Как сразу пыль является с утра,неведомо откуда, хоть бесцветнаона была, но вот уже заметнав своем углу, безжизненно сера,так неизвестно из чего ониперед тобою вдруг образовались,на улице сырой нарисовались,подобие непризнанной родни,в твоем нуждаясь или не в твоемучастии? Который год подрядты слышишь эти плачущие звуки?Руки твоей коснуться не хотят,хотя к тебе протягивают руки.Но кто же нужен этим четырем?
Обмывание мертвого
Они к нему привыкли, но, когдаиз кухни лампу принесли, робея,остался незнакомцем он, чья шеяне вымыта еще, так что трудапотребовала. Был для них он тайной.Гадали так и сяк о мертвеце,усердно моя. Кашлянуть случайнопришлось одной, и на его лицележала губка уксусная; делодругая прервала, хотя со щеткизакапало; уже окоченелов последней судороге тело,не чувствуя ни жажды, ни щекотки.Он это доказал, и приступ лени,откашлявшись, преодолели обе,и на обоях изгибались тени,сопутствуя той и другой особе,и двигались попавшие в тенёта,и в окнах только тьма ночная зрима.Прилежно омывали анонима,а в доме совершалась пантомимаего законодательного гнета.
Одна из старух
Париж
Вечерами (сам ты знаешь как)манят иногда повадкой робкой;их улыбка, схожая со штопкой, —из-под шляпки выглянувший знак.У подъездов бывшие красоткипостоянно ищут редких встреч,тайной прелестью чесотки,шляпкой, кофтой силятся завлечь.Отягощены ресницы влагой.Молча прячут руки для чужих,чтобы как дешевою бумагойобернуть сиротство рук твоих.
Слепой
Париж
В городской чернеет он черте,находя едва себе опору,как идет, чернея, по фарфорутрещина, так брезжут на листеотсветы; но, разрисован светом,изредка улавливает онсвойственные видимым предметамволны, хоть они со всех сторон.Каждый шаг преграде вопреки,выбор, будто кто-то на примете,а потом поднятие руки,как при брачном водится обете.
Старая дева
Почти посмертная мода,перчатки, шляпка, платок,а запах из комодак прошлому так жесток;комната тем печальней,чем дольше занятародственницею дальней,чья мания — чистота;вся во власти приличий,робости и стыда,а в комнате дух девичий,по-прежнему, как тогда.
Вечеря
Вечное здесь, но выявит ли взглядвеликое в ничтожном не впервые,узнав, кто эти люди деловыеи за какою вечерей сидят,и пусть у них обычай одинаков,и действия все те же искони,они своих не понимают знаков,хотя их делают они;вновь пьют, словами говорят однимии теми же, делясь одним куском,и, кажется, такого нет меж ними,кто не собрался бы уйти тайком.А среди них один из равнодушныхготов своих родителей послушныхпреподнести былому веку в дар(не слишком ли — тех продавать, кто стар).
Погорелец
Не верилось обветренной заре,что липам обожженным незнакомадымящаяся пустошь вместо дома,но тем вольготней было детворев беспечной непоседливой игресредь угольков шуметь, скакать и мчаться,но сразу тихо стало во дворе,когда увидели там домочадца;раздвоенным суком искал упорнов золе корыта, плошки и котлы,находкам радовался непритворно,как будто те же видел он углы,и, отступить не смея ни на шаг,стоял средь будущего пустыря,как во дворце заморского царя,уже нездешний здесь, уже чужак.
Группа
Париж
Как для букета некто рвет цветы,так Случай сочетает чьи-то лица,сближает их так, чтобы им не слиться,в двух дальних ищет ближние черты,тасует, освежив их, так и сяк,собаку выметает, как сорняк,и низших он, как сквозь листву и ветки,влечет вперед, где лучшие так редки,свивает многих линиями лент,и снова сочетанья нет как нет,но только возвращается момент,и плетеница на ковре другая,где, мускулы всем телом напрягая,от остальных не отлетит атлет.
