Книги

Пятьсот часов тишины

22
18
20
22
24
26
28
30

В книжный магазин первым устремился Лирик, надеявшийся раздобыть в глуши то, что прозевал в столице.

Уже судя по вывескам, магазин в Староуткинске был хоть куда. Вывески на сей раз не обманули: настоящий культурный магазин, каким и должен быть магазин книжный, — просторный, светлый, уютный, а не пыльный какой-нибудь катух, что встречается сплошь Да рядом. И очень большой выбор литературы. Если к этому прибавить любезность и обходительность девушек-продавщиц, то ничего нет удивительного, что каждый из нас вышел на улицу с увесистым пакетом. «Братцы, надо же поддержать коммерцию!» — призывно восклицал у прилавка Лирик, который оставил в магазине не только часть содержимого своего кошелька, но и некую бумажонку — то ли стишок, то ли адресок. «Тайна сия все еще тайна…»

Спускаясь к реке по неширокой, круто идущей с нагорья улице (в каждом окошке яркие огоньки герани), мы вдруг остановились, пораженные.

У одного из домов среди множества толстых поленьев, которыми в этом месте была завалена улица, работал изжелта-седой старик. Не очень дюжий с виду, он так споро орудовал колуном, что нельзя было не залюбоваться. Крякнет, ударит — и полено надвое. Должно быть, умел старик «ловкие точечки выискивать» (помните углежога Тимоху из бажовской «Живинки в деле»?). Лирик тотчас смекнул: вот где должны быть и легенды, и сказы, и черт-те что! Может, это не просто старик, а клад сущий. И бочком, бочком, и обход дровяных ухабов — к нему. Мы с интересе! наблюдали за этими маневрами.

Старик ничего не замечал, знай махал колуном да смачно покрякивал.

— Здравствуй, дедушка! — сказал Лирик. — Л не сделать ли нам перекур?

Несильно взлетел колун. Невозмутимо крякнул старик. Полено развалилось надвое.

— Дедушка, перекурим! — крикнул Лирик, — Намахался, давай шабашить! Эй, дедушка!

Ответа и на этот раз не последовало.

Лирик сокрушенно взглянул на нас.

— Братцы, да этот бедняга-долгожитель глух! Не везет…

И зашагал вниз, к реке.

В правобережную часть поселка, где стояла наша «Утка», мы прошли по длинному висячему мосту, который со скрипом и лязгом начинал гарцевать, чуть кто проявлял излишнюю резвость. Вот где, казалось бы, раздолье для ребят! Однако староуткинские мальчишки по непонятной причине совершенно не интересовались своим роскошным мостом…

Лодку мы оставили под присмотром Феди — степенного и молчаливого подростка. Он как прочел у нас на борту «Утка», так его словно магнитом к нам притянуло. Подошел и остолбенело замер у самой лодки. Лицо вроде бесстрастное, совсем как у куперовского индейца, но в глазах смешинки. (А может, то были зайчики от воды?) Мы усадили его на корму и велели никуда не отлучаться. Он так с невозмутимым видом и сидел, стегая по воде своей верховушкой.

— Так ты, Федя, стало быть, потомственный чусовлянин? — спросил Историк.

— Коренной, — подтвердил Федя.

— Значит, и отец?

— И отец.

— И дед?

— И дед. Мы все пермяки — соленые уши.