В уставе марсельской ложи Совершенной искренности было сказано, что «все профаны, имеющие несчастье быть евреями, неграми или магометанами, не подлежат представлению». Даже в портовом Либурне, на улицах которого можно было встретить представителей всех национальностей и конфессий, евреев не впускали в «Храм Соломона». Католики отказывались от вступления в ложу, если узнавали, что среди «братьев» есть евреи.
А вот в петербургскую ложу Урании евреи допускались. 16 августа 1788 года в братство вступили Моисей Оппенгейм из Кёнигсберга и Исаак Левин из Потсдама, 23-го оба за один день были дважды повышены в степени (товарища и мастера), а 25-го Оппенгейм был возведен в четвертую и пятую степень. Возможно, что это проявление редкой религиозной терпимости следует объяснить крупными денежными пожертвованиями: в день приема двух новых членов в кассу для бедных поступило 40 рублей 90 копеек вместо обычных четырехпяти рублей.
Парадокс, но масонство высших градусов, заявлявшее о своем происхождении от ордена рыцарей Храма, не противилось вступлению в братство мусульман, «потомков сарацинов», — лишь бы это были люди решительные, разделяющие цели ордена. 16 сентября 1784 года «брат» Ибрагим Шерид постучал в двери храма ложи Святого Людовика объединенных друзей на востоке Кале. Убедившись, благодаря представленным сертификатам, знакам и паролям, что он действительно масон, состоящий в досточтимой ложе на востоке Алжира, «братья» приняли его под обычные рукоплескания, что отметил секретарь в журнале заседаний. Поскольку оный «брат» оказался в стесненном финансовом положении, французская ложа, состоявшая из нотаблей, единогласно решила оплатить ему проживание на постоялом дворе и место в парижском дилижансе до Абвиля, а также снабдить 12 ливрами на дорожные расходы и рекомендовать его досточтимым братьям на востоке Абвиля. Через два месяца «брат» Шерид явился в ложу Объединенных сердец в Тулузе.
Французские ложи посетили и несколько турецких масонов: через месяц после алжирца Шерида в Кале принимали «братьев Ибрагима Раиса и Али Раиса из ложи Константинополя». «Я был свидетелем деяний благотворительности, исходящих от совершенного согласия всех членов этого почтенного собрания; та же цель, те же желания всегда согласуются здесь: помочь вашим братьям, отринув все предрассудки, которые могли бы сузить границы благотворительности, — писал шевалье де Сен-Морис, член ложи Совершенного согласия полка Виваре, побывавший на торжественной церемонии официального учреждения ложи в Кале. — Вы нашли их в тех, кого климат, язык и чужая религия как будто навсегда отделили от вас; предоставив Великому Архитектору Вселенной право судить об искренности и истинности служения ему, вы удовлетворили их нуждам».
Интересно, что мусульмане регулярно наведывались в ложи Парижа, Северной Франции или Австрийских Нидерландов, им даже присуждали высокие «рыцарские» степени. Зато в Средиземноморье им не доверяли: «братьям» всё еще приходилось собирать средства для освобождения пленников берберских корсаров.
Политический фактор играл здесь не последнюю роль: с конца XVII века Франция стремилась сделать Турцию своим союзником, в том числе против России, последняя же вступала в одну турецкую войну за друтой. Ничего удивительного, что члены Священного ордена храма Иерусалимского, в который входили и русские «братья», должны были иметь дворянскую родословную в шестнадцати коленах и по крайней мере в четырех последних не смешивать свою кровь с маврами, турками и иудеями.
М. М. Щербатов относился к мусульманским странам и к носителям ислама как к естественным врагам России: «…они по закону своему суть рожденные враги христианам, и напамятование их, что прежде владычествовали над Россией, их делает паче врагами россиянам… они… суть по самому сему, связаны с турками, и всегда, когда бывает у России война с Портою Оттоманскою, тогда сии народы ясно сказуют свою преданность к оным».
Члены английских тайных обществ в большинстве своем были арианами или антитринитариями, или деистами, или пантеистами. Для них не имело большого значения, по какому обряду возносить молитву Великому Архитектору Вселенной. Иначе обстояло дело в мире «профанов». Например, когда великим мастером Великой ложи Англии стал католик герцог Норфолк (1729), протестантские государства — голландские Соединенные провинции, швейцарские республики, вольные немецкие города — сильно встревожились.
