Агапа

Агапа — не просто дружеская трапеза, это часть ритуала. В первой половине XVIII века во многих ложах «труды» и агапы совмещались: в ложе ели, пили, даже курили. «Чем больше народу, тем больше смеются, чем меньше людей, тем лучше еда», — легкомысленно заметил один шотландский масон в XVII веке. Знаменитая картина Стюарта Уотсона изображает коронацию Роберта Бёрнса в масонской ложе: досточтимый мастер произносит поэту хвалу, а присутствующие сидят за столами со стаканами вина. Напротив, во Франции «труд» и «отдых» сразу были отделены друг от друга. На масонские пиры приходили по пригласительным билетам с печатью великого мастера, их следовало предъявить для проверки. В ложах произносилось много речей, однако главной целью собрания была братская трапеза. Бывало, что «братья» не являлись к началу собрания, а приходили сразу на пирушку.

Кавалер Рамзай сравнивал в своей речи масонские агапы с «добродетельными трапезами Горация», а в их описаниях часто употреблялся термин «воздержанность». «Брат», напившийся допьяна или не выбирающий выражений, подвергался штрафу. «Наш пир будет умеренным. Наши яства просты, но они сдобрены тем кротким весельем, что живет лишь среди добродетельных существ. Мы найдем лучшее применение нашим деньгам. Слова благодарности обездоленных, которых мы избавим от нищеты, станут для всех наших братьев самой лестной песней», — заявил в своей речи «брат» Патри, венерабль ложи Каролины Луизы Лотарингской, королевы Неаполя, 22 июня 1777 года. Увы, это похвальное правило соблюдалось далеко не всегда и не везде. Ели много, пили тоже. Барон фон Чуди возмущался в своем масонском катехизисе «Пламенеющая звезда»: «Я знавал одну ложу, где мастер после работ спросил перед трапезой по обычаю: “Имеет ли кто-нибудь что-нибудь предложить для блага ордена?” и братья отвечали: “Ужин и девочек!”». В 1780 году братьям из ложи Флеранс подали ужин по случаю открытия нового храма: семь закусок, в том числе «баранья нога с фисташками», четыре вида жаркого, в том числе окорок ягненка, четыре легких блюда (сметанный пирог, пирожные с кремом, сливки, горошек и салат), 11 десертов. Вино лилось рекой, а напоследок подали анисовку.

По уставу вино полагалось откупоривать только тогда, когда подавали еду, а после восьми вечера нельзя было употреблять ни вино, ни более крепкие напитки. В России «елагинские» масоны этим правилом пренебрегали: разъезжались за полночь в сильном подпитии.

«Братья»-стюарды образовывали особую ложу, носили красную ленту через правое плечо, а у их фартуков были подкладки из красного шелка. При богатых ложах (а таких было немало) состояла прислуга. Например, парижская ложа Простодушия имела в 1777 году в своем распоряжении «двух послушников на жалованье, в том числе одного негра, и шестерых послушников без жалованья». В петербургской ложе Урании было четверо «служащих братьев»; им платили от 50 копеек до двух рублей в месяц. На празднества, устраиваемые с другими ложами, масоны брали своих «служащих братьев».

В роли консьержа порой выступал какой-нибудь местный кустарь, который был рад подзаработать немного денег. В 1789 году консьержем военной ложи Гармонии на востоке полка Ла Фер, который стоял в Фальцбурге, был местный парикмахер.

Зал, где проходило пиршество, был закрыт для посторонних, как и храм. Обычно по великим праздникам — Дням Святого Иоанна — его украшали цветочными гирляндами, на стенах развешивали знамена ложи и всех мастерских, приславших депутации.

В некоторых ложах в столовой лежала раскрытая или закрытая «книга Священного Закона»[47] — чтобы подчеркнуть масонский характер трапезы. Перед агапой читали молитву Benedicite Dominum («Благословите Господа»), освящая яства.

Стол имел форму подковы. Во главе его сидел венерабль, по краям — надзиратели. Внутри, напротив венерабля, помещались церемониймейстер и его помощники. Предметы на столе расставляли в четыре параллельные линии: с внешнего края — тарелки, затем бокалы, бутылки и блюда.

За столом использовалась своя, особая терминология, восходящая к ремеслу «вольных каменщиков»: «мастерская» — стол, «покров» — скатерть, «бочки» — бутылки, «материалы» — блюда, «неотесанный камень» — хлеб, «песок» — соль, «цемент» или «желтый песок» — перец, «мастерки» — ложки, «кирки» — вилки, «черепица» — тарелки.

Вот какой «черепицей», по сообщению историка А. ле Биана, пользовались в ложе Объединенных друзей из французского Роанна: «Эти черепицы обычной величины; внешняя сторона покрыта ровной эмалью; по внутреннему краю идут две коричневые тонкие полоски, отстоящие друг от друга примерно на сантиметр. Между полосками написано: “Л Объединенных друзей на В Роанна, 1791”. В центре Щит с масонскими знаками.’.Рисунок грубоват: его делали от руки на каждой черепице, поэтому есть отличия в деталях».

