К 1943 г. в тылу у немцев оказались обширные территории, находившиеся под полным контролем партизан. Немцы не получали оттуда никакого продовольствия. Излишки передавались непосредственно партизанам, которые сами вершили правосудие, а кое-где даже насильно набирали местных жителей в партизанские отряды[898]. Осенью 1943 г. крах немецкой власти становился очевиден, по мере того как партизаны начали подрывать уже и немецкую администрацию малых городов. После войны один коллаборационист вспоминал: «Я лишился своей должности заведующего отделом следующим образом. Осенью 1943 г. советские партизаны сожгли город, население рассеялось по соседним деревням и наш сельскохозяйственный отдел развалился. Заведовать стало нечем, и я оказался автоматически уволенным»[899].
Деятельность польского подполья в Белоруссии и на Украине во время оккупации до сих пор остается предметом оживленных споров. В данном исследовании невозможно исчерпывающе рассмотреть все аргументы. Поэтому приведем лишь несколько примеров для иллюстрации того, как разные группы поляков реагировали на ситуации, с которыми им приходилось сталкиваться.
Организации польского подполья, включавшие людей разных политических взглядов, возникли в восточных областях во время советской оккупации и продолжали действовать под властью немцев[900]. Во многих районах активных действий они не предпринимали, ограничиваясь пассивной деятельностью — регистрацией членов, распространением информации, а также сбором денег и припасов на будущее. Вообще, многие поляки вначале приспособились к немецкому оккупационному режиму, утешаясь поражениями советских войск. В Белоруссии поляки конкурировали с белорусами за должности в немецкой администрации. Для устранения потенциальных противников обе стороны доносили друг на друга[901].
В районе Новая Мышь в местную полицию проникло много поляков, связанных с подпольем. После войны многие бывшие полицейские утверждали, что поступили в белорусскую полицию по указанию польского подполья. Они тайно присягали на верность генералу Сикорскому и принимали конспиративные клички. С 1942 г. полякам предписывалось вступать в шуцманства, чтобы пройти военную подготовку. Шеф полиции Новой Мыши Хенрик Запруцкий был одновременно и командиром в польском сопротивлении. Службу у немцев поляки-полицейские использовали для тайной переправки продовольствия, оружия и боеприпасов в польские партизанские отряды. Во время отступления эти члены Армии Крайовой разделились. Некоторые дезертировали и после этого погибли в бою с немцами близ Слонима[902].
Членство в польском подполье не мешало некоторым полицейским участвовать в немецких акциях против евреев. Поляк-полицейский вспоминает следующую сцену, имевшую место в Новой Мыши в конце 1943 г.: «Когда мы завтракали и пили водку, полицейский П. вошел в дом и доложил Запруцкому, что полицейские арестовали еврея и еврейку. Запруцкий велел полицейскому Л. пойти с ними разобраться. Л. и П. вышли, а мы остались за столом. Через некоторое время я услышал выстрелы, но кто в кого стрелял, я не видел. П. сказал нам потом, что он и... В. застрелили арестованных евреев. После выстрелов Л. вернулся в дом один и сказал Запруцкому, что с евреями разобрались»[903].
Сходные проявления антисемитизма отмечались в некоторых польских партизанских отрядах[904]. В своих докладах польское сопротивление подчеркивало, что так называемые «еврейско-крестьянские шайки» грабят местных жителей[905]. В то же время в таких областях, как, например, Волынь, поляки были более заметны, чем украинцы в деле спасения евреев[906].
Некоторые польские группы активно сопротивлялись немцам, особенно после арестов и убийств представителей польской интеллигенции летом 1942 г.[907] Тем не менее, поляки не доверяли советским партизанам, равно как белорусским, украинским и литовским националистам[908]. В таких районах как Налибокский лес, польское подполье создало собственные партизанские отряды, которые в отдельных случаях сотрудничали с советскими партизанами. В ответ на немецкие депортации в июне 1943 г. приблизительно 40 поляков ушли из своих сельских домов близ Деревны, чтобы присоединиться к находящемуся в лесу отряду, известному под названием «Польский Легион»[909]. В ходе «Операции Германн» летом 1943 г. немцы докладывали, что много польских партизан было уничтожено, захвачено или отогнано на запад и окружено[910]. В это же время поляки начали жаловаться, что советские товарищи по оружию их предали[911]. Еврейские партизаны, действовавшие под советским руководством, также сообщали, что с сентября 1943 г. после прибытия офицеров, посланных находящимся в Лондоне правительством в изгнании, члены «Польского Легиона» начали на них нападать[912].
