– Предъявлять нечего. Нас обобрали ещё по дороге: оружие, наличный капитал и... Аттестаты, подписанные таном Руфеса Раутмаром Девятнадцатым, – с несказанным наслаждением закончил он.
Кто бы мог заподозрить в прямолинейном вояке столь иезуитские наклонности? Я бегло пробежалась по головам стражи и вычленила искомое:
– Ты, – моя рука выдвинулась в направлении крайнего справа. – У тебя ровно минута, чтобы вернуть похищенное. И не дай тебе боги уничтожить аттестаты тана Руфеса. Я не стану дожидаться его суда. За попранную волю патронессы Ордена Отражения ты будешь наказан Орденом.
– Так гласит закон, – подтвердил Сарг, явно примеряясь к броску.
Оговорюсь: о великих и ужасных чудесах, творимых моими товарками, по свету бродит немало басен. Кто-то сомневается, кто-то не слишком, кто-то верит свято и чтит. А многие не прочь приврать для красного словца. Но все, абсолютно все опасаются без нужды сердить нашу сестру. Потому, как никто точно не знает: чего от нас ожидать? Карусель страшных слухов – конкретики на грош.
Примерно всё это и кипело сейчас в ущербной подкорке тугодума-стражника с адекватной тягой к стяжательству. Признаться в краже, как водится, было страшней, чем следовать непроверенным слухам. Не проверенным на собственной шкуре – это требовалось подкорректировать, чем Сарг занялся незамедлительно. Признания текли из воришки на довольствии стражника прерывистым булькающим потоком. Кое-кто из присутствующих даже присел на корточки, дабы лучше расслышать сбивчивую исповедь – стоя, трудновато понять того, кто корчится у тебя под ногами, собирая пыль.
Аграт приседать не стал – порода не та. Как человек вполне здравый, он оценил доказательства беззаконного наезда на Орден Отражения. И заодно попрания воли тана Руфеса. А также перспективы подхватить бациллу бесчестия от своего младшенького паскудника – смерть для местных баронов была куда, как предпочтительней. Этот мир гораздо беспощадней, жесточе к владетелям земель и судеб, чем мой собственный. Здесь каждый аграт мог лишиться наследственных имений по обвинению в бесчестье. В любой момент. Гордыня, воинственное сопротивление, самодовольство – весь этот немалый багаж нескольких поколений дворянской фамилии ушел водой в песок. Пришибленный мозг аграта лихорадочно метался в поисках выхода.
По натуре совершенно не мстительна. Я действительно нормальная. Мне обещали, будто на этих землях таких, как я, встречают почётом и уважением – накося выкуси! В первом же захолустном городишке на Внимающую наехал первый же сынок заштатного барона. И мне пришлось отвоёвывать свои права, что не слишком-то вдохновляет. Естественно, предпочтительней, чтобы папаша-аграт просто принёс извинения. Я бы моментально всех простила, и мы разошлись бы, забыв друг о друге на века.
Но, он упёрся намертво, а за гордыню приходится платить. Она для всех без исключения обходится дороже всего. Я дала ему время одуматься – он потратил его впустую, накручивая себя ещё больше. Я предоставила ему шанс вывернуться из неблаговидной истории с честью – он профукал его с неподражаемой лёгкостью. То ли привык грести последние шансы лопатой, уверившись в своей вседозволенности, то ли просто дурак. А репутацию Ордена требовалось блюсти. Тем более что девки сидят под крышей родной цитадели, а я шляюсь по белому свету в поисках ненужных мне, в принципе, вещей. И уродливую побродяжку всякий может обидеть – а вот хрен вам! Что там у нас, у орденоносных с чёрными метками? Как это меня учила Шарли?
– Орден Отражения всегда выступал против всяческого насилия, – замогильным голосом напомнила я присутствующим. – И я не стану нарушать его устоев. Все останется таким, как оно есть. Орден не прибегнет к обвинениям перед таном Руфеса, – цитировала я зазубренную формулу проклятья. – Орден Отражения в лице Внимающей именем Ксейя, лишает своего благословения тебя, аграт, и твою кровь, – барон всё понял и спал с лица. – Я накладываю на тебя тёмную стигму Ордена. И пусть боги сами покарают тебя своей волей в свой час. В лице Ордена Отражения ты лишаешься защиты, на которую имеет право всяк живущий. Ты не увидишь боле нашего лица, и мы не желаем видеть твоего.
