Хороша ли она? Ведь есть определенный риск. Разве сейчас носят броши? Не старомодна ли она, не слишком ли вычурна? Не окажется ли она в конечном итоге в шкатулке для драгоценностей, где ее больше никто не увидит до тех пор, пока она не будет завещана как фамильная реликвия одной из невест сына, чтобы она тоже спрятала ее в шкатулку для драгоценностей до тех пор, пока не наступит время передать ее снова? Целесообразно ли платить семьсот пятьдесят долларов за такую вещь? Его беспокоили не деньги, а риск ошибиться, замешательство от необходимости сделать выбор и от возможности потерпеть фиаско — протянутую руку гораздо легче сломать, чем согнутую513.
Здесь брошь является тонкой и изящной метафорой того, как предметы закрепляют и символизируют отношения.
Вкусовые предпочтения играют первостепенную роль в браке, не только позволяя организовывать две субъективности вокруг общего мира предметов и действий, но и являясь
Кауфман говорит о «зубной пасте как о символе», то есть как об источнике незначительного или существенного раздражения, возникающего из-за различных вариантов обращения с тюбиком зубной пасты (как люди закрывают его, куда кладут, как ставят на полку, как выдавливают из него пасту и т. д.). Иначе говоря, товары являются постоянным источником раздражения как потому, что субъекты связывают свое самоощущение с предметами, так и потому, что потребительские практики являются областью деятельности, в процессе которой два субъекта встречаются, взаимодействуют и завязывают отношения. Поскольку товары стали переходными объектами, вокруг которых люди формируют свои эмоции и отношения517, они также могут стать источниками повторяющегося ежедневного напряжения в отношениях, ставя под сомнение самоопределение людей, создавая ощущение «накапливающегося» напряжения, одновременно сосредоточенного на мелких аспектах повседневной жизни и в глубоком ядре субъективности. Шестидесятилетняя женщина вспомнила одну из причин, на которую сослался ее муж, уходя от нее после двенадцати лет брака (это был третий брак для обоих): «[Он сказал, что] у нас были разные увлечения, он любил ходить в походы, а я в музеи». Таким образом, если мир предметов традиционно воспринимается как нечто само собой разумеющееся и незаметно поддерживает человеческую деятельность, то потребительская культура и потребительские практики превращают предметы в активные проявления индивидуальности и тем самым выдвигаются на передний план в качестве «актантов» (от
Да, я думаю, был такой момент, когда я действительно перестал ее любить. Однако по большому счету это был медленный процесс. Процесс, состоящий из многих моментов, когда я понимал, что наше несогласие возрастает. Помню, у моей жены был абонемент в дорогой спортивный клуб, до которого она так ни разу и не дошла. Я сказал ей: «Откажись от абонемента и покупай билет каждый раз, когда захочешь туда пойти. Так будет дешевле». Но она отказалась и, как водится, рассердилась, сказав, что ей нужен абонемент для того, чтобы всегда иметь выбор, идти или не идти. Она была зациклена на возможности выбора. Теперь, когда мы в разводе, я понимаю, что на самом деле она ушла, так как считала, что перед ней откроются все эти возможности. Но она так никого и не выбрала. Она все еще одна, несмотря на обилие возможностей.
Дэвид и его жена понимали процесс потребления по-разному: она хотела приобрести «право пользования», в то время как он хотел, чтобы она платила только за фактическое пользование. Неиспользованный абонемент стал символом возрастающего раздражения и их развода. Ее потребительская субъективность — желание иметь возможность выбора — становится обстоятельством, послужившим основой его рассказа об исчезновении любви, актантом в его повествовании.
Актантность потребительских объектов настолько преобладает в интимных отношениях, что социальные субъекты проявляют свое потребительскую индивидуальность в режиме постоянного обновления, совершенствования и изменения. Иначе говоря, потребительские объекты и практики составляют основную часть самоосмысления того, как личность воспринимает свое изменение и развитие, процесс, который, следуя определению, данному в главе 4, можно назвать процессом «совершенствования». Самосовершенствование может угрожать и угрожает не только «договору», изначально заключенному с партнером, но и восприятию ценности партнера. Пятидесятипятилетняя Криста, историк из Германии, рассказывает:
Я была замужем тринадцать лет. Это был брак по любви. У нас двое детей. Он был хранителем музея, и я очень интересовалась его работой. Мы много говорили об искусстве, живописи, архитектуре. Затем в какой-то момент он перестал заниматься самообразованием. Я продолжала читать, узнавать новое, интересоваться новыми идеями, а он оставался прежним, он не менялся, и даже сейчас, через десять лет после нашего развода, он не изменился, остался на том же уровне развития.
