Книги

Последние врата

22
18
20
22
24
26
28
30

Над сторожевыми шпилями, плотным серебряным занавесом прикрыв небо, в сверкающем чешуёй и сбруей парадном строю реяли все локки Порубежья. На каждом – в сиянии доспехов – славный своими деяниями боевой маг.

Если витязей и первых-из-старших ухов называли элитой воинских дружин, то боевые маги по праву считались военной элитой Собора магов. Именно они сдерживали натиск цангов и обеспечивали мир в этом воинственном Мире. Никогда ещё Порубежье не видело всех их вместе – в таком монолитном строю. Никогда так остро не ощущало всей мощи пограничного щита державы, опоры венценосного дома. Никогда ещё не содрогались небеса Мира от потрясающего колдовской красотой салюта, данного всеми магическими жезлами в честь стремительно приближавшегося сейчас к Крепости гостя.

И можно было только гадать, было ли это демонстрацией силы едва народившемуся Золотому Локку, искренним воздаянием воинской почести отличившемуся небывалым деянием неофиту или неохотным признанием его могущества…

В свою очередь, если что-то и творилось в душе юного мага, если и проносились вихрями доселе немыслимые догадки и планы в его голове, то никто, кроме Пичуги, не смог бы уловить и тени их ни на лице, ни в поведении Дэла – сказались скрытный характер рано оставшегося сиротой подростка и выучка Никтуса.

От одного не сумел он сдержаться – захотелось тоже чем-нибудь пальнуть от избытка чувств, так же сказочно красиво и мощно. И хоть ответно отсалютовать было нечем – жезлы ковались магами на исходе седьмого круга, но Дэл, домчав по прямой, ни разу не дрогнув, не вильнув, до переднего рва, круто поднял Пичугу на дыбы, и столб яркого пламени, исторгнутого чудовищной пастью, взметнулся в небо, рассыпался жарким фонтаном огненных брызг.

Только тогда появился сам Аргус.

Верхом на ослепительном Блеске, отражая улыбкой сияние Золотого Локка, он проявился над первым сторожевым шпилем Крепости между серебряным воинством и Дэлом:

– Счастлив видеть тебя в Порубежье, о, достойнейший сын моего доброго боевого друга – доблестного Танэталла Даг ри Эля! – громко возгласил он, не отрывая взгляда от цепи Примирения на груди Дэла. – Моя Крепость и я сердечно приветствуем тебя, Дэллагар Тан ри Эль! Мой кров – твой кров, твой враг – мой враг! Общая привязь для локков и союз мечей в битвах!

Услышать из уст самого Аргуса известную формулу боевого братства мечтали не только все младшие маги Мира, но и многие хорошо известные бойцы. И не будь жёсткий, тяжёлый и холодный взгляд Аргуса разительно чужд произносимым словам и радушному оскалу, не будь Дэл нечаянно посвящён в некоторые высшие тайны Собора и не будь он ри Элем, он с превеликой радостью немедля вернул бы её легендарному вождю в знак присяги на верность. Однако он уже умел не поступать опрометчиво. Дэл низко поклонился, приготовив приветливому хозяину столь же вежливую улыбку, и почтительно, но внятно для слышащих, ответил:

– Смиренно склоняюсь перед победоносной доблестью величайшего мага Собора! Прежде, чем осмелиться стать плечом к плечу со столь прославленным мастером, мне не только нужно пройти в Поиске до конца предназначенные мне круги, но и отличиться на них. Дозволь же мне свершить настолько славное деяние, чтобы стать достойным той неслыханной чести, которую сейчас я не вправе принять.

– Ну что ж, похвальная скромность и учтивая речь… Будь моим гостем, Дэллагар! Порубежью не терпится познакомиться с тобой поближе. Надеюсь, ты не откажешься от празднества в твою честь? Не каждый день в наш глухой уголок залетают столичные знаменитости на Золотых Локках!

