. Задерацким была описана болгарская свадьба¹⁹², отдельные элементы которой встречаются и у проживающих по соседству гагаузов. В частности, у обоих народов свадьба традиционно проходила как в доме молодого, так и молодой, что и сегодня, правда в меньшей степени, встречается в болгарских и гагаузских селах. Любопытны зафиксированные автором наблюдения архаичных традиций, уже давно забытых («хоро»).

Рассуждая о фольклоре болгар, П.Е. Задерацкий подчеркнул важную для своего времени мысль о сохранении болгарами (можно говорить шире – задунайскими переселенцами) своей исторической памяти посредством песенной культуры. «Вообще можно сказать о болгарах, что они любят петь, особенно старики любят вспоминать старину, так просто, но верно и притом подробно переданную в их национальных песнях»¹⁹³.

В заключение можно констатировать, что несмотря на очерковый характер представленных в описании П.Е. Задерацкого материалов из традиционно-бытовой жизни задунайских переселенцев, до читателя дошли уникальные наблюдения автора, затрагивающие отдельные аспекты культуры повседневности болгар и гагаузов, что важно подчеркнуть – зафиксированные в первой половине XIX в., когда этнографическая наука делала первые шаги, а результаты письменных наблюдений за жизнью и бытом народа носили во многом фрагментарный характер.