Книги

Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения

22
18
20
22
24
26
28
30

Повестка дня объявлялась заблаговременно, и желающие выступить должны были сообщить об этом венераблю. Рядовым членам ложи можно было высказаться только один раз на протяжении собрания. По сохранившимся протоколам заседаний можно судить, что чаще всего они были посвящены спорам по поводу ритуалов, церемоний, избрания венераблей.

Первой французской ложей, слегка раздвинувшей эти рамки, стала ложа Девяти сестер. Состоявшие в ней литераторы читали «братьям» свои произведения. Дидро допускался на ее заседания в качестве «непосвященного гостя». Поэт Жан Антуан Руше прочел там в 1779 году свои «Месяцы» — стихи предреволюционного толка. (Во время Французской революции его гильотинировали в один день с поэтом Андре Шенье.) За отклонение от собственно масонских тем ложа получила нагоняй от ложи Великого Востока, однако впоследствии само это масонское объединение грешило тем же.

Теоретические собрания розенкрейцеров носили совершенно иной характер. Обстановка их была строгой: жертвенник, треугольные столы для секретаря и ритора, кресло для надзирателя — всё затянуто черным атласом. На полулежал простой и мрачный ковер, четыре светильника стояли по его углам и один, в семь свечей, на жертвеннике. На собраниях не было сложных обрядов. Обыкновенно «братьям» зачитывали отрывок из «Инструкции теоретическим братьям», в которой была заключена алхимическая сторона розенкрейцерского учения. Надзиратель или назначенные им «братья» произносили речи с толкованием какого-либо вопроса, затронутого в мистической литературе. Часто это были конспекты какой-либо книги. Для достижения высших познаний каждый из членов без утайки сообщал всем прочим о том, что ему удалось открыть, призывая их стремиться к достижению истины.

Обряды посвящения

В «новоанглийских» и «рыцарских» ложах, бурно развивавшихся во второй половине столетия, как писал один русский масон, «ни одно собрание не обходилось без ресепции» (приема нового члена).

В старинных вольнокаменщических цехах будущий член братства должен был быть «допрошен надзирателем и диаконом всей области, чтобы им вызнать его знания и умения», ему также давали задание, «чтобы он показал, на что способен в своем искусстве» («Статуты Шоу»).

В новых масонских ложах имя, возраст, профессию и прочие отличительные признаки каждого кандидата указывали на отдельном листке. По завершении «трудов» листки помещали в мешок или коробку, которую поочередно подносили каждому из присутствующих по старшинству. Если кандидатура не вызывала возражений, рассмотрение вопроса назначали на следующем заседании. По правилу, после предварительного утверждения венерабль должен был дать поручение трем «братьям» собрать сведения о моральном облике претендента, однако на практике правило часто нарушалось или «комиссары» легкомысленно относились к своей обязанности, а члены ложи закрывали на это глаза.

Перед следующим заседанием комиссары опускали в «мешок с предложениями» свои донесения, составленные в письменном виде, и венерабль зачитывал их при всех. Если полученные сведения говорили не в пользу кандидата, ему отказывали в приеме, если же отзывы были благоприятными, вопрос о приеме выносился на голосование. В случае положительного исхода прием происходил через месяц.

Никто не мог быть принят в ложу без единодушного согласия всех без исключения присутствующих «братьев». Не разрешалось принимать более пяти членов в один день.

«Профана» вводил в ложу не тот человек, который рекомендовал принять его в братство, а другой, незнакомый с ним. Кандидата заводили в «комнату размышлений»[45], обитую черным сукном, с погребальными эмблемами и символическими предметами. В английском масонстве обряд посвящения начинался только с вводом в храм, но по французскому обряду пребывание в «комнате размышлений» уже было началом посвящения — очищением землей.

Стены этой комнаты были испещрены надписями: «Если тебя привело сюда пустое любопытство — уходи; если ты боишься узнать о своих изъянах, тебе здесь не место; если ты способен на обман, трепещи: он раскроется; если ты дорожишь человеческими отличиями, изыди, ибо мы их не знаем; если ты не отступишь, то очистишься через стихии, выйдешь из бездны мрака и увидишь свет; от тебя могут потребовать величайших жертв, даже жизни — готов ли ты к этому?».

На столе были расставлены череп и кости, хлеб, кувшин воды, сера, соль, иногда ртуть. На стенах с изображениями песочных часов, петуха, косы была начертана надпись: «Бдительность и упорство». Петух, череп и песочные часы символизировали пробуждение, смерть и время. Хлеб и соль представляли собой одновременно пищу телесную и духовную. Прочие вещества относились к алхимическим символам, как и надпись V. I. Т. R. I. О. L., появившаяся впоследствии в ложах французской и шотландской систем и имевшая явную связь с розенкрейцерством. Это слово переводится как «серная кислота», однако является еще и аббревиатурой латинской фразы: Visita Interiora Terraem Rectificandoque, Invenies Occultam Lapidem (Загляни внутрь Земли, и, изменяя себя, ты найдешь потаенный камень), которая имела смысл «познай прежде самого себя». Комната освещалась не факелом, а фонарем, поскольку «профан» еще «не увидел свет».

В российских «елагинских» ложах использовали даже «гаджеты» для приведения в трепет кандидатов в адепты. «Палата обита черным сукном, и по оному сукну на стенах раскинуты цветы белые во образ звездам, и посреди оной палаты поставлен стол под черным сукном, и на оном столе лежит мертвая голова и обнаженная шпага с заряженным пистолетом; то в оную приведут, и огонь вынести должно, и оный пришедший сидит против оного стола, а оная мертвая голова, вделанная на пружинах, имеет движение и так до оного касается», — описывал начало церемонии «информатор» петербургских властей Михаил Олсуфьев.

