Личное знакомство палачей с их жертвами, запертыми в мелких гетто на восточных территориях, придает расправам элемент какой-то жуткой близости, что не согласуется с пониманием Холокоста как некоей деперсонализованной бюрократической машины уничтожения[1013]. Эти убийства в некотором смысле подобны «этническим чисткам» в бывшей Югославии, где местные ополченцы терроризировали, изгоняли и убивали своих соседей по мотивам национальной ненависти и личной наживы. Поскольку украинцы, белорусы и поляки были лишены возможности создать собственные вооруженные силы, многие националисты поступали в немецкую вспомогательную полицию с целью приобрести оружие и боевую подготовку для будущей борьбы. Конечно, уникальной чертой нацистского геноцида являются его масштабы и централизованное управление со стороны полицейского аппарата Гиммлера. Участие в этом процессе местных сил заслуживает более пристального внимания. Прямое сравнение с недавнимй «этническими чистками» еще более адекватно по отношению к национальным конфликтам, вспыхнувшим в 1943 и 1944 гг. на Волыни и в районе Вильнюса. Здесь старинные распри между украинцами, поляками и литовцами вновь вспыхнули в «вакууме власти», возникшем при приближении Красной армии.
Без соучастия местных сил немцам, безусловно, было бы труднее осуществлять свои планы. Одна женщина, пережившая войну, вспоминает, как она боялась, что ее опознают местные полицейские в ближайшем городе, куда она убежала после расправы в своем местечке: «Когда я убежала в Мир, евреи меня спрятали. Они сказали, что я обречена на смерть... [потому что] я убежала из Туреца и еще потому что ... тамошние полицейские знали меня раньше. Они и в Мире сразу же меня узнали бы и убили»[1014].
В этой замкнутой местной среде о Холокосте немедленно становилось известно всем. Даже сами расправы принимали рутинную форму какого-то чудовищного ритуала — полицейские устраивали пьянки, чтобы отпраздновать богатую добычу, а местные жители-христиане иногда приходили «поглядеть на “забаву”, которую они потом... во всех подробностях описывали»[1015].
Стихийно возникавшие погромы, как, например, в Мире или Подах в конце 1941 г., наиболее наглядно демонстрируют силы анархии, выпущенные немцами на волю. В то время евреи еще не оказывали почти никакого сопротивления, а рвение местных полицейских, за которыми никто не присматривал, выливалось в кровавые бойни на городских улицах.
«Вторая волна» была подготовлена более тщательно силами постов полиции безопасности. К лету 1942 г. евреи уже знали, что их ожидает, и многие прятались в бункеры, пытались бежать или (в некоторых случаях) встречали палачей с первым попавшимся оружием в руках. При очистке гетто в Слониме и Несвиже местные полицейские в поисках ни в чем не повинной «добычи» систематически обыскивали дом за домом. При этом разыгрывались душераздирающие сцены. Многие жертвы сгорели заживо в огне пожаров, охвативших гетто. Евреев, пытавшихся спрятаться, бежать или просто не способных двигаться, часто расстреливали на месте, а их трупы оставляли на улицах.
Количество убитых в ходе «второй волны», особенно в бывших польских землях, не следует недооценивать. Первые эйнзатцгруппы прошли по этой территории очень быстро еще до начала эскалации массовых расправ. По подсчетам Шмуэля Спектора, на Волыни в ходе ликвидации гетто во второй половине 1942 г. было убито почти 80% евреев[1016]. В районе Глубокое в 1941 г. было проведено всего несколько крупных акций. Большую часть гетто ликвидировали летом 1942 г., оставив до 1943 г. лишь незначительное число квалифицированных рабочих. Имеющиеся оценки масштаба и очередности акций в Полесье дают аналогичную картину. В районах Новогрудка и Минска соединенными усилиями СС, полиции охраны порядка и вермахта еврейскому населению были нанесены большие потери осенью 1941 г., но 50% убийств приходится на 1942 г., а в 1943 г. были убиты или депортированы обитатели немногих оставшихся трудовых лагерей, которым не удалось бежать[1017].
В центральных областях Украины (Житомир, Киев и Николаев) эйнзатцгруппы осенью 1941 г. при поддержке начальника СС и полиции
Решение немецкого руководства к концу 1942 г. осуществить 100%-ную ликвидацию евреев в большинстве городов означало, что оставшимся в живых евреям не найти убежища нигде. Они были вынуждены вооружаться и пытаться выжить в лесу. Таким образом бежавшие евреи давали хоть и небольшой, но важный толчок растущему партизанскому сопротивлению, особенно в Белоруссии. «Вторая волна» означала абсолютный геноцид, ибо каждого еврея, скрывающегося в лесу, безжалостно вылавливали с помощью местной полиции и доносчиков-крестьян.
В результате судьба оставшихся в живых евреев оказалась неразрывно связана с развивающимся партизанским движением. Жестокое обращение с военнопленными, экономическая эксплуатация и депортации в Германию способствовали росту недовольства населения немецким господством. При этом ключевую роль в качестве орудия немецких реквизиций и облав на людей, подлежащих депортации, играли шуцманства и местные (часто коррумпированные) чиновники. Репутация насильников и грабителей, закрепившаяся за местными полицейскими, едва ли могла способствовать улучшению имиджа немецкой гражданской администрации.
Начиная с лета 1942 г. ядром растущего партизанского сопротивления стали советские военнопленные, которых угроза голодной смерти и расстрела заставила бежать в леса. В это время оставшиеся в живых евреи тоже пополняли партизанские отряды, хотя бывали случаи, когда партизаны их грабили и убивали. Решающим моментом выживания евреев стал доступ к оружию, причем недостаток опыта и боеприпасов они часто восполняли жаждой мести. Усилия евреев выжить и оказать сопротивление убийцам и мужество, проявленное ими в самых ужасных условиях, заслуживают высочайшей оценки.
Главным врагом базировавшихся в лесах партизан оставалась немецкая полиция и ее местные пособники. Постоянное участие местных полицейских в расправах с нееврейскими группами населения, включая женщин и детей, наглядно демонстрирует, с каким рвением шуцманы служили послушным орудием немецкой политики, и хотя неповиновение немецким приказам и дезертирство, особенно среди тех, кто был принудительно призван на службу в полицию уже после массовых убийств евреев, встречалось все чаще, многие унтер-офицеры и добровольцы остались верными немцам и бежали вместе с ними на Запад.
Судьбы выживших евреев и местных полицейских коллаборационистов продолжали переплетаться даже по окончании войны, ибо пути послевоенной миграции вели многих к одной и той же цели. Провалы международного сотрудничества в период холодной войны способствовали тому, что многим главным преступникам удалось избежать советского правосудия и найти убежище на Западе. Информация об их преступлениях в большинстве случаев оставалась скрытой до 1990-х гг., когда были открыты архивы.
Подводя итоги, можно сказать, что построенный по образцу судебных разбирательств анализ преступлений местной полиции, основанный на использовании новых источников, раскрыл многообразное и активное пособничество в Холокосте. В преимущественно сельских регионах Украины и Белоруссии в период ликвидаций гетто в 1942 г. число местных полицейских в 5-10 раз превышало число немецких жандармов[1018]. В крупных акциях участвовали и другие подразделения — немецкая полиция охраны порядка и шуцманские батальоны, а общее руководство осуществляла полиция безопасности, из личного состава которой формировались расстрельные взводы. Однако проводить массовые облавы на евреев и сопровождать их было бы трудно без активной поддержки подразделений местной полиции. Отдельные местные полицейские особенно отличились в последующих поисках и «наказании» укрывшихся евреев. Как и в случае с немецкой полицией охраны порядка, недостатка в добровольцах, желающих «поохотиться на евреев» и пополнить расстрельные взводы, не ощущалось[1019].
О готовности местных полицейских проводить такие акции более или менее самостоятельно без присмотра немцев, но в рамках общей немецкой политики, свидетельствуют многочисленные источники. На примере кровавой бойни в Мире в ноябре 1941 г., подробно обрисованной на страницах настоящего исследования, видно, с каким энтузиазмом они участвовали в зверских расправах на улицах города. Показания многочисленных очевидцев не оставляют сомнения в ключевой роли местных полицейских-коллаборационистов, ибо никто кроме них не мог идентифицировать их соседей евреев.
Наиболее оголтелые полицейские добровольцы были в числе самых активных участников расправ с евреями, которые пытались укрыться в тайниках гетто или в лесах. Отвечая на вопрос о том, как вообще мог произойти Холокост, историки должны учитывать коллаборационизм на Востоке. Соучастие местных сил в этих чудовищных преступлениях ни в коей мере не умаляет ответственности нацистов, однако оно представляло собой характерную черту осуществления Холокоста в указанных районах. Многих оставшихся в живых евреев особенно угнетали активное соучастие и жадность их соседей. «Добровольными палачами» в Белоруссии и на Украине были не только немцы.
Приложение А.
Демография Холокоста на Востоке
Особые трудности возникают при попытке получить надежные демографические данные о Холокосте на Востоке. Здесь представлены доступные данные переписей населения Белоруссии и Украины, чтобы получить представление о населении этих областей в 1930 гг. При использовании этих данных для получения оценок потерь еврейского населения в период немецкой оккупации необходимо принять во внимание целый ряд соображений.
Цифры польской переписи 1931 г. следует увеличить примерно на 10%, чтобы учесть рост населения в последующее десятилетие. Война 1939 г. привела к бегству приблизительно 300.000 евреев из западной Польши в восточную. По-видимому, более половины беженцев оказались среди тех, кто был перемещен в центральные и восточные районы СССР в результате советских депортаций и разного рода проектов по размещению рабочей силы. Дальнейшее сокращение было вызвано депортациями местного населения, мобилизацией в Советскую армию, бегством и эвакуацией при немецком наступлении. Эвакуация была значительно эффективнее на востоке; из городов было эвакуировано большая доля населения, чем из сельской местности. Несмотря на вносимые перечисленными процессами неопределенности, перепись 1931 г. дает разумную оценку количества евреев в бывших областях восточной Польши на 22 июня 1941 г. (см. Таблицы А.1 и А.2).
Результаты советской переписи 1939 г., недавно опубликованные Мордехаем Альтшулером (Таблицы А.З и А.4), следует рассматривать с осторожностью, как и все советские оценки количества еврейского населения: эти данные, по-видимому, несколько занижают число евреев. Тем не менее, эти детальные цифры чрезвычайно полезны, если к тому же учесть последующую мобилизацию в Красную армию. Эвакуация из «старых» советских областей была значительно больше, нежели из «новых», и, судя по имеющейся информации, для некоторых крупных городов восточных регионов превышала 70%. Некоторые из евреев, бежавших на восток из западных областей, оказались за линией фронта и таким образом могли пополнить количество убитых в этих восточных районах.