Но были также и термины, введенные для напитков и предметов сервировки военными из «летучих» и гарнизонных ЛОЖ: «крепкий порох» — вино, «гремучий порох» — ликеры, «слабый порох» — вода, «знамена» — салфетки, «мечи» — ножи, «орудия» — стаканы. «Орудия» делали из богемского хрусталя, они могли быть красного, зеленого, синего или желтого цвета, иногда имели восьмиугольное основание. «Дать залп» означало выпить. Это было чисто французское нововведение, которому сопутствовали и другие армейские традиции. Например, за оговорку полагалось «дать залп слабым порохом», то есть выпить стакан воды.

«Меня подвергали тяжелым наказаниям, — писал в воспоминаниях принц де Линь, — например, выпить три стакана воды кряду, стоя между двух надзирателей, за неуважение к ним, потому что они, напившись допьяна после всех положенных тостов, произносили смешные и нелепые речи. Однажды меня бросили на трупы. Так называли пустые бутылки».

Тосты поднимали под артиллерийские команды: «Заряжай! Пли!..» Часто, увлекшись, «братья» разбивали бокалы, когда ставили их на стол; отсюда пошел обычай пить здравицы из особых стаканов — английских «артиллерийских гильз». Если наполнить такие стаканы водой, проступало изображение «претендента» Стюарта, поэтому тост за «заморского короля» — King across the water — имел двоякое толкование. «Палили из орудий» стоя и разом, что производило неизгладимое впечатление на новичков.

В английских ложах было три обязательных тоста: за государя, за великого мастера и за всех масонов. Дополнительные тосты нужно было заранее утвердить у венерабля. Существовали даже традиционные формулировки для тостов, например: «Здоровья, счастья и единодушия всем вольным и принятым каменщикам, рассеянным по земле! Да будут они всегда стремиться облегчить страдания своих братьев и да достанет им сил исполнить свой долг!», «Пусть братская любовь, основа франкмасонства, не только увековечится и умножится среди нас, но и распространится во всех слоях человеческого общества!», «Да убоимся мы смерти меньше, чем малейшего упрека нашей совести!»

Во Франции тостов было как минимум семь: первый поднимали за короля, второй — за великого мастера и руководство ордена, третий — за венерабля, четвертый — за надзирателей, пятый — за остальных офицеров, шестой — за посетителей. Последний бокал поднимали за «всех масонов на земле, счастливых и несчастливых, свободных или закованных в цепи, сидящих дома и путешествующих, на суше и на море, с пожеланием скорейшего избавления от страданий и скорого возвращения на родину, если таково их желание».

Седьмым тостом завершались «застольные труды». Звали «служащих братьев», которые занимали места между надзирателями и церемониймейстерами. «Зарядив орудия», братья вставали в круг, образуя «цепь союза»: подавали друг другу руки крест-накрест либо использовали для этого «знамена». После тоста все пели хором, обменивались с соседями братскими поцелуями и паролем, сообщенным церемониймейстером.

В России в ложах шведской системы полагалось «стрелять» следующим образом: первый тост поднимали за здравие царствующей семьи и всех великих покровителей ордена (стоя, перед рассадкой за стол); второй — за здравие высокопочтенной шведской ложи и ее гроссмейстера (стоя); третий — за здравие русской национальной ложи, ее великого мастера и великих чиновников (стоя); четвертый — за здравие мастера стула (стоя, если он не избавит от этого); пятый — за чиновников ложи (сидя); шестой — за чиновников союзных лож; седьмой — за «братьев»-посетителей; восьмой — за новопринятого или повышенного «брата» (и прочих, за кого пожелают «братья»); девятый — за всех «вольных каменщиков», рассеянных по земному шару. При этой здравице составлялась цепь.

Неудивительно, что после таких застолий масоны разъезжались по домам сильно навеселе. Впрочем, теоретически это было совсем не обязательно. Так, в Америке «масонских тостов» было 58, однако Великая ложа Нью-Йорка запретила употреблять на этапах спиртное, желая напомнить масонам, что они должны служить образцом трезвости. Застолья розенкрейцеров тоже коренным образом отличались от новоанглийских агап. Во время столового собрания главный надзиратель спрашивал секретаря: «Достойный брат, для чего мы здесь собрались?» Тот отвечал: «Дабы тело укрепить пищею и питьем, а душу назидательным поучением насытить и друг другу подать все знаки братской любви». После этого председатель отламывал от хлеба кусочек и передавал остальное «братьям». Каждый брал себе частицу, говоря: «Да благословит нам Бог хлеб сей!» Потом пускали по кругу чашу вина с просьбой о Божьем благословении. Это было символом верности и любви ко всем «братьям».