– Какой ужас! – всплеснула она руками – это в два раза больше, чем нас…

Ух заверил, что и втрое большие силы не смогли бы приблизиться к повозке, пока жив хоть один из удостоившихся чести сопровождать её…

Чома опустила дивные ресницы, зарумянившись от удовольствия, уложила обратно в шкатулку дорожные обереги и задумчиво, но не без кокетства, произнесла:

– Как жаль, что я так и не узнаю, что же им всё-таки было нужно – я или мои сундуки…

Капище, несмотря на всю кажущуюся внушительность, угрюмым видом своим заметно разочаровало обеих девчонок. В самом безрадостном настроении въезжали они на первый подъёмный мост. Голый скалистый кряж с вырубленным в его толще святилищем, окружённый в три кольца массивными приземистыми строениями: на первом, внутреннем – жилыми и учебными, на втором – казармами, мастерскими и кладовыми, на внешнем – дракошнями и вытоптанными выгонами. Каждое кольцо было обнесено мощным бревенчатым частоколом чёрного дерева, а внешнее – ещё и вырытыми по обе стороны частокола глубокими, широкими рвами, только до половины заполненными мутной водой. За внешним рвом простиралась пустошь, замыкая в четвёртое кольцо мрачную громаду капища. И только на расстоянии полёта стрелы ото рва стоял дремучий лес, в чаще которого и было заложено некогда это уединённое святилище Сварога. Только три настоящих дороги пронизывали лес и выводили к священному кряжу через три хорошо укреплённых барбакана. Но было ясно, что среди старых дерев, окаймлявших голые чёрные круги капища, скрывается немало тайных троп, ведомых лишь постоянным обитателям магической твердыни.

Тесные и холодные ученические кельи будущих магов безо всяких признаков каких-либо удобств, длинные трапезные столы, тянущиеся вдоль первого внутреннего частокола под открытым всем ветрам щелястым навесом, более всего поразили подружек. Они ещё не видели казарменных нар, предназначенных Яромире.

– О, я не вынесу тут и недели, – простонала Петулия.

А чуха, вспомнив родное уютное подворье, опять подумала, что целый год – это целая вечность.

Тимус принял обеих в тёплых просторных покоях, потрепал чому по щеке:

– Девочки – это славно, девочки – это просто замечательно, – старый маг вперился мечтательным взором в пламя очага, нежно погладил верительные грамоты. – Когда я учился, правда, это было очень-очень давно и далеко, да…, у нас тоже была одна – внебрачная дочка нашего августейшего…, постой, как же её звали?.. Ну, неважно! Да, девочки – это очень хорошо. Я распоряжусь, чтоб не обижали. Но вам, голубки, придётся нести все тяготы учения наравне с мальчиками. Отдельных заданий, специально для вас, ещё не придумано, не было нужды, потому исполнять следует всё. Ты – с завтрашнего дня – в моём классе, пришлю за тобой отрока, вот тебе расписание, – из письменного прибора на столе само собой выколупнулось перо, легко понеслось над придвинувшимся листом бумаги, скрипя и брызжа чернилами на поворотах. Яромира в изумлении открыла рот, Петулия притворилась, что ей не в диковинку такое удивительное зрелище. Маг, закинув бороду за плечо, копался в шкатулке на столе, – и вот тебе оберег от мужской страсти и любовных приворотов…, пока сама не научишься их от себя отводить. Понадобится, не сомневайся, поскольку дурачков здесь у квартов не держат…, немощных тоже, а красавиц-то – впервые приехала… А ты без оберега справишься, думаю, – старшина пишет: в ближнем бою способна не по летам. Ребята-витязи всех старших классов вторую неделю как в строю, так что уже сегодня, прямо сейчас пойдёшь под начало мастера Цанга, м-да… Имя-то ему Цаплин Гаврила, а так вот прозвали. Всю столичную гвардию взрастил!

Маг расправил бороду, приосанился. Но Яромире показалось, что смотрит он на неё с сочувствием.