Рост «уровня развития» предполагает такую форму субъективности, которая непрерывно постигает что-то новое, впитывает новые формы знания, интегрированные в культурную компетенцию. Но здесь культурная компетентность следует логике новизны и обновления, которая управляет потребительской культурой. Когда индивиды не «совершенствуются» или не развиваются в одном направлении, это создает нарушения в оценке партнерами друг друга и изменяет актантный характер потребительских практик и объектов как места встречи двух субъективностей. Как только субъективность совершенствуется благодаря развитию новых вкусов, выход из отношений происходит в результате осознания партнерами разъединения их эмоциональных и психологических миров, хотя на самом деле эти миры довольно часто являются потребительскими. И поскольку потребительские объекты формируют самовосприятие личности и ее развитие во времени, они также способны разрушить способы организации эмоций. Потребительское самоусовершенствование выступает в качестве движущей силы разобщенности и, в свою очередь, кажется внешним и объективированным эмоциональным якорем для ощущения собственной обособленности.
Независимость и привязанность: неуживчивая парочка
В главе 5 я подробно проанализировала напряженность между идеалом независимости и привязанностью. Эту напряженность психологи считают неотъемлемой составляющей человеческой психики. Однако, даже если она обусловлена каким-либо универсальным свойством личности, эта напряженность принимает изменчивые в культурном отношении формы. Действительно, в современном капиталистическом обществе напряженность между независимостью и привязанностью широко институционализируется в разделении капиталистической рабочей сферы и семьи, которая сама порождает разделение гендерных идентичностей, независимости, обозначающей мужественность, и привязанности, обозначающей женственность. На капиталистическом рынке независимость должна постоянно подтверждаться путем проявления самодостаточности, творчества и пристального внимания к собственным целям и интересам, оторванным от интересов других. С другой стороны, привязанность заложена в самой семье, которая приобрела преимущественно эмоциональное предназначение.
Пример такой мужской независимости приведен в статье о дивном новом мире одинокого мужчины, который встречается с различными женщинами: «[Его] бывшие подруги жаловались на его образ жизни, в котором особое внимание было обращено на просмотр спортивных состязаний и посещение концертов и баров»520. Партнерши этого человека, говорится в статье, в конце концов всегда уходили от него. Независимость влечет за собой определенный эмоциональный стиль, который становится источником напряжения в супружеских парах.
Марк, шестидесятичетырехлетний американец, генеральный директор одной израильской компании высоких технологий:
Я развелся с моей первой женой, потому что она страдала биполярным расстройством. У нее были очень страшные приступы ярости. Она швыряла в меня чем попало, кричала, отвратительно вела себя со мной и с детьми. Это был долгий и довольно трудный развод. Мне потребовалось время, чтобы понять, что происходит. Потом, когда мы развелись, мне потребовалось некоторое время, чтобы снова захотеть вступить в отношения. Была одна женщина, с которой я познакомился еще во время брака, честно говоря, я даже был ей увлечен, но ничего не предпринимал. Мы вращались в одних и тех же кругах, но какое-то время между нами ничего не происходило. А потом мы вдруг начали встречаться, и я вроде как влюбился в нее. Я сразу же предложил ей жить со мной, и мы прожили вместе, может быть, семь или восемь лет. Но у нас ничего не вышло [
В этой истории Марк и его спутница воплощают «традиционные» мужские и женские противоречия: она хочет интенсивных отношений, а он — более сдержанных521. Хотя в сфере труда мужская власть оспаривается посредством политики равных возможностей и равной оплаты труда, в частной сфере оспаривание мужской власти принимает форму сомнения в независимости, которую мужчины проявляют в отношениях. Независимость определяется как самоутверждение вопреки предполагаемым социальным обязанностям и обязательствам. Интенсивный эмоциональный стиль партнерши Марка следует четко прописанной эмоциональной онтологии, которая вынуждает ее создавать сценарии необходимых эмоций и порядка их выражения. Марк воспринимает такую модель интенсивных взаимоотношений как набор обязательств, препятствующих его истинной или подлинной сущности и угрожающих его независимости. Как определил философ Марк Пайпер, «Независимость в ее самой общей формулировке относится свойству самоуправления или самоопределения, так что независимая личность — это личность, которая в некотором смысле эффективно управляет собой в соответствии с концепцией самосознания, отражающей ее подлинную или истинную сущность, а независимые обособленные действия относятся к индивидуальным случаям такого самоуправляемого поведения»522. Идеал независимости требует, чтобы человек жил своей жизнью, воплощая в ней то, что его волнует больше всего523. Социальная компетентность мужчин проявляется в демонстрации независимости, тогда как социальная компетентность женщин представляет собой соблюдение этики заботы, выражающейся в интенсивном эмоциональном взаимодействии. Независимость и привязанность являются абсолютно расходящимися идеалами самости для обоих полов, так как они выражают различные формы социальной компетентности.
Похожий случай произошел с Ричардом, физиком, работающим в одном американском университете. Ему пятьдесят с небольшим, и он недавно женился во второй раз:
РИЧАРД: Второй брак не легче первого. Мы ссорились тогда и ссоримся сейчас.
КОРР.: Можете ли вы сказать, почему?
РИЧАРД: Сейчас или прежде?
КОРР.: Прежде, например.