Помимо религии, к которой мы принадлежим чисто случайно, должна существовать идеальная религия, подобная морю, в которую, точно реки, впадали бы все остальные, полагал Лессинг. Генрих Гейне впоследствии назвал его пророком, указавшим путь развития, который мог бы вести от Нового Завета ко второму, третьему. Вознося хвалу Мартину Лютеру, «освободившему нас от ига традиции», Лессинг спрашивал: кто освободит нас от еще более невыносимого ига буквы? Буква — последняя оболочка христианства; только после ее разрушения явится дух. Именно так немецкие франкмасоны понимали деизм.
Другое дело, что в XVIII веке просвещенная Европа переживала кризис безверия, когда обрядность подменила собой суть религии, а критически настроенное общество уже отказывалось принимать на веру религиозные постулаты. Потребность в вере, присущая человеческой природе, выродилась в суеверия, и та же опасность грозила масонству.
«Обычное масонство — опасная дорога, которая может привести к атеизму, — писал Алессандро Калиостро. — Я хотел спасти масонов от этой опасности, вернуть их (пока еще не поздно) через новый ритуал к вере в Бога и в бессмертие души…»
Как правило, переболев «вольтерьянским вольнодумством», истинные «сыны света» возвращались к вере. На конвенте ложи Филалетов в Париже в 1785 году, посвященном целям и задачам ордена, Жозеф де Местр даже заявил, что целью франкмасонства должно стать объединение христианских церквей. Попытки Екатерины II обвинить Новикова в деятельности, наносящей вред православной церкви, закончились ничем. Митрополит Платон побеседовал с ним и отписал императрице «Я одолжаюсь по совести и сану моему донести Тебе, что молю всещедрого Бога, чтобы не только в словесной пастве, Богом и Тобой мне вверенной, но и во всем мире были христиане таковые, как Новиков». Наконец, на американском долларе, испещренном масонскими символами, появилась знаменитая надпись
«Вольнодумцами, или деистами, называют обыкновенно тех, которые представляют себе Божество от мира отдаленное и о человеках не пекущееся и посему почитают себя освобожденными всякого повиновения религии, — разъяснялось в масонской книге «Истина религии». — Атеист, уничтожая Божество, уничтожает всю премудрость в мироправлении и всякую религию и нравственность. Таковой безумных дома кандидат не достоин быть между человеками». А журнал «Магазин свободнокаменщичес-кий» советовал петь при открытии ЛОЖИ:
Беги от нас, злой вольнодумец, Распутный, мест сих удались! Беги, неистовый безумец, Безбожник адский, здесь не зрись.
Сословное неравенство
Символом социального равенства — основы естественного права — у «вольных каменщиков» служит уровень. Он изображается в виде прямоугольного треугольника, к вершине которого прикреплен отвес — шнурок со свинцовым наконечником. Уровень и отвес были, как мы помним, атрибутами первого и второго надзирателей, посвященных как минимум в степень мастера. Действительно, осознать, что «все люди братья суть», и придерживаться этого правила было нелегко, для этого требовалось пройти определенный путь нравственного совершенствования. «Узревшие свет» часто не были способны в одночасье перековаться, забыть обо всем, что внушалось им с детства, отринуть сословные предрассудки. К тому же в обществе XVIII века сословное деление было выражено очень четко.
«Немцы, помешанные на своих казармах, не могут взять в толк, как это сын английского пэра может быть всего лишь богатым и могущественным буржуа, в то время как в Германии повсюду одни только принцы, — писал Вольтер в «Философских письмах». — Нам случалось видеть там до тридцати высочеств, носящих одно и то же имя, все состояние которых составляют их герб и их высокомерие’.
Во Франции распоряжаются маркизы, и любой из них, прибыв в Париж из глубокой провинции с шальными деньгами и титулом маркиза Ака или Иля, может говорить о себе: “Человек, подобный мне, человек моего положения[57], — и гордо презирать негоцианта; сам негоциант так часто слышит презрительные отзывы о своей профессии, что имеет глупость за нее краснеть».
Французские провинциальные аристократы украшали своим гербом навершия дверей, каминные доски, столовое серебро, тарелки, дверцы карет или портшезов.
«Оставь твои достоинства и знаки любочестия за дверями, — призывали масонские уставы, — какое бы ни было твое светское звание, уступи в ложах наших добродетельнейшему и просвещеннейшему». Но это были лишь красивые слова.