Четвертое сходство между негативными отношениями и капитализмом связано с неуверенностью в отношении ценности того, что является предметом заключаемых сделок. Неуверенность в собственной ценности и ценности других людей пронизывает все сферы жизни, тем более что при скопическом капитализме достоинства личности быстро теряют свою актуальность. Возросла потребность в субъективной оценке (в форме «самоуважения», «любви к себе» и «уверенности в себе»), что создало оборонительные стратегии для защиты от предполагаемых угроз собственной ценности.

И, наконец, пятое сходство заключается в трудностях соблюдения или оформления эмоциональных договоров, поскольку инновации, географическая мобильность, инвестиции в различные прибыльные области и гибкость в производственных и кадровых структурах делают корпорации свободными от обязательств. Все это формирует основу того, что я назвала негативными отношениями, и указывает, каким образом интимные отношения, сексуальность и семья отражают особенности рынка, потребительских практик и капиталистических предприятий и приспосабливаются к ним. Негативные отношения имеют два свойства: они неопределенны (я не могу точно сформулировать, чего я хочу и кто я в этих отношениях) и характеризуются тем, что указывают на нарушение обычных способов действий. Вероятно, одним из важнейших утверждений этой книги является то, что специфическая негативная динамика, формируемая социальными и экономическими силами, определяет (если можно так сказать) отказ от формирования связей и распад уже устоявшихся отношений. Процесс отказа от отношений и разрушение устойчивых привязанностей — это разные психологические реакции на общую матрицу культурных, экономических и социальных факторов. Скопический капитализм оказал глубокое влияние на источники самоуважения, на возникновение новых источников неопределенности, на создание новых форм социальной иерархии, нарушая то, что я бы назвала традиционными процессами признания, нарушая ощущение собственной ценности в глазах других людей, особенно ценности женщин в глазах мужчин, продолжающих контролировать и организовывать их социальную жизнь. Организованный под эгидой неолиберализма, скопический капитализм порождает самосознание, в котором экономика и секс неразрывно связаны и взаимно дополняют друг друга.

Появилась новая структура чувств, которая пронизывает, наполняет собой и соединяет экономическую и сексуальную сферы и порождает романтическую и сексуальную личность, обладающую рядом определяющих характеристик: гибкостью (в способности перемещаться среди множества партнеров и в способности накапливать опыт и развивать многофункциональность), устойчивостью к риску, неудачам и отказам; а также присущей ей неверностью (подобно акционерам, любовники могут уйти, чтобы инвестировать в более прибыльное «предприятие»). Сексуальные субъекты, как и экономические субъекты, остро осознают конкуренцию и развивают навыки самостоятельности, испытывая при этом глубокое ощущение ненадежности и незащищённости. Это чувство сопряжено с духом соперничества и отсутствием доверия, в результате чего сексуальные субъекты разрабатывают методы защиты собственного достоинства, ослабляют беспокойство, повышают свою (эмоциональную) эффективность и инвестируют в неопределенное будущее — все это обеспечивается расширяющимся рынком самопомощи и психологии, а также духовностью.

Что эта новая ситуация означает для сексуальности и интимности, неясно. Нет никаких сомнений в том, что идеал свободы выполнил некоторые или многие из своих обещаний, поскольку женщины и мужчины теперь более свободно чувствуют себя в сексуальной сфере, на равных условиях занимаются домашним хозяйством и имеют больше прав сделать сексуальное удовольствие одним из факторов благополучной жизни. Несомненно и то, что сексуальная свобода привела к достижению большего равенства между полами и в сфере сексуальности. В целом сексуальная свобода ослабила бинарность гендерных ролей в сексуальности и отождествление желания с подавлением и запретом. Но свобода — слишком широкий термин, она включает в себя и, возможно, скрывает различные логики. Поскольку свобода направлена на достижение целей и интересов скопического капитализма, она углубляет неравенство, частично предшествовавшее скопическому капитализму (гендерному неравенству) и частично созданное им. И прежний, и новый типы неравенства имеют достаточно негативных последствий, чтобы превратить свободу в совершенно новый идеал с тревожными последствиями.

2018 год приобрел странный уэльбекский отголосок и ознаменовался появлением новой формы терроризма, не религиозной и не политической, а сексуальной. Примерно в конце апреля 2018 года молодой человек по имени Алек Минасян убил десять или более человек в городе Торонто⁵⁴⁰, большинство из них были женщинами.

Насколько Минасян был психически болен, до конца непонятно. Однако неоспоримым является тот факт, что он был сторонником жестокой идеологии инцелов (incel — от англ. involuntary celibates — невольно воздерживающиеся (от секса)». — Прим. пер.), интернет-сообщества мужчин, объединенных ненавистью к женщинам, поскольку, по их мнению, мужчинам дано право на секс и внимание со стороны женщин, однако женщины отказывают некоторым из них, предпочитая других мужчин.

