«Новый город всегда волнует, будь он Александрией или райцентром эстонского захолустья», — пишет Юхан Смуул в своей отнюдь не холодной «Ледовой книге».

Чувство это. как видно, извечное. Вот вспоминается из Гоголя: «Мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту: все равно, была ли то деревушка, бедный, уездный городишка, село ли, слободка, любопытного много открывал в нем… любопытный взгляд. Всякое строение, все, что носило только на себе напечатленье какой-нибудь заметной особенности, все останавливало меня и поражало».

Что добавить к этому? Разве только то, что, выписывая из Гоголя, трудно остановиться. Перечитайте, например, начало шестой главы первого тома «Мертвых душ», н вы скажете то же самое.

Староуткинск (или Старая Утка) возник в 1729 году по воле Акинфия Демидова — сына родоначальника «династии» Демидовых, Никиты Демидовича, тульского купца и оружейника, разбогатевшего на поставке ружей для петровской армии во время Северной войны. Сначала здесь был построен чугуноплавильный и железоделательный завод, а вскоре рядом с ним выросла и крупная пристань. Утку перегородили плотиной, образовался обширный пруд, растянувшийся верст на пять. Он существует и теперь.

Поселок амфитеатром встает на угорах левого берега. Окружив нижнюю часть пруда, он перекочевал уже и на правый берег Чусовой — к веселой речушке Дарье.

У него, как и у соседнего с ним села Чусовского, славное прошлое. При Демидовых здесь не раз вспыхивали народные восстания. Жители этих мест сражались в войсках Пугачева. Бои происходили даже под самой Старой Уткой. (Пихты словно пики укрывшихся за увалом конников.) Всколыхнула рабочих причусовских заводов и революция 905-го года. Немало ожесточенных схваток было на этих берегах и во время гражданской войны.

В годы Советской власти староуткинскнй завод был частично реконструирован. На нем сохранилась единственная в своем роде достопримечательность — доменная печь демидовских времен, или, как называют такие печи в народе, «самовар». Ее производительность — около пятнадцати тысяч пудов чугуна в год. Старушка домна до сих пор исправно дает металл, и неплохой металл, но вместе с тем сама она не более как «памятник жалкого состояния промышленности капиталистического Урала». Так сообщает путеводитель, но это очевидно и без путеводителя. «Функционирующий исторический памятник!» — сказал про старушку домну наш Историк, а для него — вы теперь понимаете — это как бы высший вид исторического памятника.

В полуденный зной, когда тянет в тень, в прохладу, далеко не каждый отважится на экскурсию туда, где безраздельно владычествует огонь.

Истина познается в сравнении. Надо, оказывается, приблизиться к этакому вот почтенно-утлому «самовару», чтоб прочувствовать всю грандиозную мощь современного предприятия.

Стоишь, смотришь, а в голову почему-то лезут тягучие мысли о сыродутном способе производства чугуна, о крицах и тому подобных древностях, хотя в параллель этим мыслям идет мысль другая, что ни сыродутный способ, ни крицы вроде бы и не имеют прямого отношения к объекту твоего внимания. И что ты, ученый и дипломированный, ни бельмеса, грубо говоря, не смыслишь в простом доменном процессе. В простом и старом, как мир. А надо бы! Надо бы, голубчик, право слово. Ладно, оправдываешься ты, вернусь домой— обязательно восполню пробел…

Разбрасывая звезды-брызги, из отдушины льется в ковш ослепительно золотая струя металла. Пышет таким адовым жаром, что сохнет кожа, трещат ресницы и брови.

А рабочим хоть бы что. Привыкли. Правда, у них защита: спецодежда, очки. Но мы бы и в спецодежде тут долго не выдержали. Кость не та!

Один из потомственных литейщиков рассказывал мне про своего деда: «Он в нательной рубашке на домну шел — отдушину ломом бить… как на медведя. Только крест нательный за спину закинет и идет. И стоит. II жарынь ему нипочем…» — «А зачем надо крест за спину закидывать?» — «Да, понимаешь, жжется, жжется железо-то!..»

На волю, на солнцепек вышли из литейной все равно как под густую прохладную сень.

В глазах еще долго потом стояло золотистое сияние рождавшегося металла.

И все казалось, что и солнце тоже льет свою плавку…

Жарынь!