Великий мастер Дервентуотер, находясь в изгнании, принимал в возглавляемое им общество любого порядочного человека, даже если тот не носил шпагу. Эти «нововведения» многие осуждали. Лорд Честерфилд в письме сыну от 12 октября 1748 года говорит о Good company (масонском братстве) как о счастливом и взаимодополняющем союзе двух основных социальных ценностей: родовитости и ума. «Уважение, питаемое народом Англии к талантам, столь велико, что человек заслуженный всегда завоевывает себе там положение», — подтверждает Вольтер.

Аристократы приводили в ложи литераторов и художников; за ними последовали представители вольных профессий. Однако богатым парвеню, например откупщикам, стать масонами было непросто: родовая аристократия держала себя с ними надменно.

Вместе с тем «дистанция (между «буржуа» и «сбродом». — Е. Г.) не настолько велика, чтобы корысть, честолюбие, пьянство и легкомыслие не сблизили между собою два этих сословия, всё различие между которыми составляет лишь драповый сюртук — более-менее изящный или более-менее дырявый», — утверждал принц де Линь, считавшийся образцом космополита.

Разночинцев предпочитали держать на окраинах масонского «государства», делая их послушниками. Если они и имели доступ в храм, то не в круг избранных: их посвящали только в степени ученика и подмастерья, но никогда — в степень мастера. В дальнейшем это нашло отражение в разделении всех граждан на активных и пассивных во французской Конституции 1791 года.

Правда, человеческий фактор и связи решали многое: под пером снисходительного секретаря розничный торговец мог предстать «почтенным негоциантом».

К концу века стандарты изменились и за образец «честного человека» принимали уже не аристократа, а добродетельного буржуа. Сын франкмасона при приеме в братство имел преимущество перед принцами и королями, «если обладал нужными моральными качествами». Кроме того, сыновей франкмасонов «отменного поведения» принимали в братство с восемнадцати лет вместо положенного возраста (от двадцати одного года до двадцати пяти лет). И всё же французы по-прежнему предпочитали «односортовое вино».

В списке старших офицеров ложи Великого Востока Франции за 1773 год — 18 версальских аристократов и 46 дворян. Великим мастером был Луи Жозеф Филипп Орлеанский, герцог Шартрский. В ложе Простодушия был только один представитель третьего сословия — известный врач Тиссо, и то, возможно, лишь потому, что он согласился на беспокойную должность секретаря.

Во французской провинции ложи на 36 процентов состояли из крупной буржуазии, на 33 процента — из судейских и представителей вольных профессий, на 12 процентов — из ремесленников и лавочников, на 7 процентов — из рантье и на 6 процентов — из врачей; остальные их члены были дворянами. В 1787 году в ложе Святой Соланж в Бурже состояли семь адвокатов, семь военных (в том числе маркиз и граф), три королевских прокурора, а также нотариусы, аптекари и архитекторы.

Очень часто ложи создавались по профессиональному признаку. В 1782 году в составе парижской ложи Гармонии были десять судебных исполнителей, два секретаря суда, помощник нотариуса и четыре адвоката. В 1788 году в ней уже состояли только один судебный пристав и один секретарь суда, тогда как число адвокатов увеличилось до десяти. Девиз ложи был Non гага bic concordia fratrum (Согласие братьев здесь не редкость). Ложа Девяти сестер состояла преимущественно из художников, литераторов и ученых: кроме названных выше живописца Грёза, скульптора Гудона, композитора Пиччинни, баснописца Флориана, астронома Лаланда, врача Гильотена, в нее входили натуралист Бернар де Ласепед, адвокат Раймонд Десез (будущий защитник Людовика XVI), математик Шарль Жильбер Ромм (будущий член Конвента). Двадцать «братьев» были членами разных академий. Ложа Святого Иоанна де Монморанси-Люксембург состояла в основном из придворных, ложа Верности — из магистратов, Олимпийская ложа — из музыкантов. В морских портах ложи объединяли преимущественно чиновников адмиралтейства и моряков.

Если члены ложи, принадлежавшие к одному кругу, хотели собираться только «среди своих», они могли образовать собственную ложу. Так, 26 ноября 1787 года в Бурже была создана ложа Минервы. Она состояла из двадцати двух дворян, большинство из которых прошли посвящение в военных ложах. Впрочем, «братья» из ложи Минервы не отличались надменностью столичных жителей: имена дворян в этой ложе писали без частицы «де». В ее «строительной книге» было сказано: храм есть «место, где царит мир, союз, тишина, равенство, патриотизм и благотворительность». Эта ложа практиковала и другие новшества: например, в ее храм допускали женщин.

Если на пути создания ложи Минервы никаких сложностей не возникло, то с ложей Свободы в том же городе дело обстояло иначе. В нее входили ремесленники и мещане. «Братья» подали просьбу о выдаче патента 15 декабря 1788 года, когда их ложа уже давно и успешно действовала. Утверждение ее ложей Великого Востока Франции было чистой формальностью, однако, вопреки ожиданиям, в просьбе было отказано, и свой патент ложа получила только 14 лет спустя, уже после революции.

