Спустя три дня после утвердительной резолюции Александра на февральском отчете Лориса, 5 февраля, в Зимнем дворце прогремел взрыв. В ответ на произошедшее, с целью восстановить общественный порядок и развернуть борьбу с терроризмом, Александр назначил Лорис-Меликова главным начальником Верховной распорядительной комиссии[428]. Согласно указу о создании комиссии ее функции ограничивались «охранением государственного порядка и общественного спокойствия» и подавлением революционного движения. Ни III отделение, ни регулярные полицейские силы МВД не смогли обеспечить безопасность царя даже в стенах его собственного дворца, так что теперь «прямое ведение и направление следственных дел по государственным преступлениям» в столице и Петербургском военном округе поручалось начальнику комиссии. Также упразднялась должность временного генерал-губернатора в Петербурге, а всем административным и военным учреждениям предписывалось «немедленно исполнять все требования» комиссии «по делам об охранении государственного порядка и общественного спокойствия». Сам же главный начальник комиссии наделялся властью «делать все распоряжения и принимать вообще все меры, которые он признает необходимыми для охранения государственного порядка и общественного спокойствия как в С.-Петербурге, так и в других местностях Империи»[429].

Впрочем, уже с первых дней по издании указа было ясно, что Лорис будет весьма широко толковать вверенные ему должностные полномочия. Так, после беседы с Лорисом, состоявшейся

10 февраля, то есть на другой день после объявления Александра II о его назначении и за два дня до подписания указа, Д. А. Милютин записал в дневнике: «Гр[аф] Лорис-Меликов понял свою новую роль не в значении только председателя следственной комиссии, а в смысле диктатора, которому как бы подчиняются все власти, все министры». Аналогичную запись делает и Валуев после заседания в Комитете министров 18 февраля, на котором «присутствовал граф Лорис-Меликов. Он, очевидно, не входит в свою роль, а видит перед собой другую – устроителя по всем частям государственного управления»[430].

Лорис же, возглавив Верховную распорядительную комиссию, просто в точности следовал изложенному им во всеподданнейшем отчете от 2 февраля[431]. А 15 числа «Правительственный вестник» опубликовал его обращение «К жителям столицы» с призывом ко всемерному содействию и поддержке правительства[432]. Но до обнародования своих планов на социальные, экономические и административные преобразования, да и прежде чем заручиться народной поддержкой, Лорису было необходимо оперативно разрешить несколько застарелых системных проблем, в целом сводящихся к тому, что конкурирующие центры полицейской власти: III отделение, МВД, генерал-губернаторы и прочие – часто преследовали противоположные цели, и ввиду их несогласованности весь ход «политических» дел от следствия до приговора был довольно хаотичным и медленным. Решить подобные проблемы и предстояло – пусть не кардинально и на короткий срок – Верховной распорядительной комиссии.

Лорис не терпел институционального посредства или оппозиции в своих отношениях с царем: он регулярно лично встречался с Александром и в феврале – марте 1880 года добился Высочайшего одобрения идеи подчинить III отделение, корпус жандармов, городскую полицию (т. е. департамент МВД) и генерал-губернаторов его собственной власти[433]. Возглавив комиссию, Лорис еще тогда сформировал костяк команды[434], которая впоследствии переберется с ним в Министерство внутренних дел. Среди ближайших его сподвижников по комиссии был и М. С. Каханов, будущий товарищ министра и автор, среди прочих документов, «конституционного» проекта от 28 января 1881 года.

Из журналов комиссии следует, что главной целью Лорис-Меликова в марте и апреле являлась консолидация всей полицейской деятельности по политическим преступлениям, а также повышение эффективности всей системы в отношении подобных дел – от расследования до вынесения приговора и исполнения наказания. На первом заседании, состоявшемся 4 марта, комиссия определила эти основные цели и поручила членам комиссии П. А. Маркову, сенатору И. И. Шамшину и генералу М. И. Батьянову собрать необходимые данные (ревизовать списки арестованных, заключенных или находящихся под полицейским надзором, вменяемых им преступлений, правовых оснований для административных действий, «зависших» дел и проч.)[435].

