– Зачем? – подозрительно подобрался Олсак.
– За ними плыть, – воспряла я, шмыгая расхлюпавшимся носом.
– И что будет? – скептично осведомился он, свалив на глаза бровь, как бревно с крепостной стены.
– Выкуплю их! – не поняла я повода для скепсиса. – Они же торгуют рабами там, у себя на севере? Так, какая им разница, кому продавать?
– В Руфесе рабства нет, – напомнила Мерона. – Они не захотят иметь с тобой дела.
– Это точно, – подтвердил Мейхалт.
А мне было плевать на всё. В том числе и на форму будущих взаимоотношений с северянами. Это для всех прочих тут мои опекуны – служаки, исполняющие долг. Дескать, были эти, будут и другие. А мне без них хана. Они меня любят! Лишь с ними я в безопасности, а потому, как говорится, вынь да положь! Не продадут? Значит, сдохнут! Всё это мой капитан прочитал на моём подбородке – не иначе – и покачал головой:
– Ты так уверена, что справишься с ними? Северяне – народ серьезный. Каждый из них наших двоих стоит, как минимум…
Я не дала ему довозражать до конца. Подняла руки и стащила маску. Все прочие расположились где-то там, за спиной, а он единственный лицом к лицу с тайной Ордена. Впрочем, недавно с ней познакомился ещё один человек. Теперь у Олсака была в точности такая же рожа, как у Акунфара в подземелье. Он не отпрянул… Почти не отпрянул. По крайней мере, не стряхнул меня с колен, будто мерзкого паука. Тишина стояла мертвая. Даже не видя остальных, я представляла, как они сверлят глазами капитана – пытаются урвать хотя бы общее представление об увиденном.
На моё плечо шлёпнулся раздосадованный Керк. Постучал клювом в висок, как если бы покрутил у него пальцем. Менторским тоном отчитал за неоправданное легкомыслие. Наорал на капитана, предупреждая держать язык за зубами, и резко сорвался прочь. То ли из-за того, что он уже подглядел меня без маски, но с закрытыми глазами. То ли по причине закалённых контрабандой нервов. То ли из-за сольного выступления вирока, но Олсак справился. Вздохнул, поцеловал меня в лоб и кивнул на маску:
– Надень.
Погонял туда-сюда бровь, поковырялся в полу острым взглядом и принял решение:
– Корабль я тебе не продам. Перетопчешься. Это тебе не игрушка. Но, долг есть долг. Мужчина должен отдавать долги.
– Какие долги? – не сразу въехала я.
– Я должен тебе свою жизнь, – удивился он моей тупости. – И потому, я сам пойду с тобой за северянами. Но, предупреждаю! – его палец больно ткнулся в мой лоб. – Ты будешь послушна, как якорь. Один шаг против моего норова, и корабль развернётся к своему причалу. Усвоила?! – рявкнул он мне прямо в тот же лоб.
– Да, – счастливо расплылась я в искренней дурацкой улыбке.
Солнышко рвалось в окошко с поздравлениями, что у меня всё так замечательно вышло по-моему. Мерона невозмутимо поправляла прическу, нагнувшись над бочкой с водой. А Керк сидел на её краю и льстиво сыпал комплиментами. Моряки с гвардейцами гудели многоголосым колокольным звоном. Лайсаки носились по дому смерчами. У меня всё получится – пела душа на все лады – потому, что я нормальная. У меня все должны быть дома.
И они будут дома – покосилась я на пушку под боком – иначе их обидчики умрут самой страшной, самой нечеловечески жестокой смертью! Пушка бесстрастно сносила мою репетицию, изображая будущего врага, которому адресовалось грозное выступление. Кух, восседая на ней, одобрительно мявкал и притоптывал лапкой. Его телескопы воинственно посверкивали навстречу бьющему в лицо ветру. Уши норовило прижать к затылку, чего он никому прежде не позволял. И теперь малыш серчал на ветер за его бесцеремонность.
Рахова мелочёвка шебаршила и скалилась за его спиной. А Шех с ожившим Техом прикрывали мне левый бок на соседней пушке. Короче говоря, мы беспардонно заняли весь этот бак с погонными пушками к великому неудовольствию капитана Олсака. Хотя, по моему непросвещённому в морских делах мнению, здесь наша компашка меньше всего путалась под ногами серьёзных людей. Тем более что сам Олсак, его компас и прочий полезный народ постоянно пасся на юте барка. И мой суровый капитан беспрестанно пытался загнать нас с лайсаками туда же – буквально посадить себе на шею.
Кстати, вот это: ют с баком, мне запомнилось легко. Все остальные клички деталей барка крутились в голове стекляшками трубки-калейдоскопа, складываясь в бесконечные причудливые словосочетания. Команда поначалу втихаря хихикала над бестолковой Внимающей, неспособной запомнить элементарные вещи. Я тоже решила вдоволь потешиться за счёт шутников. К примеру, с покорной грустью в голосе призналась, дескать, моя экзистенциальность не приспособлена к морским путешествиям и технике. Этого словечка они так испугались, что принялись теребить свои лбы, губы и грудные клетки в попытке откреститься от запредельной ереси. И каждый раз проделывали эту процедуру, заслышав: лоботомия, ортодоксальность, эрудиция, латентный или хромосома. Аппендэктомия, идиосинкразия и юриспруденция почти сутки держали команду подальше от нас с лайсаками. Я потерянно печалилась, с трудом скрывая злорадство: есть ещё желающие поддеть Внимающую через самоубийство? Подходите, я подтолкну, обливаясь слезами.