В.А. Мошков: зарождение гагаузоведения в России. В отличие от П.Е. Задерацкого В.А. Мошков пишет и издается во второй половине XIX в., когда этнографическая наука вступила в новую фазу своей динамики, обладая уже апробированными методиками по сбору материала, пользуясь поддержкой научных общественных организаций, таких как Русское географическое общество, Одесское общество истории и древностей. Эти организации, созданные в 30-40-е гг. позапрошлого столетия, вступили в полноценную деятельность уже во второй половине названного века. Они издавали свои периодические издания, объединявшие усилия исследователей огромного пространства Российской империи. Во второй половине XIX – начале XX в. начинают развиваться краеведческое и этнографическое направления в музейных центрах. Растет число подобных музеев, в том числе в регионах империи. К тому времени уже сформировалась целая плеяда профессиональных этнографов, к которым по праву можно отнести В. А. Мошкова, многогранного исследователя традиционно-бытовой культуры, языка и фольклора гагаузов.

И все-таки в XIX – начале XX в. профессиональная деятельность этнографов носила эксклюзивный характер. Но наряду с небольшим числом специалистов, работавших непосредственно в науке, в тот период можно встретить немало людей, оказывающих посильную помощь этнографии. Часть из них, как многочисленные офицеры Генерального штаба и писатели, приглашенные Морским ведомством, были мобилизованы государством¹⁹⁴. Но среди них оказались люди, для которых наука стала настоящей музой. Таковым, по праву, является В.А. Мошков. Он, как и Л. Морган – один из основоположников эволюционизма в этнологии (адвокат по специальности), был кадровым военным, кстати, сделавшим весьма успешную карьеру. Но на протяжении всей жизни у него было еще одно занятие – наука.

О биографии В. А. Мошкова, равно как и о его вкладе в гагаузоведение, написано немало. Интерес к его личности был непостоянен, испытывая всплески и падения, что было обусловлено внутриполитической коньюнктурой.

Как писал А.М. Решетов «в докладе М.Г. Худякова “Великодержавный шовинизм в русской этнографии”, состоявшемся в Институте по изучению народов СССР 11 и 13 февраля 1932 г., была подвергнута критике и “этнографическая деятельность генерала В.А. Мошкова, получившего за свои пресловутые “труды” золотую медаль от Русского географического общества”. Но время все расставило по заслугам на свои места, и имя В.А. Мошкова как одного из видных этнографов, основоположника гагаузоведения называется в ряду ученых, внесших громадный вклад в развитие науки».

Особое внимание к творчеству В.А. Мошкова возникает в период волны этнонационального возрождения, которое ощутило на себе все население советской Молдавии в конце 80-х – начале 90-х гг. XX в. Развал СССР и образование на его основе независимых государств придали импульс малым народам в общей эйфории этноревитализации. Публикации С.С. Курогло, С.С. Булгара, В.И. Сырфа, М.М. Дерменжи, П.М. Пашалы, Л.С. Лаврентьевой и др. подчеркивают тот вклад, который внес Валентин Александрович в становление отдельного направления – гагаузоведения в этнографии народов России.

Перу В. Мошкова принадлежит ряд содержательных работ в области гагаузоведения, не утративших своего научного значения вплоть до настоящего времени¹⁹⁵. Среди них следует выделить его этнографический труд «Гагаузы Бендерского уезда», в котором он осуществил серьезное погружение в традиционно-бытовую культуру гагаузского народа, привел двести собранных им сказок, свыше сотни половиц, поговорок и загадок¹⁹⁶.

Содержание книги В.А. Мошкова охватывает основные направления классической этнографии, а именно – духовную, материальную и социо-нормативную культуру гагаузского народа. Из откровений самого исследователя становится видно, что с гагаузами он познакомился случайно. Собирая этнографический материал в полках Варшавского военного округа, он повстречал солдат, которых называли болгарами, а говорили они по-турецки. Имея, вероятно, способность к языкам, В. Мошков выучил гагаузский язык и собрал словарь гагаузского языка, который в последующем пополнил в Комратской волости Бендерского уезда.

