Суворов, выражая в частном письме обиду на императора Павла, завершает его все же словами: «Я, Боже избавь, никогда против отечества» [Лотман. 1994, с.285]. Широко известны слова П.А. Столыпина, сказанные в Государственной Думе: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!».
Служба как доминирующая разновидность деятельности (третья строка таблицы) свойственна идеальному типу служебно-домашней цивилизации, царской России и советскому обществу. Тот факт, что служебная деятельность была определяющей в российском обществе, нашел отражение в русской классической литературе. Ее главные персонажи офицеры и чиновники (или бывшие офицеры и чиновники, как Дубровский и Чичиков). И хотя литература нередко является «кривым зеркалом», поскольку сосредоточивает внимание на конфликтах [Солоневич. 1998, с158 и др.], болезненных или уродливых явлениях действительности, сам перечень важнейших ее персонажей не может быть случайным. В английской классической литературе другие персонажи – моряки, стряпчие, сквайры и т.п.
Профессиональные обществоведы (или близкие к ним лица) достаточно единодушно отмечают определяющую роль служебной деятельности в жизни российского общества.
Утверждалось, что в Московской Руси возник особый тип государственности – служилое государство. В нем формирование сословий происходило под непосредственным влиянием государства, а административные учреждения существовали для обеспечения функций каждого сословного слоя. Общество и государство здесь трудно разграничить: каждое сословие, слой, группа выполняют только им присущие служебные функции, занимая строго определенное место в общественной иерархии, закрепленное в законодательстве [Медушевский. 1993, с.22]. Общий характер народной деятельности представлял в России служение государству [Данилевский. 1995, с.423], и, в целом, «…все русское государство представляло собой совокупность сословий, так или иначе связанных государевой службой [Гумилев. 1992, с.288].
Государственная служба в России имела две основные разновидности – военную и штатскую (третья разновидность службы в России – дворцовая). Причем военная служба в общественном мнении была намного почетнее, нежели гражданская [Волков. 1993, с.30–32]. Это можно объяснить известной романтикой военной службы, ореолом опасности и героизма, отблеском славы, украшавших воина, а также тем, что военная служба непосредственно связана с ценностью «Отечество». Кроме того, при всей возможной грубости нравов казарменной жизни, люди, рискующие собою, не могут не выработать определенных правил чести, связанных с исполнением служебного долга. Возникал тип лермонтовского полковника – «слуга царю, отец солдатам», воплотившийся в Суворове и пользовавшийся уважением в обществе.
В начальный период формирования Московского государства «служба государева» (воинская) была наследственной. Дворяне были высшим сословием именно как служилые люди «по отечеству», они были обязаны продолжать службу по наследству, передавая эту почетную, но тяжелую обязанность своим потомкам. В допетровское время место рядового воина дворянского ополчения считалось более почетным, нежели весьма нерядовые должности в гражданском приказе. Что касается тяжести воинской службы, то особенно нелегка она была на рубежах «дикого поля», где пролегали «засечные полосы», прикрывавшие страну от татарских набегов (нынешние Пензенская, Курская, Орловская, Рязанская и т.д. области). Насколько тяжела была эта служба, красноречиво подтверждают царские указы, запрещающие дворянам переходить в холопы [Волков. 1993, с.26–27; Костомаров, Забелин. 1996, с.91].
Отмечался и вредный результат влияния «общего характера народной деятельности», представляющего в России служение государству, на «частную деятельность». Средствами этого влияния были: непосредственное принуждение правительственной властью, влияние общественного мнения, «когда дурно смотрят на каждого неслужащего» из обязанных служить, наличие «привилегий и выгод, которые предоставляла всякому молодому человеку государственная служба», воспитание, семейное и общественное, готовящее детей к подобной службе, наконец, тот идеал будущей карьеры своих детей, который имелся в головах заботливых родителей и к которому они приготовляли их с малолетства [Данилевский. 1995, с.423].
