– Мы чего-то не знаем? – озарило десятника.
А он не дурак – этот парень. Прямо-таки на лету ловит и на себя примеряет.
– Не ведаю, – грустно призналась я голоском, вышибающим слезу из чёрствого хлеба.
– Тогда, – приободрился дядька справа, – почему мы преступники?
– Потому, что напали на опекунов сестры Ордена Отражения, аттестованных таном Руфеса, – нежно попрекнула я злодеев.
– А урядчик Влаадок о том знал? – недобрым голосом поинтересовался кто-то за столом.
– Знал, – опустила я на всю компанию крышку гроба. – Мои опекуны представились ему по всей форме. И предоставили аттестаты. Кстати, – я вытянула над столом ладошку, – можно получить аттестаты тана немедленно?
– У нас их нет, – уже почти предсмертным хрипом прилетело с вражеской территории. – Мы их и не видали. Влаадок первым вошёл в покои тана. А уж потом запустил нас. И приказал вынести… бандитов.
– Он их украл! – взвился какой-то молокосос в надраенных до блеска латах. – И сам же всё это приказал! Вот пусть он и отвечает!
Публика немедленно вытаращилась на меня, ожидая реакции Внимающей. И я не могла упустить шанс блеснуть, а заодно и добиться от них задуманного.
– Он не сможет, – кротко вздохнула и опустила долу маску.
– Почему?! – возмутился кто-то.
Я застыла статуей, искоса поглядывая на Рах и сконцентрировавшись на мысленном посыле. Так до сих пор и не поняла до конца: телепаты мои лайсаки или просто гениальны? Но, Рах моментально отреагировала, ткнув Мерону лапкой в висок. А та, мгновенно сообразив, что к чему, взяла на себя труд забить в крышку гроба последний гвоздь.
– Бывший урядчик Влаадок не сможет ответить за это преступление против тана и Ордена Отражения, – холодно и грамотно вступила со своей партией ведьма. – Он мёртв. Сиятельная узнала о его преступлении. Он попытался на неё напасть при двух свидетелях и умер от проклятия Ордена. Теперь вся тяжесть содеянного ложится на ваши головы.
О боги! Эта мерзавка не только красива! Она имеет наглость быть талантливей меня! А я? А мне?!
Это надо было видеть: какой мимикой, какими красками на лицах и выражениями в устах ознаменовалось её выступление. Сражённая компания упала в мои руки созревшим плодом: жрите, Сиятельная, сделайте милость. Только не подавитесь. Не подавлюсь! И не застыжусь. Вы, ребятки, моих мужичков умыкнули, вам их и возвращать. Десятник, как человек чести, вслух продублировал мою претензию. Голосование постановило: тридцать два человека – включая дружественные отряды – за. Воздержавшихся не имеется, против – один. Причём в довольно грубой форме.
Имел право – подумалось мне, когда этот голос за спиной заставил всё население кабака вскочить и вытянуться во фрунт. Я медленно повернулась и обозрела полноватую фигуру… Сотника – любезно подсказали мне. Он всё слышал – догадалась я – и являлся активным участником событий. Подельник Акунфара, если судить по логичной картине его эмоций. И теперь он так трусит, что обезумел и слетел с копыт.
Бессмысленно пытаться раскапывать бесконечную тему: легко ли убивать? Сам этот глагол всю жизнь приводил меня в трепет, стоило представить, что подобное проделывают со мной. Но, прости, мужик, мне нынче не до сантиментов. Я бы и тебя не тронула: нагадил, да и бог с тобой, лишь бы мои мальчики вернулись. Тебе бы заползти в уголок, дождаться, пока я не слиняю из города, а ты полез на рожон.
– Ты, – ткнула я пальцем в брызжущего слюной командира. – Ты тот сотник, который вместе с Акунфаром напал на моих людей. И ты знал об аттестате тана.
Этот закрутившийся в воздухе меч, этот рёв, этот вихрь оскорблений, разлетевшихся по кабаку – чистый вертолёт на взлёте! Гнев, страх – исключительно подходящие эмоции для вторжения. Мужик распахнут, как небо, на все стороны – я не залезла в его башку воровски, а вошла в полный рост. Даже не представляла, что такой солидный, такой крупный мужчина может так жалобно моргать. Так поникнуть передо мной, словно монашка, подпольно познавшая сладость секса и немедленную горечь разоблачения. Он горбился, катая затравленный взгляд промеж ног отхлынувших гвардейцев. И каялся безостановочно. Что да, что знал, что его заставили, что Акунфар – мразь, а он жертва. Скучно и тяжеловато терпеть такую гнусность достаточно долго. А потому я передумала отпускать этого человечка – требовалось подстраховаться от его возможного трусливого реванша: не желаю, чтобы мне ударили в спину. И я взялась за старое.