Основные сведения, касающиеся расселения задунайских гагаузов и их основных характеристик, В. Мошков берет у Иречека¹⁹⁷.

Давая религиозную характеристику гагаузам, исследователь обратил внимание на их твердые христианские убеждения и сделал вывод: «… А потому некоторые из них не раз терпели преследования со стороны турок»¹⁹⁸.

По данным В.А. Мошкова, в Бессарабию гагаузы, как оказывается пришли раньше болгар и заняли южную часть Бендерского уезда и северную Измаильского, преимущественно в бассейне реки Ялпух. Автор называет каждый населенный гагаузами пункт¹⁹⁹. Важно подчеркнуть, что гагаузы изначально селились большими группами по нескольку тысяч человек, на что указывает исследователь. Таким образом, крупные поселения в Буджаке стали формироваться практически сразу при его освоении задунайскими переселенцами. «Гагаузы живут, как мы уже говорили, преимущественно в бассейне реки Ялпуха огромными селами, от 2-х до 5-ти тысяч жителей в каждом. Мелких поселков здесь не встречается. Любопытно, что в Бендерском и Измаильском уездах всякий прекрасно знает гагаузов и ни за что не смешает их с болгарами, но официально гагаузы не существуют, так как со дня их переселения из-за Дуная они зачислены болгарами, говорящими по-турецки, и числятся таковыми по настоящую минуту (имеется в виду: на момент написания книги В.А. Мошковым. – Прим. авт.)»²⁰⁰. Остается дополнить, что современные населенные пункты потомков задунайских переселенцев в Буджаке и в настоящее время удивляют числом жителей. Например, гагаузское село Конгаз (98 % жителей – гагаузы) является самым большим селом в Европе. В нем проживает 13 406 человек. Протяженность его территории – около 8 км²⁰¹.

Из научной литературы и собственного опыта экспедиционных исследований в среде потомков задунайских переселенцев можно сделать однозначный вывод о тесных, не только исторических контактах болгар и гагаузов, но и о высокой степени доверия между этими двумя народами. Так, в экспедициях неоднократно доводилось слышать ответ на вопрос о том, представителей какого народа можно считать личшими хозяевами в округе (один из высших критериев эталонности у земледельческих народов). Важно отметить, что болгары при этом называют гагаузов, а гагаузы на первое место выдвигают болгар²⁰². Но так было не всегда. Вероятно, первый этап освоения новых территорий выливался и в определенную конкуренцию и противостояние между этими очень близкими по исторической судьбе и культуре народами, отличающимися наиболее ярко только по языку. Говоря о конфликтах, исследователь обратил внимание на две религиозные партии, оказывающие влияние на задунайских переселенцев, – грекофильскую и болгарофильскую. По его утверждению, гагаузы принадлежали к первой. Мошков о конфликтах только обмолвился, но и этого достаточно для понимания сложного времени освоения на новых местах проживания: «Это видно, между прочим, из тех враждебных отношений, которые наблюдаются по настоящее время в Бессарабии между тамошними гагаузами и болгарами, а также из того, что в пределы России гагаузы, по крайней мере бендерские, прибыли в сопровождении греческого духовенства»²⁰³.

Исследователь называет существовавшие на то время гипотезы происхождения гагузов. Он солидарен с точкой зрения Иречека об огузских корнях происхождения этого народа²⁰⁴. Часть современных исследователей также обращает внимание на роль огузов в этнической судьбе гагаузского народа, хотя в вопросе происхождения гагаузского этноса точка еще не поставлена, сохраняется немало спорных вопросов²⁰⁵. С точки зрения М.Н. Губогло, предками гагаузов выступали средневековые народы: половцы, узы, куманы и печенеги²⁰⁶. Куманский след в этнической судьбе гагаузов подчеркивает Г. Атанасов²⁰⁷. По мнению И.Ф. Грека и А.В. Шабашова, в этногенезе гагаузов были задействованы аспаруховы болгары (тюрки), часть которых не подверглась славянизации и осела в Добрудже, откуда с XVI в. начались миграции этого народа в тюркский Буджак²⁰⁸.