В советском обществе служебная деятельность приобрела гипертрофические размеры, вторгшись в сферы деятельности, которые традиционно (и разумно) строятся на базе эгодеятельности: материальное производство, включая сельское хозяйство, и торговля. В Конституции СССР 1977 года (статья 60) утверждалось, что «обязанность и дело чести каждого способного к труду гражданина СССР – добросовестный труд в избранной им области общественно полезной деятельности… Уклонение от общественно полезного труда несовместимо с принципами социалистического общества». В стране широко применялась свойственная служебной деятельности система поощрений и наказаний. Награды и почетные звания за трудовые подвиги, мастерство, с одной стороны, а с другой, штрафы и выговоры за опоздания на работу (в отдельные годы вплоть до уголовного преследования) и борьба с тунеядством.
В имперский период укреплялись основные черты российского общества и государства, заложенные в московский период. Напрасно иногда думают, что Петр преобразовал Россию на европейский манер. Напротив, он продолжил социальную политику своих московских предшественников, доведя ее до логического конца. Ведь «крепостное состояние только закреплено ревизией при Петре, а введено Годуновым» [Герцен. 1969. Т.1., с.450]. А знаменитая петровская «табель о рангах» законодательно оформила существенные черты государства-учреждения. Даже после реформы 1861 года общий тип российского общества и российской государственности сохранился, ибо Россия по-прежнему «оставалась сословным бюрократическим дворянским государством» [Новиков. 1992, с.6].
Как собственно в царский, так и в имперский период учрежденческие черты в российской государственности усиливались (помимо фактора внешней опасности и силы традиции) также по причине включения в царскую Россию множества иноязычных («инородческих») цивилизованных сообществ, существовавших или возникших на основе язычества, ислама, католицизма, протестантизма, иудаизма, буддизма и пр. Отсутствие языковой, культурной и религиозной однородности, большой размер территории, низкий культурный уровень народа и др. требуют расширения учрежденческого начала в основе государственности [Ильин. 1992, с.87–88]. Черты государства-учреждения укреплялись еще в большей мере в советское время. Играли свою роль все факторы, имевшие место в царской России, но еще большее значение имели два фактора, появившихся уже после большевистской революции и обоснованные коммунистической идеологией: диктатура пролетариата и ликвидация частной собственности. Любая диктатура предполагает опеку в качестве принципа построения государства. В результате ликвидации частной собственности народное хозяйство стало практически полностью домашним по типу. Для управления государством и хозяйством в обоих случаях требуется армия чиновников, воплощающих в жизнь принятые на верху решения.
Доступность модусов социальной значимости на условии выполнения служебных обязанностей (строка 4 таблицы) свойственна как идеальному типу служебно-домашней цивилизации, так и обществам в России и СССР (но в последнем их нормальное достижение было сильно искажено).
В России модусы были доступны людям аналогично идеальному типу служебно-домашней цивилизации как представителям соответствующих сословий. Святость была уделом духовенства; богатство по преимуществу предназначалось купцам; хозяйство, как предприятие для получения прибыли, также вели купцы (для дворян хозяйство было средством обеспечить возможность несения ими государевой службы); власть принадлежала чиновникам (обычно дворянам), слава – военному сословию (преимущественно дворянам, как и власть); мастерством в России в связи со слабым развитием рынка интересовались относительно мало, но оно было доступно «розмыслам» (инженерам) и высоко ценилось мастеровыми (рабочими), о чем свидетельствуют сказы горнозаводского Урала и Тулы; знание осваивали разные профессиональные группы, но долгое время оно сохранялось по преимуществу духовенством. Крестьянам была дана возможность обеспечивать свое существование («кормиться от земли»), плодиться и размножаться. Им же государство позволяло расселяться на новых землях.
Взамен каждое сословие выполняло определенные функции. Духовенство просвещало и утешало народ, дворянство обеспечивало защиту отечества и функционирование государственной машины, купцы снабжали государство необходимыми припасами, высшие аристократические круги вместе с государем формировали внутреннюю и внешнюю политику, а крестьяне кормили остальные группы и поставляли рабочую силу для выполнения всех «черных» работ.
