Лица низших сословий в орден не допускались. «Никто чуждый, если он не свободен или зависит от кого, не может быть достоин к принятию в Орден, разве в служащие братья», — говорится во второй статье «Всеобщих свободных каменщиков положений». «Магазин свободнокаменщический» утверждает это правило с большей экспрессивностью: «Подло и несправедливо судить о масонских ложах как о слабой и несмыслен-ной черни… ложи каменщиков никому, кроме черни, не затворены. Заключая двери свои от слабых, злых и порочных, отверзают они их без различия мужам заслуженным и знатным».
До обличения «великосветской черни» русскими писателями XIX века было, еще далеко. Пока это могли себе позволить только иностранцы, и то приватно. «Поведение знати пронизано раболепием, — писала в письмах на родину англичанка Марта Вильмот, наперсница княгини Е. Р. Дашковой. — Что касается простолюдинов, они вступают в жизнь с угодливым и зависимым характером». Русскому обществу было свойственно резкое деление на высших и низших, в нем не существовало среднего класса, как в Англии. Чинопочитание доведено было до невероятных высот, поэтому возможность «его превосходительству» быть на равных с «его высокопревосходительством» уже воспринималась как либерализм, а в масонских ложах канцеляристы могли быть «братьями» директору департамента. «Мнимое равенство, честолюбию и гордости человека ласкающее, более и более в собрание меня привлекало, — признавался И. П. Елагин, — а хотя на самое краткое время буду равным власти, иногда и судьбою нашею управляющей». Но сквозь дымку равенства отчетливо проступали все светские различия общественного положения.
Восхваляя Екатерину за то, что она не хотела арестовать Новикова без причины,
Даже Великая французская революция, по сути, лишь перевернула сословную систему с ног на голову, вырвав палку у аристократии и передав ее буржуазии. Поскольку представители и той и другой социальной группы состояли в масонских ложах, «брат» шел на «брата». Несмотря на провозглашенный лозунг, после ареста короля аристократам не приходилось рассчитывать в своей стране ни на свободу, ни на равенство, ни на братство. А в представлении разночинцев в масонских ложах состояли исключительно вельможи и богатые буржуа. Приходилось выбирать. Многие масоны покинули ложи, а великий мастер Луи Филипп Орлеанский отрекся не только от своего происхождения, но и от масонства.
Имущественное неравенство
В уставе ложи Мира и союза из французского Нанта было сказано: «Нельзя рекомендовать для вступления человека моложе двадцати одного года, недобропорядочного, не являющегося свободным и честным человеком и не имеющего земельного или промышленного дохода, делающего его способным удовлетворять потребности ложи и оказывать помощь своим братьям».
Конечно, раз «братьям» по определению могла понадобиться финансовая помощь, их положение не всегда было преуспевающим. Современники графа Дервентуотера, первого великого мастера французского масонского братства, отмечали, что он, вместо того чтобы устраивать пиры в своем доме, как это полагалось вельможе, часто сам ходил обедать к товарищам по тайному обществу. Его преемника Гектора МакЛина, жившего на пенсию, которую он получал от «претендента», в 1734 году вообще посадили в долговую яму.
И всё же состоять в обществе «вольных каменщиков» было дорогим удовольствием, доступным только обеспеченным людям. Членские взносы были довольно высоки. Полагалось вносить деньги за посвящение в орден и в дальнейшем в каждую высшую степень. Кроме того, «братья» делали «добровольные пожертвования», скидывались на проведение трапез и выделяли средства на украшение храма. Скидки делали только военнослужащим действующей армии и морякам.
В 1780-х годах в марсельской ложе Святого Иоанна Шотландского, куда входили крупные негоцианты, общая сумма взносов равнялась оплате ста дней труда квалифицированного строительного рабочего.
Однако имущественный ценз отсеивал «всякий сброд», который мог стремиться в масоны из корыстных побуждений. Кроме того, собранные средства шли на изготовление дипломов, служивших своего рода охранными грамотами, вознаграждение послушникам и благотворительность, которая довольно часто сводилась к избавлению «братьев» от долговой тюрьмы.
«Дворянство французское по большей части в крайней бедности, и невежество его ни с чем несравненно, — писал Д. И. Фонвизин. — Ни звание дворянина, ни орден Св<ятого> Людовика не мешают во Франции ходить по миру».
Мармонтель и Дидро упали в его глазах, когда он увидел, что те корысти ради способны пресмыкаться перед малосведущими, но богатыми людьми. Между тем в передних парижских «крёзов» с утра до ночи толклись толпы просителей — художников, поэтов, изобретателей, — надеявшихся на щедроты мецената или просто пытавшихся перехватить пару монет.
Книга «Истина Религии» предлагала выход из положения: необходимо прежде всего обуздать роскошь моды в одежде путем обязательного введения мундиров для всех состояний и на все случаи жизни, поскольку в офицерской форме «небогатый равно с богатым может являться как при дворе, так и во всяких обществах»: «Ежели б правило сие было всеобщее, <от> каких бы избавилось тогда человечество забот, зависти и презрения! Достоинство и добродетель были бы виднее, и личность имела бы более уважения».
Бенджамин Франклин не считал для себя зазорным появляться при французском дворе, где он играл роль посланника Соединенных Штатов, в обычной скромной и добротной одежде — темно-коричневом сюртуке, черных шерстяных чулках и без парика. При этом он держал себя с таким достоинством, что никто не смел отпускать язвительные замечания по поводу его наряда, диссонирующего с блеском Версаля.
Для истинных «вольных каменщиков» деньги были не целью, а средством ее достижения. Ревностный сподвижник кружка Н. И. Новикова богач П. А. Татищев, скучавший от пресыщения жизненными благами, отдал свои деньги, чтобы И. Г. Шварц смог осуществить свою заветную мечту — основать просветительское общество. Другой богач, сын уральского горнозаводчика Г. М. Походяшин, тронутый речью Новикова о необходимости помощи нуждающимся в голодный 1787 год, расстроил свое огромное состояние щедрыми пожертвованиями на благотворительность и умер в бедности.
Зато Шрёдер, масонский наставник Новикова, резко изменил к нему отношение из-за имущественных проблем. Барон не получил наследства в Германии и продал созданному «братьями» книгопечатному товариществу свой дом, где располагались типография и аптека (ныне Спасские казармы на Садовом кольце), а потом захотел выйти из товарищества, забрав свою долю деньгами; Новиков же предложил взять ее товарами на ту же сумму. Когда Новиков заболел и стал пропускать занятия в ложе, Шрёдер обвинил его в «холодности» и забрал из-под его начала Тургенева, Кутузова и Гамалею.
В Европе бывало, что богатые «братья» вкладывали свои капиталы в предприятия «братьев»-коммерсантов, становившихся таким образом их должниками. Если в ложе возникал какой-нибудь спор, последние были вынуждены волей-неволей принимать сторону своих кредиторов, убивая тем самым масонский дух.
Собрание масонской ложи в Вене.
Ритуал посвящения в ученики
Ритуал посвящения в подмастерья