На заседаниях 11 и 24 марта комиссия заслушала подробные отчеты по изученным аспектам политического делопроизводства. Было выявлено множество случаев произвола и неправомерного использования закона – в частности, указов от 19 мая 1871 года и 1 сентября 1878 года, дозволявших отправление административного правосудия за политические преступления. Кроме того, обнаружились многочисленные расхождения и проволочки на всех этапах административного правосудия. Комиссия в спешном порядке приступила к изучению неоконченных и сомнительных дел, стремясь развеять установившееся в обществе мнение о том, что «правосудие» сделалось совсем лютым и самочинным. Лорис хотел освободить невиновных или же найденных виновными лишь в мелких проступках, дабы люди знали, что самодержавие с уважением блюдет собственные законы. Здесь важно заметить, что Лорис никоим образом не намеревался ослаблять правомочность административной юстиции или полицейских полномочий; скорее он ставил целью добиться эффективности – минимизировать политические издержки, устранить институциональные разногласия, дублирование функций и все прочее, что препятствовало продуктивному отправлению административного правосудия. В полицейско-судебном споре Лорис с очевидностью принимал сторону полиции и был убежден в незыблемости морально незапятнанного, административного и полицейского авторитета в области следственных дел по политическим преступлениям.

Впрочем, подобная озабоченность комиссии государственными делами отнюдь не означала, что Лорис забросил первоначальные цели. Так, во всеподданнейшем докладе от 11 апреля 1880 года он предложил целый комплекс мер по облегчению социальных, экономических и институциональных причин кризиса. Говоря о деятельности Верховной распорядительной комиссии под его началом и своих обращениях («К жителям столицы») о поддержке, Лорис с удовлетворением отмечал реакцию общественности: множество людей изъявили доверие государю, решениям его правительства, высказываясь и более конкретно в плане борьбы с революционерами и решении прочих проблем. Словом, Лорис был убежден, что «с [подобными чувствами народа] не страшны для Государственной власти в России ни лжеучения Запада, ни доморощенные безумцы»[436].

Далее он подчеркивал необходимость обратиться к причинам первоначальных успехов революционеров, прямо ставя их в вину самодержавным институциям и непосредственно бюрократическому аппарату, которым теперь формально управлял. По словам Лориса, социалистическая мысль проникла в Россию во время Великих реформ; сперва эти идеи завоевали немногих сторонников в силу отсутствия удобного для их распространения земледельческого и фабричного пролетариата, в массе имеющегося в европейских державах. Но социализм был слаб еще и оттого, что имевшие место преобразования удовлетворяли чаяния большей части русского общества. «Никогда и, может быть, нигде сила правительственной власти не выражались блистательнее и торжественнее, как в то время, и никогда составные части русского общества не были одушевлены более сознательною приверженностью к лицу своего монарха». Однако же «прочность такого настроения, – продолжал Лорис, – зависела от хода самих преобразований», от верности и умения непременно достичь заявленных целей – чего, как он полагал, «к несчастию», как раз и не произошло: «…новые порядки создали во многих отраслях управления новое положение для представителей власти, требовавшее других знаний, других приемов деятельности, иных способностей, чем прежде. Истина эта не была достаточно усвоена, и далеко не все органы власти заняли подлежащее им место». Сами же Великие реформы, продолжал Лорис, были чреваты «неизбежными ошибками» – частым результатом неуемного управленческого усердия. Нередко оказывалось, что чиновники попросту не сумели «приноровиться к новым порядкам» или не умели «руководить обстоятельствами и людьми». Полярность установившихся в отношении реформ мнений вылилась во всеобщее нежелание сосредоточиться ни на исправлении недостатков в уже достигнутом, ни на завершении начатого.