Заклинание змеи
Когда на тыкве-флейте заклинательсвистит, чаруя, манит, вызвав звук,торгаш базарный или покупатель,заслушавшись, порой вступает в кругсобравшихся, завороженный дудкой,которая велит, велит, велит,пока упругий гад пружиной жуткойсвоих извивов не зашевелит,и, прянув, сотрясает он корзину,страшит, шуршит в певучей ворожбе;так впрыскивает на глазах чужбинуиндиец вкрадчивый тебе,где ты умрешь, где нестерпимым зноемиссечено лицо, где воздух пряни кажется дурманящим настоемтебе, потомку северян.И не найти магической охраныот солнца, чьи лучи кусают злей,когда вокруг злорадствуют лианысверкающих от яда змей.
Черная кошка
Призрак не чета беззвучной персти.Глянешь на него, и слышен звук,но твой взгляд от этой черной шерстимечется и пропадает вдруг.Так о стены бьется бесноватый,где обивка воплям вопреки,в черном сохраняя мягкость ваты,исступленные глушит броски.Наши взгляды ловит осторожно,их таит в молчаньи беспощадном,терпеливо копит понемножку;вздрагивая, спит она тревожно,но, не открывая глаз, покане взорвутся, ширясь до отказа,чтоб ты мог свой взгляд увидеть в жадномянтаре круглящегося глаза,бывший взгляд, как вымершую мошку,различая в глубине зрачка.
Предпасхальное
Неаполь
Поутру по улицам-зарубкамвниз по склону золотые хорык пристани при шуме волн бессрочномдвинутся потоком изобильным.Ветер будет льнуть к домам-скорлупкам,чтобы шевелить бельем фамильным,реющим с балконов на просторы,отражаясь, кажется, в проточном.Стук веселый молотка дверноговозвещает, что покупки святыиз неотразимо щедрых лавок,для кухарок сущие находки;на углу размашисто разъятыйбык, чьи потроха-перегородки,в ноги воткнуты флажки вдобавок:жертвоприношение съестногона крюках и на прилавках длинных,даже в полумраке за дверямибрезжит, и зевота дыни спелойбелому передается хлебу.Совершает неживое требу.Петушки безгласны при умелойтщательной разделке туш козлиных;тихие, не схожи со зверями,с детских плеч в покорности смиреннойагнцы свешиваются, кивая,ибо за стеклом видна Мадонна,чей аграф сулит уже сияньевместе с диадемой драгоценной;между тем вверху окно, в которомперед любопытным праздным взоромпоявляться можно обезьяне,и она вполне бесцеремонна,смех и стыд кривляньем вызывая.
Балкон
Неаполь
Не художник ли там на балконесочетал в искусстве небываломстарческие лица, как цветыдля букета, тронут идеалом:меркнущий овал с другим овалом,чтоб не исчезали их черты.Для сердец, печально уязвимых,для сестер, чья жизнь прошла почти,единенье их непоправимыходиночеств — цель в конце пути;с ними брат, своих сестер достойный,так что очевиднее для них,как похож на мать и как он тихв этот миг торжественно-спокойный,но видна в глазах у них опаска;безнадежно далекадревняя старуха, только маска;выронит ее вот-вот рука,а рука другая так ослабла,кажется она такою дряблой,что висит, от времени озябла,остывая, как сердца;только детству не к лицу руины;тени от решетки, как морщины,словно на ребенке нет лица.
Корабль беглецов
Неаполь
Представляешь, как бежал однаждынекто, яростным гоним врагом,осознав уже разгромс гибелью, грозящей кругом,и увидевший потом,как плоды, желанные для жажды,пламенеют в море голубом:с грузом апельсинов плыл баркасв направленьи корабля большого,на волнах серевшего сурово:хлеб везли и рыбу про запасчреву, что заглатывать готовоуголь или смерть на этот раз.
Пейзаж
Или напоследок в этот мигсклоны и дома, мосты, обломкирухнувших небес у самой кромкизримого испрошенный возник,чья судьба — закат в своей глубиннойбедности виновной, хоть безвинной,небольшой трагический мирок,чтобы не попала в эту ранусвойственная вечером туманукапля синевы на срокночи; вечер с ней теряет связь,все еще овеянный вуалью,далью длящейся, светясь.Арки и ворота, воздух тесный,облаков полет совместный,к бледным никнущий домам,а уже над ними полновесныйсумрак с лунным светом пополам,луч случайный или где-то тамархангел обнажил свой меч небесный.