И кто только придумал столь помпезный ритуал? То ли дело: проклинаю! И всех делов. А тут развезли по трём улицам с пятью переулками – даже моих штопанных-перештопанных жизнью вояк пробрало. Собрались молча, единым махом. Мужики стыдились своей подростковой выходки и сумрачно рычали на всех вокруг. Думается мне, клялись себе самыми страшными клятвами: больше ни-ни! Переживали: не увяжется ли за нами проклятый аграт со своими холопами? Чего ему терять-то? Ведь всему миру известно: коли Внимающие приклеят свою метку, так лезь в петлю сразу, без проволочек. День ли пройдёт, год ли, да хоть десять – твои дела покатятся под гору. Всего лишишься, прежде чем сам сыграешь в погребальный костёр. Причем тот, в который швыряют всех безымянных, бессемейных бродяг и преступников, сгнивших на каторге. А сам Орден палец о палец не ударит, дабы поторопить события – невместно ему руки о тебя пачкать. На то боги у народа имеются – они тебя и допекут.
Короче, аграт при таком раскладе может решиться на что угодно – прецеденты случались. И потому увозили меня в большой спешке, пока я ещё чего не выкинула.
Глава 7
Женщины отрицательно реагирую на тех, кто уволакивает их с места событий в большой спешке. Как какую-то воровку, честное слово! Пока я ещё чего не выкинула. А у меня и в мыслях не было. Нет, в том, что маленький человек должен быть крепким, выживая среди больших, Маргарет Митчелл абсолютно права – не поспоришь. Я сама «за», и преотлично натренирована уносить ноги. Но, ведь не с меня всё началось! Вот только память людская не хранит те подвиги, что выставляют нас дураками. И мои мужики не исключение. Сердятся на меня всем коллективом совокупно, мол, трое суток в пути, а на каждом шагу спотыкаемся. Можно подумать, сами они путешествуют где-то в стороне от меня, и на их горизонте уже маячит финишная ленточка.
До самого вечера я торчала в крузаке, выбравшись лишь пару раз по нужде. Ела тут же, игнорируя многозначительные диалоги за бортом – эти гангстеры неприкрыто намекали на распирающую их потребность извиниться. Я злобно шипела на Куха с Керком, периодически нарушающих границы моего заточения. Благоволила только Эпоне, да и то мысленно. По настоящему обижалась где-то первый километр пути, а всё остальное время дрессировала личный состав.
Чтобы убить скуку, решила расчертить дурацкую таблицу, в которую нужно заносить дурное и полезное в окружающей тебя среде. Дошла до цифры четыре в обоих направления, а после долго чертыхалась, оттирая с пальцев опрокинутые чернила. Таблицу залило чёрным наводнением почти полностью, заодно утопив и мой зряшный порыв. Сколько не систематизируй, вывод один: мне эта новая жизнь, как встала поперёк горла, так там и застряла. Каждый день что-то делаю, куда-то еду. Доеду и там стану что-то делать. А энтузиазма – ноль. И любопытства ни в одной серой клеточке. К тому же я дико устала в своём новом телепатирующем мышлении, от которого пестрит и в мозгах, и в глазах. Устала всё узнавать наперёд, лишённая потребности в длительном вдумчивом наблюдении за людскими повадками. Мне даже вопросы неинтересно задавать – пропадает всякий позыв к межличностному общению. Внутриличностное же неизменно скатывается к самокопаниям.
– Сиятельная! – суровым тоном призвал снаружи Сарг.
Моя задержка не была рисовкой. Я так отлежала свои мослы, что не сразу добралась до выхода в конце фургона. И вывалилась наружу, не справившись с окаменевшими коленками. Сарга трудно застать врасплох, что и спасло меня от аварии. Опустив на землю скрученное в десяток узлов тельце, он подозрительно осмотрел меня с ног до головы.