В царской России выражение «За Веру, Царя и Отечество» не было лишь идеологическим клише. В краткой и ясной формуле русские люди выразили высшие ценности своей державы. Что касается советского общества, то столь же ясного выражения аналогичные ценности не получили, хотя в Великой Отечественной Войне и прозвучал призыв, подымающий солдат в атаку «За Родину, за Сталина!». Но целый ряд явлений, свойственных построению и функционированию социализма в СССР, говорит о наличии и сходстве высших ценностей в российском и советском обществе. Подобие ценностей было не случайно, а обусловлено важными функциями, которые они выполняли в жизнедеятельности сходных социальных организмом.
Религия и коммунистическая идеология обеспечивали духовное единство общества, выполняя целую совокупность аналогичных функций.
В частности, православие (ведущий признак цивилизованного сообщества) объединяло русских людей по признаку «свой – чужой», служа средством самоотождествления каждого человека со своим народом, без чего русский народ не смог бы сохраниться как некий единый самобытный организм. Ибо быть русским и быть православным фактически означало одно и то же. Хотя глубинной движущей силой всех общенародных действий было стремление русских людей остаться хозяевами на собственной земле, эта сила не могла бы стать единой без ясного и всем понятного отражения в словах, символах, обрядах религии.
Вера – важнейший фактор формирования групповой идентичности, но она также придает людям духовные силы в годину испытаний, укрепляя волю и принося утешение. Кроме того, вера (или идеология) служит опорой народной нравственности, уча различать добро и зло. В православии русские люди нашли точку опору, чем обусловлен чрезвычайно сильный подъем религиозной жизни в период татарщины (см. об этом выше в разделе 5.1.). Русские святые были духовными пастырями не только народа, но и государей, благословляя их на тяжкие труды во имя Русской земли (Сергий Радонежский, благословивший Дмитрия Донского перед Куликовской битвой), и служили примером беззаветного служения отечеству (патриарх Гермоген, поддерживающий освободительную войну против польских завоевателей и умерший в заточении от голода).
Однако по мере укрепления и усиления светской власти в России значение веры постепенно падает, а религиозность народа мало-помалу слабеет. К концу императорской России в обществе развивается равнодушие к религии, особенно проявившееся в отношении к церкви в период большевистской революции. Ведь народ, пусть не без сопротивления, пусть с чувствами возмущения и негодования, но допустил избиение священнослужителей, ограбление церкви, разрушение храмов. Народное сопротивление новой власти в защиту церкви было недостаточно сильным.
В ослаблении религиозного чувства повинны возросшее значение науки в жизни общества и связанные с научным знанием просвещение и атеизация. Но более важную роль сыграло произошедшее в петровское время подчинение церкви светской власти. Упразднение патриаршества, превращение синода в нечто похожее на «министерство по делам религии» и требование со стороны царской власти нарушать тайну исповеди сделало православных священников весьма похожими на чиновников в духовной сфере. Тем более, что позже, при Екатерине II, после секуляризации церковного имущества и закрытия множества монастырей, большинство священников было посажено на государственное жалованье. Отношение же к чиновникам, «приказным», издавна было на Руси, мягко говоря, недружелюбным (кузнец Архип в «Дубровском» со спокойной совестью сжег в барском доме приказных, хотя спас с риском для жизни кошку, «божью тварь», каковыми он чиновников, по-видимому, не счел).
Конечно, всегда сохранялись истинные служители Бога, ревностные борцы за веру. И народ знал, уважал и любил их. Но отдельные подвижники не всегда способны превозмочь общее снижение духовного уровня основных работников. Многие русские «батюшки», при всем к ним уважении за их нелегкий труд, погрязли в мирских делах и стали проводниками воли вышестоящих инстанций как обычные светские служащие.
В чем-то аналогичный процесс произошел и с коммунистической идеологией, на время подменившей религию и ставший признаком цивилизованного сообщества, названного «советский народ». Русские поверили большевикам, поскольку, «теория Маркса о классовой борьбе и восстании пролетариата, его призыв к низвержению старого европейского государства и буржуазного общества ответила какой-то давно назревшей, затаенной мечте безграмотного русского мужика» [Франк. 1992, с.328]. Впрочем, эта мечта была не столь уж затаенной, а опиралась на практику хозяйствования в общине. Русская сельская община строилась на принципах равенства и справедливости по отношению к земле, являвшейся общим достоянием, и русские рабочие, ударная сила революции, т.е. те же мужики в первом или втором поколении, и русские рабочие, ударная сила революции, т.е. те же мужики в первом или втором поколении (и сохранившие связи с деревней), легко усвоили большевистские лозунги: «Землю – крестьянам!», «Фабрики – рабочим!». Демократичность же общины в решении насущных житейских вопросов столь же легко позволила усвоить призыв «Вся власть Советам!». Нашел отклик среди трудового народа и несколько измененный христианский принцип «Не работающий да не ест».