Между дрожащими светильниками, гася их через один, бродил шатающийся отрок. Это что, значит, уже утро? Зачем это Никтус доверил дежурный обход такому придурку? Я ж здесь, вот только б встать… А где я? В мутной пелене сознания всплывали картины застолья. Сперва всей Крепостью торжественно и чинно пировали в огромной трапезной зале, потом поредевшими, но весёлыми рядами продолжили в малой. Ясно, что теперь самые стойкие, а может, самые избранные, самые компанейские и надёжные приятели Аргуса перебрались в личные хозяйские покои. Близость рассвета застала самый расцвет дружеской попойки. Это сколько ж мы выпили? Дэл попытался собраться с мыслями. Мысли были погребены под обильной грудой смешавшихся славных имён и лиц сотрапезников, застольных анекдотов, казарменных сказок и обрывков высокоуччёного маго-технич-чсского спора: "Да иди ты! на Золотого втрое больше дров надо… Ты знаешь, куда свой фугасный эффект засунь!.. Ещё всякая…ная коллега меня учить будет, через откуда мне локком производить термобарический выстрел!.. а ну, пшли стрельнем!.." Отрока опять мотнуло между светильниками – на живот плеснуло из кубка. Это что, не его, а меня так мотает? С которым же кубком сижу? На каком отключился? Хорошо, если на этом… "Ну, Никтус-то, значица, пассы над жезлом своим творит, а она ему тут и говорит…", – хохот плотно прокатился по ушам, заглушив неизменно любимую и вдохновенно исполняемую пьяными витязями нестройную песню. В ногах что-то слабо копошилось – теплое, мягкое, нежно касаясь коленей… Откуда у меня на коленях такие длинные волосы? Сладкой истомой свело низ живота… Ну да, он и выбрал её из-за волос – таких же роскошных, как у Петулии. За многообещающий взгляд и вот за… Чёрт, да их две! Или двоятся? Нет, правильно, он выбрал обеих: одна, конечно, чома, вторая – чуха. И чома совсем другая, и не та чуха. А что та? Боевой товарищ и Старова невеста…, дура! Ну и чёрт с ней! Дежурный больше не мотылялся меж стенами, только пара светильников трепетно освещала в рассветных сумерках загадочную полуприкрытую наготу обеих дев. Искусные ласки дразнили призывно и властно. Юный маг нетерпеливо потянулся к манящим телам.

8.

Яромира прошла Отбор. Шёрстка на щеках Ма не просыхала с момента этой радостной вести. Уложив нехитрые дочкины пожитки в короб, а саму дочку выпроводив попрощаться с подворьем, она захлопотала над дорожными пирогами, хотя приготовить пышный прощальный каравай вызвались соседки-стряпухи, и обижать их отказом не годилось. Па с Ларом на радостях приканчивали жбан, и всякий раз, как девочка, обойдя очередной дорогой сердцу уголок двора, заглядывала домой, настырно и весело принимались давать ей советы или экзаменовать её, одобрительно перемигиваясь и обмениваясь восклицаниями вроде: "Ну, видал?!", "А я что говорил!", "Вот помяни моё слово!.." и "Ну, давай за неё!"

На пруду она побывала ещё вчера, обошла все свои окрестные схоронки, в которых её ватага всегда умело отсиживалась, перехитряя других, при игре в войнушку, побродила вокруг Южной башни, прошлась по стенам. Вчера её прямо-таки распирало от радости и гордости. Так хотелось делиться с каждым встречным необъятными планами на несомненно славное будущее, живописать грядущие значительные открытия и удивительные подвиги. Что-то ликующе щебетало в груди и приподнимало над тропинками, крепостными стенами, башнями и венцами терема, унося в головокружительную высь грёз о самой значительной перемене в её жизни. Она долго не могла уснуть, а потом во сне увидела такой преогромный прекрасный дворец с их нарядным Приграничным теремом вместо сторожевой башенки и порхающих над ним золотых шумилок, что даже не огорчилась, так и не успев до пробуждения приблизиться к его вратам, за которыми её ждало что-то прекрасное и желанное, или кто-то…

Сегодня Яромира расставалась с любимым деревом у ворот. Рано отряхнувшее пышную крону, оно выглядело сиротливым, щемяще-одиноким, и Яромира, осмотревшись, не видит ли кто, даже горько всплакнула под ним. Как-то не верилось, что она не увидит свой дом целый год. Она попыталась представить себе целый год и всхлипнула ещё горше. Нет, счастливый щебечущий комочек ожидания не исчез – просто чуть приспустился с облаков, угнездился на привычном уютном суку, пригорюнился и благодарно оглядел родное подворье.

"Вот я и выросла, – подумалось вдруг. – До свадьбы чины была ещё маленькой, а сейчас ужасно большая, быстро так! Вон Петулия так вообще… замуж скоро выходит… А про меня не забыла, не предала".

Петулия, выезжавшая на четвёртый круг обучения в Заграничье, ждала Яромиру у Столпа-на-Чуре, где выслушивала последние наставления и поручения чины.

О том, что было истинной причиной таких быстрых перемен в судьбах двух подружек, наверняка знала только сама чина, а догадывались, пожалуй, лишь особо приближённые чомы да особо наблюдательный Лар.

После свадебных торжеств и без того сводившая с ума приграничных парней Петулия, озарённая внутренним светом первой настоящей любви, переполненная первым женским томлением, расцвела такой притягательностью, что затмила первую красавицу Приграничья – свою владетельную матушку. Надо отдать должное чине: зла за это дочери не желала и сердца на неё не держала. Однако и позволить беспрепятственно пялиться на прекрасную падчерицу своему ненаглядному Сершу, известному своей маленькой слабостью к прелестям юных дев, она никак не могла. Особенно после того, как нечаянно обнаружила в его бумагах кучу мятых клочков, измаранных маловразумительными и совершенно неизящными строчками (как-то: "омытый синей глубиной", "раб золота твоих волос" и "твой тонкий гибкий нежный стан" – и тому подобной чепухой), и даже застала его упоённо рифмующим "радость" и "сладость" с "младостью". Нет, двум героиням в его сонетах не бывать!