Разночинец в ложе носил шпагу, становясь, таким образом, на несколько часов ровней дворянину. Но это было равенство посвященных и то лишь после начала закрытого заседания ложи.

Престиж шпаги был невероятно высок Самый захудалый дворянин, отправлявшийся в воскресенье в город пешком, чтобы продать на рынке лукошко яиц, гордо звенел о камни мостовой своей старой шпагой в потертых ножнах и свысока посматривал на купцов — с деньгами, но без шпаги. Весной 1785 года масонская ложа Святого Маврикия на востоке Клермон-Феррана (она была основана 10 июля 1753 года и получила свой устав от ложи Великого Востока Франции 10 февраля 1777-го) слилась с «Обществом благородной стрельбы из лука», учрежденным в XVII веке. Лучники состязались в играх, предназначенных только для дворян; участие в них было для буржуа социальным повышением, вступлением в рыцарский орден. Они приносили присягу, цепляли шпагу на пояс и стреляли из лука. Это редчайший пример слияния масонской ложи со светским обществом.

Заветную шпагу можно было заслужить — кровью. Во Франции солдату порой удавалось дослужиться до капрала или сержанта. Сержант, покидавший армию после двадцати лет службы, получал пенсию в 200 ливров и медальон ветерана. За выслугу двадцати пяти лет (один год военной кампании засчитывался за два) полагалась привилегия пожизненно носить мундир и шпагу. Получив орден Людовика Святого, вчерашний разночинец велел называть себя «господин шевалье» и строил из себя благородного.

Среди французских дворян именно военные были наиболее щепетильны в вопросах чести и подбора компании.

В мае 1788 года барон де Фаж-Вомаль, окончивший школу" военных инженеров в Мезьере, был назначен в Перпиньян, где маялся от безделья. Однажды, когда он посетовал на это обстоятельство после офицерского обеда, два сослуживца в годах спросили его: «Увидел ли ты свет?» Фаж не понял. Тогда его спросили прямо, масон ли он. Услышав отрицательный ответ, офицеры стали расхваливать ему свое общество — «источник наслаждений». На возражения инженера по поводу «непристойности» церемонии посвящения его пообещали избавить «от ребяческих формальностей». Фаж позволил себя уговорить, ему назначили день для вступления в ложу. Однако не все вопросы были сняты. В последующие дни он спросил, существуют ли тесные отношения между гражданскими масонами и военными. «Мы стараемся собираться, в соответствии с нашим правом на собрания для наших братьев, в любом месте, куда нас посылают. — Тогда я не хочу быть масоном!» Для собеседников Фажа связь между военными и гражданскими была преимуществом: офицеры из перпиньянского гарнизона могли поддерживать превосходные отношения «с господами, дамами и самыми любезными барышнями» в округе. Однако барон де Фаж-Вомаль был слишком привержен принципу социальной иерархии и субординации. Если бы в ложе собирались только дворяне, буржуа-рантье и местные магистраты, еще куда ни шло; но он доподлинно знал, что его парикмахер — масон со стажем, достигший высоких степеней. Сейчас он вежлив и предупредителен, но станет ли вести себя таким же образом, если окажется «старшим по званию» в ложе?

В американских военных ложах высокие посты занимали люди незнатного происхождения. Например, лейтенант Гинее командовал рядовым составом, который внутри ложи мог держаться с ним на равных. Одновременно как великий мастер Квебека он стоял выше старших по званию офицеров. По тем временам это было уникальным явлением. (Во Франции солдаты и офицеры состояли в разных ложах, и потенциальных «братьев» могло отпугнуть предположение о том, что недавно посвященный полковник может оказаться масонским рангом ниже унтер-офицера, ветерана ложи.)

Из армии масонство распространилось в среду колониальных чиновников. Масонские ранги и титулы раздавали как награды или повышения.

В России одну из «рейхелевых» лож называли «княжеской», поскольку в ней состояли несколько князей Трубецких. По шведской системе «работали» графы Апраксины, князья Гагарины, Долгорукие, Куракины, Н. В. Репнин, графы А. В. Строганов, А. И. Мусин-Пушкин, Шуваловы; розенкрейцерами были Трубецкие, Репнины, А. Л. Черкасский, Лопухины, Тургеневы и др.

Лица недворянского сословия редко встречаются в списках русских лож. В московской ложе Астреи И. А. Барнашева состояло несколько купцов, но не в качестве мастеров или товарищей (подмастерьев), а лишь в качестве учеников: Е. А. Лухманов, А. Ф. Севрюгин, Ф. И. Решетников, Ф. П. Щукин. Купец М. Т. Красноглазое был учеником в ложе Урании. Зато иноязычные ложи в русских городах состояли преимущественно из купцов, отчасти из офицеров и чиновников. В остзейских ложах руководили местные дворяне.