С чувством глубочайшей благодарности удостоился я получить благосклонный отзыв государя императора о моей исторической драме. Писанный в минувшее царствование, «Борис Годунов» обязан своим появлением не только частному покровительству, которым удостоил меня государь, но и свободе, смело дарованной монархом писателям русским в такое время и в таких обстоятельствах, когда всякое другое правительство старалось бы стеснить и сковать книгопечатание.

Время, о котором пишет Пушкин, это время одного из исторических затруднений, переживаемого российским государством в связи с поднятым восстанием в Польше за свободу и независимость от подчинения русской короне. Выше в комментариях к письму Пушкина от 9 декабря 1830 года к Е. М. Хитрово мы касались этого предмета; он крайне важен для понимания пушкинского мировоззрения, для объективной оценки его политических предпочтений, исторических взглядов, поэтому придется расширить его интерпретацию, исходя из содержания его переписки с другими адресатами, в данном случае с одним из самых влиятельных сановников России.

Этот конфликт (польское восстание) много значил в творческой судьбе Пушкина. Мало того, что он прямо выскажется о нем в своих стихах, мало того, что он станет поводом, рассорившим его с Адамом Мицкевичем, но важнее другое — Пушкин в его рамках, осмысляя польский бунт, постоянно оборачивается к состоянию русского государства, требующего от него как мыслителя исторической оценки и прошлого и настоящего положения России.

Ответы не так очевидны, как кажется на первый взгляд. Навряд ли можно отнести позицию Пушкина по разряду заблуждений гения и совершения им неосознанных ошибок. Нам кажется, что дело обстоит несколько серьезнее. В принципе Пушкин никогда не уходил и не отказывался от прямой оценки и прямого суждения по поводу и прошлой истории России и тем более современного ее состояния. Два события сформировали исторический взгляд Пушкина на место и роль России в мировой истории. Это Отечественная война 1812 года, завершившаяся победой над Наполеоном и освобождением Европы, и восстание декабристов, после которого большая часть друзей, не в последнюю очередь подпитываемые его смелыми вольнолюбивыми стихами, стремилась к освобождению России от самодержавия, к установлению республиканского строя правления.

Пушкин, как хорошо известно, прямо заявил царю, что если бы он был в то время в Петербурге, то непременно очутился бы на Дворцовой площади, встал в ряды мятежников. Но одно дело верность дружбе и отчаянное безрассудство юности, влекущее ее на звон сабель, другое — попытки изменения жизни, которая кажется неверной и несправедливой, сковывающей личные свободы и не позволяющей жить по крайней мере так, как в Европе (что Пушкин видел язвы и западного типа цивилизации, это становится ясно при рассмотрении ряда его статей).

И вот «Борис Годунов», пушкинская версия недавней (относительно) русской истории. И вот загадка, отчего эта версия была так по сердцу Николаю, который прочел рукопись задолго до появления в печати? В чем оказались близки Пушкин и русский император в своем отношении к Борису Годунову? Ведь, поэт ничуть не приукрасил эту историю и не снял вины с царя Бориса за убийство царевича Димитрия. Что же прельстило Николая в пушкинском произведении, чем он восхитился, и дал зеленый свет ее публикации.

Если Карамзин, по словам Пушкина, открыл для русских русскую же историю, то поэт подтвердил ее правдивость и величественность художественным образом. Это с одной стороны, с другой — и это было решающим аргументом для Николая, Пушкин раздвинул границы видимого исторического пространства России, которое еще недавно мыслилось совсем по-другому, — что оно серьезно начинается от Петра I и далее через его (царя) бабку Екатерину Великую, а до этого — как бы почти тьма, почти ничего нет. И это, не взирая на фигуры Ивана Грозного, царя Алексея Михайловича. Карамзин, конечно, восстановил эту историческую линию правителей России, но Пушкин придал ей ту шекспировскую убедительность, которая поднимала русскую династию Романовых до уровня Тюдоров в Англии и Бурбонов во Франции.

Исторический патриотизм Пушкина, который проявился не только в «Борисе», не только в его полемике с Чаадаевым, вовсе не затмевал для него других аспектов взаимоотношений человека и государства, маленького незначительного субъекта и громадной бездушной государственной машины, о чем, собственно, его «Медный всадник». А то, что Пушкин гораздо шире взирал на всемирную историю, свидетельствуют его «Маленькие трагедии», среди которых и «Моцарт и Сальери», и «Пир во время чумы», и «Дон-Жуан». История открывается и познается через человека; страсть к историческому действию и божественная сила творчества, которыми наделен человек, оказывают воздействие на более широкий круг явлений и людей, чем просто его семья, родственники и друзья, его повседневная реальность.

Пушкин любил свое отечество, одновременно видя в нем и произвол, и лакейство мысли, и цензуру, залезающую в переписку частного человека со своей женой и пр. и пр. Пушкин представляет собой в известной мере тот самый образец русского человека, который страстно ненавидит недостатки своей родины, не жалеет самых резких слов по ее адресу, требует изменений, вообще критически относится к ее, как правило, текущему состоянию, но все это преодолевается чувством любви, безотчетной и глубокой. Любви, в которой также много «преданий старины глубокой», восхищения ее победами на бранном поле, ее историческим норовом, любви к ее безмерным просторам, к географическому величию, любви, в которой есть удивление перед «даром богов» — русским языком и православной религией.

По этой же части и лермонтовское «Люблю Россию я, но странною любовью». Амбивалентность этого чувства также далека от имперского чванства бритов и от комплекса неполноценности какой-либо заштатной маленькой европейской страны. Это именно любовь, но тяжкая, «странная», с высказыванием претензий — и самых тяжких — в адрес родины, но и необъяснимое чувство привязанности и тяги к ней.

Русская эмиграция первой волны, сразу после революции 1917 года, лучшее этому подтверждение. Не в последнюю очередь ее сплочение и в итоге духовное сохранение тесно связаны с празднованием 100-летия со времени смерти Пушкина в 1937 году, на которое откликнулись эмигрантские общины по всему свету. Оказалось, что связь через Пушкина, через его слово — это самая лучшая связь, какая только может быть между русскими людьми.