"Когда возвращение советской власти на бывшую территорию восточной Польши стало более вероятным, трения между отрядами польских и советских партизан усилились. К осени 1943 г. эта напряженность часто выливалась в открытые конфликты[913]. Польское правительство в изгнании стремилось установить свою власть на восточных территориях до прихода Красной армии; поляки в своих докладах жаловались на то, что «дикие грабежи» со стороны Советов заставляют польское население искать спасения в городах[914]. Один из местных командиров Армии Крайовой, который также занимал пост начальника полиции, запретил своим подчиненным все контакты с советскими партизанами. Он сказал, что «это враги, с которыми надо бороться. После ухода немцев мы будем продолжать борьбу в тылу Красной армии»[915].
К концу 1943 г. руководители советских партизан в свою очередь настаивали на том, чтобы поляки подчинились «законному» просоветскому правительству в Москве во главе с Вандой Василевской. В ходе внезапных атак советские части арестовали лидеров польских партизан, причем некоторых отвезли в Москву, а некоторых убили. Другие захваченные члены «Польского Легиона» были разоружены и призваны в части, контролируемые Советами[916].
Немцы знали об этих разногласиях и старались обратить их себе на пользу. К концу 1943 г. польские партизаны в Виленском округе под усиливающимся давлением советских партизан вступили в переговоры с немцами. Поляки предложили очистить территорию от советских подразделений в обмен на оружие, медикаменты, свободу передвижения и возможность проводить призыв на данной территории. Они также добивались поддержки немцев в своей будущей борьбе с литовцами за власть в Вильнюсе[917]. В то же время некоторые польские отряды яростно сражались с немцами и, в особенности, с их пособниками в литовской полиции, которые терроризировали польское население[918]. Вслед за отступлением немцев остатки сил польского подполья, избежавшие «включения» в Красную армию, начали новую войну против (теперь уже советских) захватчиков[919].
Несколько соперничающих националистических групп усилили на Украине партизанскую деятельность, не связанную с коммунистами. Силы украинских националистов разделились на сторонников Бандеры (ОУН-Б), Мельника (ОУН-М) и партизанского лидера Боровца. Эти группы боролись с немцами, русскими и поляками, причем мера их ожесточенности колебалась в зависимости от изменения политической обстановки[920]. Элементы польского подполья действовали также в Полесье и на Волыни. Польские организации были заняты в первую очередь защитой своих общин от атак украинских «бандитов»[921].
Подобно полякам, украинские националисты тоже старались проникнуть в немецкую полицию с целью добыть оружие и усилить свое влияние на местах. Позже многие дезертировали и бежали в лес к УПА (Украинская Повстанческая Армия). Так, в марте 1943 г. по призыву националистического руководства из украинской полиции дезертировало около 6000 полицейских с оружием и боеприпасами[923].
В начале 1943 г. подразделения УПА начали нападать на польские деревни и убивать безоружное население. В мае 1943 г. пресса польского подполья так описывала положение на Волыни: «На Волыни разыгрываются совершенно безумные дикие сцены расправ с поляками. Это превосходит всякое понимание. Судя по отнюдь не преувеличенным сведениям, в трех округах — Сарны, Костополь и Ровно — где хозяйничают банды, убито около 2000 поляков. Погибли целые польские деревни, жители которых не смогли защитить себя или бежать. Банды украинцев, иногда насчитывающие несколько сот человек, большей частью жителей соседних деревень, порой под руководством полиции, окружают деревню и убивают всех подряд, сжигают дома, предварительно полностью их разграбив. Самые страшные бандиты вооружены топорами, которыми они разрубают тела невинных жертв»[924].
