В 38-й стрелковый полицейский полк вошли не все отступающие полицейские. Из оставшихся местных украинских полицейских, переименованных в «хиви»
Во время отступления 38-й стрелковый полицейский полк сократился до размеров боевых групп, которые стали называться фамилиями своих командиров, например, «Капитан Зауренбах». К ноябрю 1944 г. их реорганизовали в 8-й полицейский полк СС[957]. В ноябре и декабре 1944 г. подразделения этого полка базировались в Венгрии близ Будапешта[958].
Пути отступления многих белорусов, служивших в шуцманст-вах в начале 1944 г., можно представить довольно подробно. Один жандарм из Мира вспоминает о начале отступления: «Мы выехали из Мира 1 июля 1944 г. Был полдень. Мы поехали в Жуковичи через Ушу. Вечером мы прибыли в Жуковичи и увидели, что Мир горит. Возможно, его захватили, а может быть, это горел винокуренный завод в поместье. Наш взвод двинулся на Белосток. Полицейский участок Мира ехал отдельно вместе с местными добровольцами (60 или 80 человек) и некоторыми местными жителями. В Новой Мыши мы встретили, я полагаю, людей с других участков»[960].
Один полицейский, служивший в Новой Мыши, воспользовался отступлением, чтобы вывезти свою семью, а потом устроиться на работу под видом простого крестьянина: «В конце июня 1944 г. полицейский участок эвакуировался на запад, и нас с семьями они взяли с собой. Мы ехали на телегах. Что стало с Jagdzug ом [поисковым взводом], я не знаю. В районе Остролека мне с женой [и с двумя другими семьями] удалось бежать... Мы переоделись в гражданскую одежду и выбросили оружие. В районе Чеханува мы остановились и устроились работать в одном имении»[961].
На первом этапе отступления многие бывшие шуцманы прибыли на телегах в Восточную Пруссию со своими семьями. Здесь им было предложено остаться и работать либо на строительстве укреплений или на местных фермах, либо вступить в 30-ю гренадерскую дивизию СС. Многие белорусы выбрали службу в 30-й дивизии СС, а свои семьи оставили в Восточной Пруссии[962]. В августе эту дивизию отправили по железной дороге из Розенберга (Восточная Пруссия) во Францию, и через Дижон она прибыла в Шалон-на-Соне[963]. В ней служил офицером и Макс Айбнер, бывший начальник жандармерии города Барановичи, служивший также в 30-й дивизии
30-я гренадерская дивизия СС как боевое соединение особой славы не снискала. Вскоре после прибытия во Францию (в конце августа 1944 г.) солдаты взбунтовались. Некоторые белорусы, убив своих офицеров, бежали и присоединились к французским партизанам[965]. Часть оставшихся была отправлена в штрафной лагерь близ Дахау. Один бывший жандарм вспоминал: «В это время... [некоторые шуцманы] исчезли в 24 часа. Мы подозревали, что они вступили в контакт с противником. Когда мы снова стали отступать, вспыхнул новый бунт, на этот раз в 10-й роте. Шмид и Гайда были убиты. Все местные добровольцы, кроме где-то пяти или десяти, бежали в леса. В Доле нас снова погрузили в эшелоны и повезли в направлении Мюнхена. Здесь оставшихся местных добровольцев отправили в концлагерь»[966].
Бывший шуцман, который после войны вернулся домой из Англии, дает свою версию этих событий: «Во Франции солдаты 1-й роты нашей школы младших командиров перебили всех офицеров и сержантов и ушли в леса и холмы к французским партизанам. Поэтому у нас отобрали все боеприпасы и дали только винтовки без патронов. Нас поместили в концлагерь, который охраняли немцы. Там мы провели около трех недель»[967].
В числе тех, кто в это время перешел к французским партизанам, была одна рота, состоящая из беглых полицейских, прежде служивших в районе Мира[968].
Несмотря на все эти события, многие бывшие местные полицейские вскоре оказались на фронте. Начиная с 20 ноября 1944 г. 30-я дивизия СС участвовала в боях во Франции западнее Рейна близ швейцарской границы. В этом секторе 21-27 ноября 1944 г. многие бывшие шуцманы, плохо вооруженные и не питавшие вражды к союзникам, попали в плен. Несколько сотен пропали без вести в ходе боя, когда их позиции смяли американские танки[969].
В сущности, большинство этих бывших полицейских дезертировало или сдалось без боя. Записи в журнале боевых действий немецкой 19-й армии от конца ноября свидетельствуют о весьма сомнительном вкладе этих иностранных частей в оборону Рейха: «30-й дивизия СС стала абсолютно ненадежной. Она иногда открывает огонь по своим собственным частям». В более подробном докладе говорится: «Центральная часть фронта подвергается серьезной опасности вследствие плохого состояния 30-й дивизии СС и потери Galfingue... Русские из 30-й дивизии СС обращаются в бегство при одном только появлении танка противника. В последние несколько дней также много дезертиров. В Galfingue группа пленных русских с товарного поезда во время контратаки подняла оружие на немецкие части»[970].