Находясь в «комнате размышлений», кандидат должен был составить завещание (поскольку он «умирал» для мира непосвященных) и письменно ответить на три вопроса: «Каковы обязанности человека перед Богом? Перед себе подобными? Перед самим собой?» Впрочем, формулировка вопросов менялась на протяжении столетия; изначально именно ответы на эти вопросы считались «философическим завещанием»: «профанам», стремившимся вступить в братство по политическим причинам, предложение написать обычное завещание показалось бы весьма подозрительным.

Дальнейшее развитие событий очень скоро перестало быть тайной для непосвященных. 21 января 1738 года «Амстердамская газета», прозванная французским писателем Пьером Бейлем «переносчиком европейских сплетен», поместила на двух страницах статью, в которой, в частности, описывался ритуал посвящения в масоны:

«Сначала нужно, чтобы один из братьев представил кандидата ложе как благонамеренного; по просьбе кандидата поручившийся за него, который становится его наставником, проводит его в одну из комнат ложи, где царит кромешная тьма, и там его спрашивают, чувствует ли он в себе призвание. Он отвечает утвердительно; тогда у него спрашивают имя, фамилию и звание; отбирают все металлические предметы и украшения, которые у него есть при себе, — серьги, запонки, перстни, брелоки и т. д. Обнажают правое колено; велят надеть башмак на левую ногу, смяв задник, завязывают ему глаза и оставляют в таком виде примерно на час, чтобы он предавался размышлениям, после чего наставник трижды стучит в дверь приемной комнаты, где находится преподобный великий мастер ложи, отвечающий изнутри также тремя ударами, и дверь открывается. Наставник говорит, что явился дворянин такой-то, просящий его принять. (Заметьте, что вне и внутри этой комнаты находятся братья-привратники с обнаженной шпагой в руке, чтобы не пускать туда «профанов».) Великий мастер с голубой лентой на шее в форме треугольника говорит: “Спросите у него, чувствует ли он в себе призвание”. Наставник так и делает, и после утвердительного ответа кандидата великий мастер приказывает впустить его. Его вводят и заставляют трижды обойти вокруг рисунка, сделанного на полу, где мелом изображены две колонны и нечто, напоминающее развалины Храма Соломона. По обе стороны от них, также мелом, начертаны большие буквы J и. В (Иахин и Воаз. — Е. Г), объяснение которым дается только после посвящения. Посредине три зажженных факела образуют треугольник, при приближении новообращенного на них бросают порох или смолу, чтобы напугать его получившимся эффектом. Совершив три круга, посвящаемый выходит на середину надписи, в три шага, становится против великого мастера, который стоит на возвышении позади кресла, где лежит Евангелие от Иоанна, и вопрошает: “Чувствуете ли вы в себе призвание?” На утвердительный ответ великий мастер говорит: “Дайте ему узреть свет, уже давно он был лишен его”. В этот момент ему развязывают глаза. Все братья, встав в круг, обнажают шпаги; посвящаемого в три шага подводят к табурету, стоящему у подножия кресла. Брат проповедник говорит ему: “Вы вступаете в досточтимый орден, который значительнее, нежели вы думаете. В нем нет ничего против закона, против религии, против государства, против короля или против нравов. Преподобный великий мастер сообщит вам остальное”. В то же время его заставляют встать правым коленом на табурет, а левую ногу держать на весу. Великий мастер говорит ему: “Обещаете ли вы никогда не открывать, письменно или устно, тайну франкмасонов и масонства никому, кроме как брату в ложе, и в присутствии великого мастера?” Затем ему обнажают грудь, чтобы убедиться, что он не принадлежит к противоположному полу, приставляют к левому соску циркуль, который он держит своей рукой. Правую руку он кладет на Евангелие и произносит клятву: “Пусть вырвут мой язык, сожгут мое тело, а пепел развеют по ветру, дабы изгладить самую память о нем среди людей, и т. д.”. После этого ему дают приложиться к Евангелию, великий мастер ставит его рядом с собой; ему дают фартук франкмасона из белой кожи, пару мужских перчаток для него самого и пару женских перчаток для той, кого он ценит превыше прочих».

Новопосвященного поздравляли все его новые «братья», по очереди трижды обнимая его. Тройное объятие было одним из знаков братства, которым масоны обменивались при встрече или в ходе собраний.

Добропорядочный скептицизм, насмешки над духовностью, набирающий силу материализм, бывшие в ходу в парижских салонах, плохо стыковались с изначальной простотой масонских ритуалов. В результате церемонии усложнили и удлинили, ввели «испытания», длинные и торжественные клятвы. Людей неподготовленных это могло отвратить от масонства.

Впоследствии во многих ложах испытания, входящие в обряд посвящения, даже приняли характер издевательств, своего рода «дедовщины». Например, «профану» ставили «масонскую печать» только что погашенной свечой или нагретым донышком стакана.

Вот как описывал обряд Олсуфьев: «Гран-метр (великий мастер. — Е. Г.) велит предать приведенного для посвящения трем мытарствам, по повелению которого с обнаженными шпагами приняв под руки, трое круг всех предстоящих масонов и обведя два раза с возжен-ными свечами, с употреблением при том сильном ветре и воздухе огня, и потом, взведя на особливую к тому приготовленную гору, имея повеление от гран-метра, дабы оного скинуть с горы; по исполнении сему оный представляется пред гран-метра и присягает оному не инако, как Создателю нашему Христу с приложением к тому печати Соломоновой, которая кладется на левом плече и потом циркулем проколов грудь, стирает сам текущую кровь платком и, развязав глаза, повелевают у гран-метра целовать левую ногу три раза. По окончании же сего, доказывая, уверяют, что Храм Соломонов не инако есть, как святое таинство, и защитник оного силою своею есть гран-метр».