Обращаясь к институциональным механизмам, препятствовавшим успешному окончанию реформ и эффективному внутриполитическому развитию, Лорис отмечал, что

Следом шло перечисление областей, разбитых описанным параличом и нуждавшихся в безотлагательной государственной инициативе. Таковыми значились: 1) «крестьянское дело», вошедшее «после кипучей деятельности» в 1861 году «в общую колею и неподвижно [е] в улучшении слабых его сторон»; 2) «новые суды… изолированные] от общего строя». Здесь Лорис повторил свой выпад против «прокуратуры, далеко не усвоившей себе надлежащего значения», к тому же присовокупив критическое мнение о новоявленной в правоведческом мире профессии адвоката, указывая, что «адвокатура заняла место, непонятное для простого ума», в том смысле, что судебный защитник вдруг мог влиять на общественное мнение, обращая его против государства, ибо в процессе подобной защиты «затрагивались многие [струны], молчавшие до того»; 3) «духовенство, продолжавшее], за редкими исключениями], коснеть в невежестве и мало-помалу лиша[вшееся] и того влияния, какое имело прежде»; 4) «дворянство», чье «значение как сословия стушевалось, мало чем поддерживаемое»; 5) «земства», упадок которых был вызван «недостатком оживляющей правительственной поддержки»; 6) «городское самоуправление», страдавшее от недугов, весьма схожих с земскими; и 7) «учебная система» и в целом политика в области образования, вместо поддержки вызывавшая «раздражение общественного мнения и… враждебное отношение]» со стороны молодых людей.

Лорис винил правительственные органы за «разрозненность и торопливость действий», в результате которых в социалисты и анархисты записывали всех, кто просто выражал критическое, порой даже полезное, но «не соглас[ное] с установленным порядком вещей» мнение. Здесь, настаивал он, «необходима была известная мягкость приемов и форм» со стороны администрации.

Также Лорис указывал, что уже долгое время в обществе раздаются «предположения об образовании народного представительства», описывая далее его варианты от «форм, заимствованных с Запада» до «начал древнерусских», вроде Земских соборов времен Московского царства. Упоминая среди прочего и предложении Валуева и Константина Николаевича привлечь к обсуждениям в Государственном совете депутации земских и дворянских собраний, Лорис, однако, сам пока не был готов встать на их сторону. Он еще не поставил существующим органам власти новые задачи, а значит, и его «система» пока не успела толком укорениться в правительстве. А потому он писал далее:

Резюмируя, Лорис предложил следующую пятиступенчатую программу немедленного распространения своей системы на правительство: 1) продолжить «твердую и решительную» борьбу с революционерами, при этом внимательно следя за тем, чтобы не смешивать с ними тех, кто повинен лишь в проступках, не связанных с революционными проявлениями; 2) установить «полное единство действий всех органов правительственной власти, призванных к борьбе с преступными лжеучениями;

3) с достижением успехов в предыдущих пунктах постепенно возвращаться «от чрезвычайных мер к законному течению дел»;

4) «побудить правительственные учреждения и лица к более внимательному отношению к выразившимся насущным потребностям народа и общества и к его представителям» (правительству надлежит стать более чутким к земствам, городам и духовенству, пояснял Лорис, и обратиться к уже давно намеченным к решению вопросам, так и осевшим где-то «в канцеляриях и всякого рода комиссиях», вроде положения духовенства, податной реформы, земельного вопроса, закона о найме, паспортной системы, преобразований в губернском управлении, прав раскольников и правил цензуры); 5) «восстановить утраченное учебным ведомством доверие всех сословий и всех слоев общества» (в качестве первого шага Лорис предлагал сменить руководство образовательной системы).

Лорис понимал, что и в качестве руководителя комиссии он по-прежнему остается в зависимости от министерской бюрократии в части приготовления и проведения столь широкомасштабных внутрисистемных преобразований. Львиная доля упомянутых им проблем находилась в повестке десятилетиями, и та или иная подвижка в их направлении всегда определялась фигурой во главе министерства и внутренним к тому благорасположением министерской бюрократии. По словам Лориса,