В.А. Мошков уделяет подробное внимание описанию гендерных и семейных отношений в среде гагаузов. Так, описывая детские игры, он подчеркивает, что уже в возрасте 7–8 лет разнополые дети переставали играть вместе. «С этого же возраста девочке считается стыдно и неприлично играть с мальчиками. Если ее не удержат от этого вовремя старшие из ее родных, то пристыдит первый попавшийся прохожий»²⁰⁹. Причем автор отмечает, с одной стороны, значительно большую свободу самовыражения, свойственную мальчикам, и, самое главное, право на его проявление, а с другой – жесткую регламентацию игрового (и повседневного) поведения у девочек, девушек.

В традиционно-бытовой культуре гагаузов четко прослеживается традиционное мужское доминирование над женщиной. Показателен в этом смысле пример, приводимый этнографом и связанный с ситуацией, имевшей место у гагаузов во время трудных родов, – муж должен был вымыть руки, после чего эту воду давали выпить жене: «“Может быть, говорят гагаузы, жена когда-нибудь противилась в чем-нибудь мужу, и за это Бог покарал ее”. Чтобы смыть с себя этот “великий грех”, необходимо принести в нем публичное покаяние, необходимо доказать свое раскаяние глубочайшей покорностью»²¹⁰.

Собственно, на протяжении всего жизненного цикла, описанного исследователем, – от детства до семейных отношений – культурой народа подчеркивалось традиционное подчинение женщины мужчине²¹¹. Исследователь указывает на регулярную практику мужей и свекров применять физическую силу в отношении жен и невесток. Причем они не имели права жаловаться на подобное отношение, которое в традиционной культуре народа считалось нормой.

Одновременно с демонстративным подчеркиванием приниженного статуса женщины Мошков обратил внимание на одну, свойственную этому народу особенность: «…Вот еще какая разница от нашего великороссийского простонародья. Наш крестьянин, насколько мне приходилось наблюдать, никогда не сдерживается в разговоре, сколько бы женщин ни находилось в комнате. Самые циничные сказки и песни рассказываются и поются совершенно свободно в обществе женщин, девушек и детей, как будто бы их вовсе и не было. У гагаузов этого нет; ни один мужчина не позволит себе в обществе женщин и детей никаких нескромных разговоров. А если он хочет рассказать нескромную сказку, то прежде всего осмотрится во все стороны, нет ли женщины, или не может ли она услышать его из соседней комнаты»²¹².

Аналогичное поведение (как пишет Мошков, напоминающее нечто «библейское») относится к сложившейся у народа традиции не показываться сыновьям обнаженными перед отцами, равно как большим грехом и позором считалось показаться голому родителю перед мальчиками: «…B этом отношении мальчики почему-то совершенно приравниваются к женщинам»²¹³. Возможно, подобная манера поведения представляла собой традиционную форму избегания.

Обращает на себя внимание подробное изложение автором особенностей семейной обрядности гагаузов и связанной с ней соционормативной культуры.

Из описания межпоколенных связей и иерархии взаимоотношений в семье и между родственниками становится видно, что у гагаузов получили распространение отцовские однолинейные и отцовские многолинейные семейные общины как проявление сложных форм семьи²¹⁴.

Как отмечал Мошков, «во главе всякой благоустроенной семьи непременно должен стоять какой-нибудь мужчина. Главой семейства считается дед с отцовской стороны. Если его нет в живых, то глава семейства – отец. А если и отец умер, то его заменяет старший брат. <…> Для сына обязательно вместе с женитьбой устраивать себе свой собственный дом. Но все это не мешает взрослым, женатым и отдельно живущим детям одного отца не только оказывать ему внешние признаки уважения, но подчиняться ему во всем, советоваться с ним, до весьма почтенного возраста чувствовать над собой власть отца даже в случае полной материальной от него независимости»²¹⁵.