Согласно тогдашнему немецкому докладу, в мае 1943 г. украинские «бандиты» убили всех поляков — жителей деревни Городец близ Сарны[925]. Генеральный комиссар Волыни-Подолья в июне 1943 г. писал: «За отчетный период было уничтожено много польских семей и сожжены целые польские деревни. Следует отметить, что в этом участвует большая часть украинского населения. Бороться с этими партизанами очень трудно, т. к. днем они притворяются мирными крестьянами»[926].
В ответ польское подполье создало в польских деревнях отряды самообороны. Поляки из отдаленных деревень бежали в более крупные польские населенные пункты, кое-где даже под защиту немцев[927].
Позже убийства постепенно распространились далее на запад и к концу 1943 г. охватили всю Галицию[928]. В это время на Волыни появились советские партизанские отряды. Они тоже враждебно относились к польскому подполью, нападали на отряды польских партизан и убивали их командиров. Попытки поляков установить контакты и взаимодействие с советскими партизанами ни к чему не привели[929]. Во второй половине 1943 г. украинцы, чьи надежды на то, что немцы создадут независимое украинское государство, рухнули, стали чаще нападать на немецкие полицейские посты и подразделения[930]. Некоторые комментаторы характеризуют положение на Волыни как «войну всех против всех». Партизанская война здесь не прекратилась даже с приходом Красной армии в 1944 г.[931]
Главными жертвами партизанских конфликтов были крестьяне, которые жили и работали на спорных территориях. Их отчаянное положение описывает староста деревни Окуниново (южнее Барановичей). Он жалуется: «Мы живем между молотом и наковальней. Сегодня мы вынуждены слушаться партизан, которые грозятся нас убить, завтра нас могут убить немцы за то, что мы слушались партизан. Ночи принадлежат партизанам, а днем мы находимся на ничьей земле. Я знаю, что партизаны могут нас защитить, но надолго ли?» Годом позже его деревня была сметена с лица земли. Немногие оставшиеся в живых принесли страшную весть об уничтожении 290 жителей, в том числе женщин и детей. Их согнали в сельский клуб и там сожгли заживо[932].
Даже немецкие доклады иногда отражали некоторое сочувствие к находящимся в отчаянном положении крестьянам. В сводке о ситуации в районе Слонима от 21 марта 1943 г. говорилось, что в сельской местности «у крестьянина нет никакого выбора — либо его, в конце концов, ограбят, а возможно и убьют партизаны, либо насильно отправят на работу в Рейх или даже застрелят в ходе немецкого рейда с целью «очистки» территории, кишащей партизанами. Таким образом, создалось положение, которое — если оно вообще поддается сравнению — можно сравнить только с положением немецких крестьян во время Тридцатилетней войны»[933].
Однако давление сверху вынуждало командиров немецких частей подавать сводки об успешных операциях против партизан, что, безусловно, подталкивало их к произвольным карательным мерам. Такая оценка особенно справедлива по отношению к тем частям вермахта и к мобильным полицейским подразделениям, которые направлялись в какой-либо район на короткий период и потому не имели времени ознакомиться с положением на местах. Один бывший партизан сообщил о немецких карательных мерах следующее: «Бороться с партизанами было трудно даже регулярным немецким подразделениям, и поэтому часто уничтожались целые деревни со всеми их жителями, а немцы и полицейские докладывали начальству, что уничтожено столько-то партизан»[934].
Коллаборационистские подразделения местной полиции обычно лучше знали, какие деревни активно поддерживают партизан. И их нападения на близлежащие деревни подчас были столь же зверскими, сколь нападения немцев. К тому же они убивали ни в чем не повинных женщин и детей, которые были их ближайшими соседями, родственниками и даже бывшими друзьями, что придает их злодеяниям совершенно особый характер. Главную роль в этих операциях играли полицейские-добровольцы, сознательно связавшие себя с немцами и получавшие награды и повышение в чине за верность. Эти люди, безусловно, действовали наиболее активно. Некоторые полицейские, набранные по призыву, в основном руководствовались мотивами личной мести.