Впоследствии один бывший шуцман объяснил причину своего дезертирства 27 ноября 1944 г. во Франции так: «Я бежал от немцев во время их отступления как раз на французской границе, так как боялся, что если я дезертирую раньше, они расстреляют мою семью. По этой же причине я не пытался бежать к партизанам на Украине. Например, семью одного полицейского расстреляли после того, как он бежал к партизанам»[971].
Некоторым солдатам 30-й дивизии СС дезертирство к союзникам казалось каким-то сном: «Я очень устал и поэтому залез в стог сена и уснул... Я проспал до полудня, а когда проснулся, увидел в деревне американцев. Я оставил в стогу оружие и ремень и вышел на улицу. Американский солдат, который меня встретил, спросил по-английски: “German?”, на что я ответил: “Polish”. Тогда второй американец подошел ко мне и стал говорить со мной по-польски. Говорил он очень хорошо... Он спросил, откуда я, и я ответил, что я из-под Барановичей и что я не поляк, а белорус. Этот американец сказал, что через два дня мы все будем в польской армии»[972].
Приблизительно через месяц многих бывших солдат из 30-й дивизии СС перевели в Свободную Польскую Армию (Андерса) и в начале 1945 г. отправили в Италию сражаться с немцами. Когда окончилась война, англичане были обеспокоены тем, что к власти в Италии может прийти коммунистическое правительство, и поэтому правительство Великобритании решило отправить в Соединенное Королевство тех служащих польской армии, которые не хотели репатриироваться в коммунистическую Польшу. Эта мера отчасти также была направлена на то, чтобы способствовать снижению нехватки рабочей силы в Великобритании в этот период. Вполне понятно, что большинство из тех, кто служил немцам, не хотели возвращаться в находящуюся под властью коммунистов восточную Европу.
Некоторые из бывших солдат Польской Армии, приехавших а Англию, позже эмигрировали в Канаду, США или Южную Америку, хотя большинство осталось в Соединенном Королевстве[973]. Ядро Польской Армии было сформировано из тех 74.000 человек, которые были освобождены из советского плена и в 1942 г. отправились через Персию в Северную Африку воевать против немцев в итальянской кампании[974]. У этих людей была особая причина опасаться Советов. К ним присоединилось много дезертиров из немецких вооруженных сил, а также многие из тех, кто был угнан на принудительный труд в Германию[975]. Необходимо также помнить, что довоенная Польша до 1939 г. включала значительные земли нынешней Литвы, Белоруссии и Украины. Поэтому лица этих национальностей и даже некоторые этнические немцы, родившиеся в Польше, часто поступали на службу в Свободную Польскую Армию.
Среди шуцманов, бежавших на Запад, было много унтер-офицеров и начальников местных полицейских участков. Их судьба, как правило, складывалась более удачно, чем судьба тех, кто остался. Сразу после окончания войны советские власти начали ловить и допрашивать тех, кто сотрудничал с противником. Те, кто принял присягу на верность немцам и носил оружие, были сурово наказаны независимо от того, в чем именно заключалась их деятельность. В результате людям, которые были принудительно призваны в полицию в последний период оккупации и всего лишь участвовали в антипартизанских патрулях, грозило 10 лет исправительно-трудовых работ, тогда как многие главные преступники обратились в бегство и избежали наказания.
Некоторым полицейским удалось избегнуть опознания, поменяв место пребывания во время отступления. Например, один бывший полицейский из Полонки бежал с немцами в восточную Пруссию и там его послали работать на ферму. Позже он был мобилизован в Красную армию и вскоре из нее дезертировал. Его поймали и приговорили к 7 годам исправительных работ, из которых он отбыл 3 года, после чего в 1948 г. был репатриирован в Польшу[976]. Другой в июне 1944 г. дезертировал непосредственно к партизанам, а потом был мобилизован в Красную армию и ранен в бою. Как и многих других, его предали суду только тогда, когда он вернулся домой с военной службы и был опознан соседями[977].
В городе Новая Мышь, где в местной полиции служило много поляков, более 20 полицейских после войны попали под суд в Польше. По-видимому, столько же полицейских было передано суду в Белоруссии, хотя в советских архивах удалось найти только около 10 дел. Известно, что более восьми местных полицейских из этого округа бежали на Запад.
В районе Мира полицейских было больше, но проследить послевоенную судьбу шуцманов удалось более точно (см. Таблицу 8.1). Эта выборка, включающая лиц, призванных на службу к концу оккупации, дала неожиданные результаты — не менее одной трети этих людей осело в западных странах. Те, чьи следы затерялись, по всей вероятности погибли во время войны, либо остались в Советском Союзе или в Польше. Столь значительное количество полицейских, оставшихся на Западе, безусловно, объясняется их массовым дезертирством из 30-й дивизии СС во Франции осенью 1944 г. Примечательно, что почти всем унтер-офицерам удалось бежать; они не сомневались, какая судьба их ожидает в случае возвращения на родину.
Таблица 8.1
Послевоенные судьбы полицейских из района Мир