В дальнейшем коммунистическая идеология также выполняла аналогичные с православием функции – просвещала (в атеистическом духе), утешала (обещанием лучшей жизни если не для себя, то для потомков), придавала силу, маня мечтой о построении самого справедливого общества на земле и обольщая гордой ролью первопроходцев.
Аналогичен был и процесс разочарования в коммунистических идеалах, поскольку партийно-государственное чиновничество, погрязшее в удовлетворении своекорыстных интересов, все дальше удалялось от широких народных масс. И немногие честные коммунисты не смогли отстоять в неравной борьбе коммунистические идеалы. А поэтому коммунистическую партию никто всерьез не защищал против так называемых «демократов».
В идеальном типе служебно-домашней цивилизации не обозначена ценность «государь» или вождь», хотя в реальных обществах, носящих черты служебно-домашней цивилизации, она необходима. Воплощающие ее реальные фигуры: фараон, богдыхан, царь или «вождь и учитель», – выполняют важнейшие общественные функции: функцию высшего эксперта в процедуре социального признания и, тем самым, носителя и гаранта социальной справедливости, функцию главного хозяйственного управленца, функцию быстрого принятия решений в сложных ситуациях.
Две первые функции связаны со слабым развитием в служебно-домашней цивилизации безличной экспертизы и преобладанием личной экспертизы.
Во-первых, в этом случае возникает потребность в массовом наличии высоконравственных и квалифицированных экспертов, способных объективно оценить вклад человека в общее дело, главой которых станет носитель «высшей справедливости», удовлетворяющий нужды людей с учетом заслуг каждого. В российской истории фигура рядового эксперта может быть воплощена в барине, который приедет и рассудит, или в первом секретаре райкома. Высший же эксперт выступает как «царь-батюшка» или вождь – «отец народов».
Кроме того, неразвитость безличной «рыночной» процедуры социального признания свидетельствует о слабом развитии рынка как средства саморегуляции хозяйственной жизни. Высшее лицо тогда выступает в функции арбитра, чьи однозначные указания равно обязательны для любого звена управления [Селюнин. 1988, с.187].
Наконец, в условиях России, с учетом размеров страны и постоянной внешней опасности, государь выполнял третью важную функцию – центра быстрого принятия решений. Это вполне понятно. Некогда собирать Боярскую Думу или Земский Собор, когда татары «шалят на Крымском шляху» (не случайно объем полномочий президента США резко возрастает во время чрезвычайных ситуаций).
Наличие этих функций делало фигуру царя в сознании русских людей высокой ценностью, за которую можно отдать жизнь (Сусанин). Поэтому к царской России во многом подходят слова, сказанные о Византии: «Кесарей изгоняли, меняли, убивали, но святыни кесаризма никто не касался. Людей меняли, но изменять организацию в целом никто не думал» [Леонтьев. 1991, с.176]. Меняли государей и в России, не касаясь основ самодержавия, напротив, пресекая попытки ограничить его (поэтому провалилась попытка «верховников» ограничить самодержавие «кондициями» при восшествии на престол Анны Иоанновны).
Эти же три функции служили предпосылкой культа личности (необходимого в атеистической стране) в советское время. Царь являлся неоспоримым носителем высшей власти (выполняя названные функции), ибо был «помазанником божьим». Не будучи таковым, человек может стать их «легитимным», с точки зрения общественного сознания, носителем лишь в случае его возведения на степень божества. Не случайно после развенчания культа личности Сталина осуществлялись попытки создать «культики» Хрущева и Брежнева.
Ценность «отечество» была весьма прочной в сознании русских людей до самого последнего времени. Массовый и индивидуальный героизм был им свойственен во все времена, и не случайно две крупнейшие войны в нашей истории получили название «отечественных». В массовом сознании эта ценность находила отражение в классических стихах («Бородино») или в популярных советских песнях: «Забота у нас простая, … жила бы страна родная, и нету других забот!».
Поведение и заявления выдающихся государей и государственных деятелей также свидетельствуют, что эта ценность стояла у них на первом месте.
В частности, у Петра I, «всегда были наготове две основы его образа мыслей и действий…: это неослабное чувство долга и вечно напряженная мысль об общем благе Отечества, в служении которому и состоит этот долг. На этих основах и держался его взгляд на свою царскую власть … бывший начальным, исходным моментом его деятельности и вместе основным ее регулятором» [Ключевский. 1902, с.4]. Петр воплощал в себе идеал «самоотверженного» и даже «жертвенного» служения, который должен быть присущ русскому государю [Ильин. 1992. Т.2, с.212, 221].