Названные группы не были строго-настрого закрытыми кастами. Для сверхэнергичных и целеустремленных людей существовала возможность пробиться (или «просочиться») из одной группы в другую. Кроме того, привычные сословные группы – крестьянство, мещанство, купечество, дворянство, духовенство – могли поставлять кадры в разные сферы деятельности. Например, дворяне – на гражданскую и военную службу, в науку и образование, крестьяне и мещане – в торговлю и промыслы, они же шли на военную службу, а самовольно – в казаки. Купцы приобретали дворянство, духовенство (особенно в ранний период Московского царства) обслуживало государственные учреждения и т.п. Тем не менее, существовали традиции, препятствующие свободному выбору модусов значимости, например, детям не из дворян идти на военную службу. Так, среди воспитанников кадетских корпусов доля детей потомственных и личных дворян, а также офицеров и чиновников в период с 1881 по 1912 составляла 92–93%. На все остальные сословия приходилось 7–8% от общего числа воспитанников [Волков. 1993, с. 333]. Дворянам же, особенно в поздний период императорской России, было «неприлично» заниматься торговлей и т.д.
Доступность знания в царской России была ограничена по сословному признаку. Ломоносову, чтобы попасть в Славяногреко-латинскую академию, пришлось выдать себя за сына холмогорского дворянина, так как указ Синода от 7 июля 1728 года запрещал принимать на учебу в нее «крестьянских детей» [Морозов. 1952, с.128]. Имелся указ, получивший название «указа о кухаркиных детях», запрещавший лицам из простонародья поступать в университеты и т.д.
В советское время доступность многих модусов, в целом, упала, меняясь в отдельные периоды. Так, вне закона оказалась религиозная святость, функции которой в обществе стало выполнять идеологическое знание, ставшее основой нравственных оценок. Существование церкви рассматривалось как временная и вынужденная уступка, и совершенствовать свой дух вне коммунистического идеала на законном основании стало невозможно.
Нравственная оценка проводимой партией социально-экономической политики опиралась на указание Ленина о том, что «в основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма». При неясности конкретного содержания коммунистического общества (помимо указания на его бесклассовость), причем отправным пунктом его построения была пресловутая диктатура пролетариата, этот тезис легко превращался в оправдание любых деяний, если это соответствовало «линии партии». «Нравственно» лишить собственности буржуев, ликвидировать как класс кулачество, подвергнуть гонениям священнослужителей и т.д. При этом лишь высший партийный руководитель мог претендовать на роль признанного носителя нравственности и эксперта в сфере идеологии. Любой другой партийный деятель, пытавшийся выступить в качестве идейного вождя, рисковал быть обвиненным в ереси, вероотступничестве («оппортунизме», «ревизионизме», «догматизме»).
Сложнее обстояло дело с доступностью знания. В первый послереволюционный период под лозунгом «культурной революции» была ликвидирована массовая неграмотность. Произошло приобщение народа к знанию, что оказалось великим благом для всех и важной заслугой большевиков. Свободный доступ к знанию позволил миллионам людей самореализовать себя в нем и сильно двинул вперед все развитие страны. Классическое естествознание, точнее, его часть, одобренная по каким-то причинам идеологами как полезная для нового мировоззрения, активно пропагандировалась. Без всеобщей грамотности было бы невозможно техническое перевооружение армии на основе индустриализации страны. А без наличия современной техники и людей, способных управлять ею, Советский Союз едва ли бы выиграл Великую Отечественную войну.
Позже в связи с идеологическими ограничениями резко сузился доступ к мировоззренческому знанию. Свободный поиск мысли грозил нарушить монополию на истину, присвоенную партийной верхушкой. Исследования в новых ветвях естественных наук, а также философско-гуманитарной сфере, не освященной авторитетом классиков диалектического материализма, резко пресекались, о чем свидетельствуют массовые репрессии в науке, когда целые направления в ней «закрывались» на основании идеологических соображений. Впрочем, даже наследие классиков служило объектом конъюнктурных манипуляций, когда из него извлекались и активно использовались лишь подходящие для данного момента слова и идеи. Отсутствие свободы в сфере мировоззренческого знания, самого важного для управления общественными процессами, стало едва ли не главной причиной проигрыша Советского Союза в «холодной войне» (экономическая и военная мощь страны была достаточна).
Власть и слава – ведущие модусы социальной значимости в России и СССР (5 строка табл.), что естественно в обществах с доминированием служебной деятельности. При это власть оказывается предпочтительным модусом социальной значимости, что влечет важные социальные следствия.