– Но больно уж строг и на расправу крут, иначе и не величают, так и ты зови, с почтением. Как у тебя с высоким языком? Учена? Изъясняешься? Вот и не нагруби, смотри, мастеру… Да не робей! Уж коли в витязи метишь… А назавтра с бабкой Катериной сведу – у неё рукодельничать станешь, если сдюжишь всё. По мне – так лучше Цанг, но владетельной чине виднее… Да. С утра, значит, класс, потом ристалище, а на ночь – бабка. Почувствуешь, что неможется – сразу доложи. Так, что ещё позабыл сказать? Ну, и этого довольно… Ступайте.

Мастер Цанг, зверовидного облика сухопарый мужчина, надменно выдвинув челюсть, заложив за спину руки и поминутно сжимая их в кулаки, раздражённо прохаживался вдоль застывшего строя, только что принявшего в себя новобранца под сорок вторым номером. Всё, что думает мастер по поводу этого новобранца, ученики уже выслушали с дрожью душевной, пока он, играя желваками, читал державное предписание и взрывался отборнейшей бранью после каждой прочитанной строчки. Ещё бы! Подобный боец – событие в этих стенах небывалое, и его развитие обещало быть самым плачевным для нарушителя традиций. Однако, Цанг, как истый ревнитель воинской дисциплины, очевидно, вняв предписанию, обратился к строю с краткой, но внушительной речью:

– Слушайте вы, сосунки! Ваши ряды пополнились сорок вторым бойцом. Так значится в списках. Так и воспринять! А кто посмеет думать иначе… – Цанг свирепо оглядел затаивший дыхание строй. – И ни-ка-ких исключений! Поблажек не будет! Я сделаю из вас настоящих мужчин! Смирррна!!! Напрра-ву! Бегом аррш!

К исходу третьего часа обрушившихся на неё воинских упражнений Яромира желала только одного – прилечь под частоколом и тихонько умереть. Почему она всё ещё на ногах, почему её тело, послушное забиваемым в голову гвоздям отрывистых команд Цанга, всё ещё повинуется ей, было совершенно непостижимо. Если бы она знала, что и зверообразный мастер боя тоже поражён этим обстоятельством, а потому исполнен жажды во что бы то ни стало уничтожить наглого новобранца каждым новым приказом, то она, наверное, давно сама осуществила бы своё желание и, может быть, уже упокоилась бы вдали от громыхающих над ристалищем командных раскатов мастера: " Упал-отжался-встал!"… Но держало некое сорок второе дыхание и далёкий голос, с каждым перестуком сердца в висках твердивший сквозь надсадное кряхтение таких же измученных учеников: "Бо-е-во-е да-ю, да-ю, из-воль, из-воль…" И всё же она попалась! Не будь её, Цанг, возможно и не отдал бы последнего приказа еле державшимся на ногах парням: "В казармы прыжками арш!" Но приказ прозвучал, и короткое возмущённое "ого!", тянущее на взыскание во внеочередной наряд, сорвалось-таки с губ Яромиры. В жизни своей мастер не испытывал, вероятно, большего наслаждения, чем в этот миг, добивая грозным окриком совершенно разбитую девчонку, оскорбившую гвардейские пенаты своим присутствием:

– Сорок второй!!! Пять нарядов за пререкания!

Наверное, и будущие витязи тоже были сражены такой несправедливостью мастера, потому что, вопреки естественному любопытству, по-товарищески отведя глаза, дружно замешкались на свежем воздухе, когда после ужина, ввечеру, стойкому сорок второму пришлось войти в единственный при казармах мужской нужник.

Лёжа на холодных жёстких нарах под мерцающей за узкой бойницей звездой, Яромира бесшумно глотала душившие её слёзы. С теснящей грудь ясностью чуха вдруг отчётливо поняла: её детство закончилось. Навсегда. Тихо умерло там, под частоколом, под ненавистный голос мастера Цанга.

Под высоким потолком в узком тёплом луче солнечного света, неведомо каким чудом заглянувшем в холодную ученическую келью, лениво толклись взметённые приходом Никтуса пылинки. Стар немигающим взором вперившись в их бестолковый танец, медленно отходя от потрясения, переваривал услышанное.

Сегодня он был свободен от дежурств и поручений, а занятия начинались только послезавтра, поэтому он, привычно проснувшись на заре и сразу же припомнив все эти приятные обстоятельства, вознамерился было ещё сладко поспать, но тут объявился наставник, чернее тучи и злее Болота. Увидев, что отрок не спит, страшно осклабился: