Д. И. Фонвизин в письмах П. И. Панину из Франции утверждал, что русским пейзанам, пожалуй, живется лучше французских. «Сравнивая наших крестьян в лучших местах с тамошними, нахожу, беспристрастно судя, состояние наших несравненно счастливейшим», — писал он, указывая на крайнюю нищету местных низов: «…подать в казну платится неограниченная, и, следственно, собственность имения есть только в одном воображении».
Н. И. Новиков не разделял его оптимизма. В 1772 году в журнале «Живописец» был опубликован «Отрывок из путешествия в *** И *** Т***» (издателя «Трутня»), впервые в русской публицистике описывающий быт крепостных. Вопреки официальной точке зрения о господстве в деревне добрых помещиков, автор рассказывал о нищете и угнетении крестьян, непомерных поборах и бесчеловечном обращении с крепостными жестоких и глупых бар. «Бедность и рабство повсюду встречались мне в образе крестьян», — пишет посетитель деревни Разоренной. Впоследствии, защищаясь от нападок, «будто сей листок огорчает целый дворянский корпус», Новиков пояснял, что порицается лишь «дворянин, власть свою и преимущество дворянское во зло употребляющий».
Издававшийся им прежде «Живописца» журнал «Трутень» также высмеивал помещиков, которые больны «мнением, что крестьяне не суть человеки», не слышат «вопиющего гласа природы:
Русский просветитель Я. П. Козельский (1728–1794) придерживался идеи естественного права. В книге «Философические предложения» он обосновывал вывод о том, что «закон, который дозволяет пленника продать, купить, сделать рабом и содержать его произвольным образом, не основан ни на каком праве, ни на справедливости». Намек на указ Екатерины (1767), запретивший крепостным подавать ей жалобы на помещиков, слышится в его рассуждении: «Несносно то в человеке, когда он причиняет своему ближнему обиду, а то вдвойне еще несноснее, ежели он не терпит, чтоб обиженный жаловался на обиду». Вопреки официально поддерживаемой идее о необходимости прежде просветить («выполировать») народ, а затем уже даровать ему свободу, Козельский утверждал: «Выполировать народ иначе нельзя, как через облегчение его трудностей».
Князь Д. А. Голицын (1734–1803), богатый помещик, дипломат и придворный, был одним из первых дворянских либералов, считавших более выгодным для своего класса и для всего государства развитие сельского хозяйства, промышленности и торговли на основе свободного труда: «Пока существует крепостное право, Российская империя и наше дворянство, предназначенные тому, чтобы быть богатейшими в Европе, останутся бедными». Ссылаясь на историю Франции, Англии, Голландии, Голицын писал, что «искусства, ремесла развивались и нравы улучшались лишь в стране, где крестьяне пользовались правом собственности и свободы». Князь предлагал освободить крепостных с учетом «опасности как от неумеренной поспешности, так и от излишней медлительности» в этом деле, но за выкуп и без земли. «Земли принадлежат нам, — рассуждал Голицын. — Было бы вопиющею несправедливостью их у нас отнять». (Отметим, что веком позже «воля» была дарована крестьянам при сохранении помещичьего землевладения, породив острейшую проблему крестьянского малоземелья.)
Но даже среди самых просвещенных русских дворян бытовало мнение, что крестьяне, как дети, не смогут правильно распорядиться дарованной свободой и сделают себе только хуже: без отеческого руководства доброго помещика разленятся, сопьются и пустятся во все тяжкие, тогда как помещик по-отечески радеет об их благе. Освобождением крепостных нельзя освободить их душу, считали филантропы из масонов. Едва крепостной выходит на свободу, как его встречают или корыстолюбие, или зависть, он устремляется к работе, получает за нее плату, но не довольствуется ею.
О. А. Поздеев всю жизнь горячо отстаивал власть дворян над крепостными. В конце 1796 года во время беспорядков среди крестьян своего вологодского имения он жаловался «брату» Лопухину, что смутьянами руководит «иллюминатский дух безначальства и независимости, распространившийся по всей Европе». Как только крестьяне будут освобождены «от зависимости дворян… то они войдут в такое своевольство и такое распутство, что зачнут всех грабить, резать, и кто с ними сладит?». Малейшие искры неповиновения — неплатеж податей и непоставку рекрутов — следует тушить в самом начале, считал он.
Столь радикальные воззрения ему — да и не только ему — внушила пугачевщина. «Наши русские мужички таковы, что они и младенца из утробы матери вырезывали… это паче нежели звери, — вспоминал о тех событиях Поздеев. — Да кем их усмирять? Солдатами? Да солдаты ведь из тех же…. С бригадира Толстого под Казанью кожу содрали. То вот что наши мужички, как им дать вольность».
Поздеев состоял дежурным офицером при Петре Ивановиче Панине, которого в 1774 году поставили во главе правительственных войск (во время Русско-турецкой войны Пугачев служил хорунжим в его войске). Панин, как и его родной брат Никита Иванович, состоял в обществе франкмасонов, к тому же обладал довольно независимым характером, а потому к моменту начала восстания пребывал в опале. Когда крестьянская война приняла угрожающий размах, императрица вернула свою милость ершистому генералу и послала его усмирять бывшего подчиненного, в чем тот и преуспел, назначая жестокие наказания и сотнями вынося смертные приговоры. В числе офицеров, служивших под его командой, было немало масонов. Вероятно, масоном был и член следственной комиссии П. С. Рунич. Он переписывался с Новиковым и оставил записки о пугачевском бунте.
Десять лет спустя одой «Вольность» заявил о себе «бунтовщик хуже Пугачева» А. Н. Радищев (1749–1802), член масонской ложи Урании. Его «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790), правдивое и исполненное сочувствия изображение жизни народа, резко обличавшее крепостничество, стоило свободы ему самому. «Ты справедливо судишь о моих правилах, — писал розенкрейцер А. М. Кутузов И. В. Лопухину по поводу ареста Радищева. — Я ненавижу возмутительных граждан, они суть враги отечества и, следовательно, мои».
Тем временем англичане и французы, гордившиеся тем, что все граждане их стран — свободные люди, наперебой занимались работорговлей, приносившей немалые барыши. В 1685 году Людовик XIV издал знаменитый «Черный кодекс», который лишал рабов гражданского и юридического статуса, уравнивая с мебелью.
В 1767 году один чернокожий раб в Уида (на территории современного Бенина) стоил 600 литров водки, или 25 ружей, или 40 брусков железа, или 10 отрезов ситца, или 100 тысяч раковин каури[58]. Французы же продавали в Африке до трехсот тысяч ружей в год, специально растравливая конфликты между местными князьками, поскольку военнопленных продавали в рабство.
Выживших после переезда через океан рабов клеймили, как скот, заставляли работать от зари до зари, жестоко наказывали. «Я каждый день видел, как мужчин и женщин били кнутом за разбитый горшок, неприкрытую дверь, — писал Анри Бернарден де Сен-Пьер[59] 15 апреля 1769 года в Пор-Луи на острове Маврикий. — Я видел, как окровавленных людей натирали уксусом и солью. Я видел их в порту, они уже не могли кричать, настолько сильна была боль; другие грызли пушку, к которой их привязывали… Перо устало описывать эти ужасы; мои глаза устали их видеть, а мои уши — их слышать. <.„> Здесь я вижу бедных согбенных негритянок, орудующих мотыгами, с голыми детьми, привязанными к спине, негров, которые проходят мимо меня, дрожа всем телом; порой я слышу вдалеке звук их барабанов, но чаще — хлопанье бичей, подобное пистолетным выстрелам, и крики, доходящие до самого сердца… Сжальтесь, сударь!.. Пощадите!»
Американские колонисты обращались со своей собственностью не лучше. Доведенные до отчаяния рабы подняли два восстания в Нью-Йорке — в 1712 и 1741 годах. После первого бунта, в котором погибло несколько рабовладельцев, 19 повстанцев были сожжены или повешены. Второе же восстание, возможно, было мнимым заговором: серию пожаров в городе приписали неграм-поджигателям, произвели облавы, из пойманных выбили признательные показания и три десятка чернокожих казнили.
В 1770 году вышла в свет «Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях», автором которой значился аббат Рейналь. Он резко осуждал рабство. К тому времени во Франции находилось около четырех тысяч негров — слуги, рабы, присланные из колоний для обучения ремеслу, дети-мулаты (многие белые господа брали негритянок в наложницы). Для них была создана особая полиция и даже учрежден «отстойник», но на практике эти распоряжения властей почти не применялись.
В 1776 году два негра-раба выиграли судебный процесс против своего хозяина и обрели свободу, однако этот случай можно считать исключительным. Несмотря на утверждение короля о том, что «Франция не потерпит рабства на своей территории», две трети негров, находившихся в стране, были рабами.
Из Ливерпуля и Бостона регулярно отправлялись транспорты с «черным деревом», снабжавшие американские колонии бесплатной рабочей силой. Однако у чернокожих рабов был шанс обрести свободу по воле своего хозяина; более того, к концу XVIII века в Америке появились и свободнорожденные негры.
Во время обсуждения проекта Декларации независимости, длившегося три дня, в текст были внесены изменения, в частности, был изъят раздел, осуждавший рабство и работорговлю. Это особенно возмутило Джефферсона, который был противником рабства, хотя сам использовал рабский труд на своих плантациях. Раздел вычеркнули в угоду" Южной Каролине и Джорджии, которые никогда и не пытались ограничить ввоз рабов, а, напротив, намеревались продолжать работорговлю.
С началом Войны за независимость торговля чернокожими рабами набрала обороты. Только из Нанта отправлялось 1700 экспедиций в год; Ла-Рошель, Гавр и Бордо безуспешно пытались угнаться за ним, снаряжая ежегодно как минимум по 500 экспедиций.
В то же время подполковник виргинского ополчения Джордж Кларк предпринял военный поход за Аллеганские горы с целью присоединить к только что созданным Соединенным Штатам индейские земли до самой Миссисипи, тогда еще не заселенные колонистами. Индейцев не считали за людей[60] и всеми силами стремились выжить их с исконных земель. Как и чернокожие рабы, они не получили гражданства Соединенных Штатов. Сенатор Бентон писал, что захват земли у индейцев находится в полном соответствии с намерениями Создателя, так как индейцы — это «низшая раса». Хотя в 1786 году Джефферсон заявил, что ни одна пядь земли не должна быть когда-либо отнята у индейцев без их согласия, однако и в период его президентства захваты земель коренного населения продолжались.