Превращение богатства в недоступный клад может показаться нам неразумным. Но варвары верили, что в сокровищах, коими обладал человек, сосредоточивались его счастье и успех, воплощались его личные качества. Клад, надежно укрытый на дне моря или болота, хранил в себе счастье владельца, утрата сокровищ означала бы потерю боевой удачи, милости богов и т.д. Поэтому весьма разумно спрятать богатство, воплощенное в драгоценных металлах, чтобы до него никто никогда не смог добраться, даже сам владелец. Вождь мог, добровольно или по уговору, поделиться с дружиной добычей, приобщая дружинников к свой удаче. Он мог кичиться украшениями из золота и серебра [Гуревич. 1972, с.196–199 и др.]. Но нельзя было допустить, чтобы клад был отнят или похищен. Эта забота о милости богов к себе – явная черта эгодеятельности. Видимо, с теми же целями прятались и заколдовывались клады другими варварами, хотя в мифах и сказках эти цели оказываются забытыми.
Наконец, имелся еще такой важный способ использования богатства, как принесение его в жертву богам, о чем свидетельствуют детали захоронения кладов восточными славянами в священных для наших предков местах [Фроянов. 1996, с.66–69]. И в наши дни люди продолжают жертвовать деньги или драгоценности в пользу церкви (во всех вероисповеданиях). Возможно, принесение драгоценностей в дар богам, совершаемое ритуально, изначально имело целью благо общества и основывалось на служебной деятельности. Позднее в нем все больше проявляются черты эгодеятельности (заботы «о себе любимом»).
Хозяйство как модус социальной значимости, доступный на основе эгодеятельности, появляется в разных формах, вероятно, почти одновременно.
Во-первых, возникает крупное хозяйство вождя или знатного человека, причем для его создания используются два основных способа.
Первый, относительно мирный, – постепенное присвоение общинного хозяйства (как и богатства) вождем клана, рода и пр. Этот способ, скорее всего, логически и исторически был первоначальным, но едва ли широко распространен в реальной истории в связи с постоянными вооруженными столкновениями между племенами. Следы его могли сохраниться в относительно небольших и изолированных горами областях, например, в Шотландии, где свободные соплеменники выполняли определенные повинности в пользу вождя клана.
Второй, насильственный, был, вероятно, главенствующим в реальной истории, когда завоеватели создавали крупные хозяйства, проходившие в своем развитии следующие стадии: 1) разбойничий набег с целью грабежа (получения выкупа), 2) периодический сбор дани с помощью военной силы (полюдье в Киевской Руси), 3) регулярное взимание установленной подати. Третья стадия характерна для государств или империй, созданных путем завоевания. Соратники или родственники вождя получали в управление отдельные территории и кормились за счет местного населения, выполняя административные функции. Таковы империя Александра Македонского, Римская империя, империя Карла Великого, английское королевство со времен Вильгельма Завоевателя, Киевская Русь и т.п.
Вождь мог использовать средства, получаемые от этого хозяйства, в разных целях: 1) для организации завоевательного похода ради славы или богатства, 2) для торговли с целью получения нового богатства, 3) для улучшения бытовых условий в главной резиденции (возможно, эта нумерация отчасти отражает естественную эволюцию названных целей).
Во-вторых, появляется крупное товарное хозяйство (плантация, латифундия, эргастерий), создаваемое с целью получения прибыли (богатства) на рынке. Оно могло возникать путем эволюции хозяйства, принадлежащего знатному человеку, но могло быть и результатом целенаправленной деятельности купца. Когда такое хозяйство возникало на основе рабского труда, война становилась своеобразным способом производства рабочей силы.
В-третьих, возникает мелкое товарное хозяйство, хозяин которого одновременно являлся и мастером, изготовителем продукта. Оно особенно интересно с точки зрения социальных последствий, поскольку на его основе возникали профессиональные корпорации (цеха, гильдии), в которые объединялись хозяева-мастера.
Традиционно считается, что объединение в цех давало его членам больше возможностей для защиты их интересов и решения общих проблем: устранение конкуренции, организацию сбыта, контроль над качеством продукции, взаимопомощь и т.д. [Цех. Электронный ресурс]. Но в этом, отчасти правильном, мнении не учитывается важнейший стимул, побуждающий хозяев-мастеров объединяться, а именно, необходимость избавиться от безличности, являющейся результатом рыночной процедуры социального признания.
Эту гипотезу подтверждает анализ этимологии слов «цех» и «гильдия», а также высказываний видных социологов относительно функций профессиональных корпораций.
Слово «цех» происходит от средневерхненемецкого слова «
Социологи же отмечали, что «…индивиды, обнаруживающие общие интересы, объединяются … не только для защиты своих интересов, но… чтобы не чувствовать себя затерявшимися среди противников, чтобы получать удовольствие от общения, составлять одно целое с другими, т.е. … чтобы вместе жить единой нравственной жизнью» [Дюркгейм. 1996, с.20–21]. Хотя объединение ремесленников «придавало им больше сил для защиты их общих интересов…, это было лишь одно из полезных побочных следствий данного института, а не его основание и главная функция. Прежде всего, корпорация была религиозной коллегией. Каждая из них имела своего особого бога, культ которого … отправлялся в специальном храме. … Этот профессиональный культ не обходился без праздников, которые отмечали совместно жертвоприношениями и пирами». Кроме того, профессиональная корпорация оказывала помощь своим членам, она же была похоронной коллегией, часто имеющей собственное кладбище. Общий культ, общие пиры, общие праздники, общее кладбище – все вместе составляет отличительные признаки семейной организации у римлян. Поэтому профессиональную организацию называли «большой семьей». Члены римских ремесленных корпораций называли себя братьями или товарищами [Дюркгейм. 1996, с.16–17]. При этом корпорации не входили в официальную структуру римского общества, а ремесла подвергались нравственной опале и даже были объектом презрения. А на более низкой эволюционной ступени, в Афинах, ремесленные корпорации были не только внесоциальны, но почти внезаконны [Дюркгейм. 1996, с.24–25].
Легко заметить в текстах, касающихся жизнедеятельности профессиональной корпорации, повтор слов «пир», «празднество», «жертвоприношение». Высказано в них и сомнение, что защита общих интересов была их основанием и главной функцией. Кроме того, утверждается, что «ремесла подвергались нравственной опале и даже были объектом презрения».
Эти замечания явно противоречат мнению о защите интересов как причине возникновения профессиональных объединений. Возникает ряд вопросов. Почему этимологически названия цеха, гильдии, братчины связаны со словом «пир»? Удобно ли защищать интересы, находясь почти вне закона? Наконец, почему ремесла презираются?
Ответы на эти вопросы дает гипотеза, что стимулом для возникновения профессиональных корпораций стало широкое распространение безличной (рыночной) экспертизы как процедуры социального признания, поскольку ведение мелкого товарного хозяйства влечет для его владельца неприятные социальные последствия.
Во-первых, хозяйство, явление социальное по природе, служит сугубо биологической потребности в выживании, что, в известном смысле, низводит его владельца на уровень природного существа, почти животного.
Во-вторых, хотя хозяйство позволяет своему владельцу получить признание на рынке через продукт, это признание является ущербным, поскольку на рынке человек выступает лишь как носитель социальной функции. Он «теряет лицо».
В-третьих, человек, занятый ведением хозяйства, фактически отказывается от достижения значимости через «уважаемые» модусы – славу и власть.
В-четвертых, он отказывается от процедуры личной экспертизы, нередко связанной с риском для жизни.