Как это ни прискорбно и ни парадоксально, у слова incel было совсем другое происхождение: двумя десятилетиями ранее оно было придумано женщиной по имени Алана, которая, ссылаясь на свое собственное невольное безбрачие, хотела создать интернет-сообщество поддержки для людей, не имеющих возможности заниматься сексом или состоять в отношениях⁵⁴¹. Этим словом воспользовались женоненавистники, неспособные найти сексуального партнёра, которые делят мир на два класса: на Чадов и Стейси, мужчин и женщин, которые не просто сексуально привлекательны, но и сексуально привлекательны друг для друга (Чад и Стейси - имена-стереотипы, ставшие названиями для определенных людских типажей: Чад (Chad) — альфа-самец, соблазнитель и покоритель сердец, Стейси (Stacy) — женщина с пышными формами, ярко выраженной сексуальностью и ярким макияжем, которая провоцирует своим видом и поведением. — Прим. пер.).

Мы можем (и должны) выразить моральное возмущение феноменом инцелов. Но гораздо продуктивнее и интереснее понять социальные условия, которые делают возможными подобные явления.

С социологической точки зрения инцелы весьма значимы для данного исследования в силу того, что они являются наиболее экстремальным и пугающим проявлением преобразования сексуальности, вызванного новыми социальными иерархиями, порожденными скопическим капитализмом. Инцелы ощущают себя исключенными из социального порядка, где сексуальность дарует статус и является синонимом благополучной жизни и нормативной мужественности. Женоненавистник он или нет, но инцел представляет собой (насильственное) проявление нового социального порядка, в котором сексуальность и интимные отношения являются признаками социального статуса и даже социальной принадлежности. Как показал роман Уэльбека «Что бы ни было», написанный около двух десятилетий назад, быть лишенным сексуальности и сексуальной близости — значит быть лишенным социального существования. В то время как для одних сексуальность является ареной для реализации свободы, для других она сопряжена с «непроизвольными» (и вынужденными) переживаниями унижения и социальной изоляции. В этом смысле инцелы находятся на линии тектонического разлома между традиционной (насильственной) патриархальностью и высокоскоростными формами технологического и скопического капитализма. Скопический капитализм создает новые формы социальных классификаций и привилегий, преобразуя и усиливая старые способы господства над женщинами, используя при этом ценности свободы, освобождения и раскрепощения.

Подобно социальным или культурным иерархиям, сексуальные иерархии поддерживаются в ходе процесса «разграничения». По мнению Пьера Бурдье, «разграничение» — это психологический и структурный процесс, благодаря которому мы отличаем своих от членов других групп, отвергая их вкусы, например, и утверждая свои⁵⁴². «Сексуальное разграничение» — это механизм, лежащий в основе романтической идентичности и сексуального статуса. Разграничение достигается с помощью процесса неприятия других людей (и взаимного неприятия с их стороны). Сексуальное разграничение в этом смысле отличается от классового: в то время как последнее опирается на способность устанавливать ценность и ценностные различия, первое из них пытается надлежащим образом установить ценность сексуального объекта. Если классовое разграничение касается культурных объектов и потребительских практик, то сексуальное разграничение касается людей и непосредственно влияет на их чувство собственного достоинства. «Вынужденный целибат» представляет собой проявление такого (негативного) полового разграничения и в особенности регулярного проявления свободы отвергать других, что, в свою очередь, создает группы, для которых сексуальное неприятие становится общим социальным переживанием, влекущим за собой регулярный процесс самообесценивания.

Быть эмоционально «невостребованным» и сексуально «нежеланным» — не новая форма социального опыта. Ухаживания в прошлом тоже могли закончиться расставанием, если мужчины и женщины переживали безответную любовь. Мужчин и женщин часто предавали. Опыт неприятия, как таковой отнюдь не нов. Но он занимает сегодня значительную часть жизни многих людей и стал практически неизбежной частью сексуальной и романтической жизни многих, если не большинства. Превосходство белых, например, — это реакция не только на иммиграцию, но и на изменение отношений между полами.

Женскими эквивалентами мужчин-инцелов являются «домохозяйки господствующей белой расы»⁵⁴³, которые отвергают и сексуальное овеществление женщин, и сексуальную свободу и восстанавливают традиционные гендерные роли и семейные ценности. Их отрицание сексуальной свободы и равенства играет важную, хотя и менее заметную и менее обсуждаемую, роль в феномене господства белой расы⁵⁴⁴. Действительно, скопический капитализм создает новые формы сексуального неравенства между теми, кто наделен сексуальным капиталом, и теми, кто его не имеет, а также новые формы неопределенности и новые формы обесценивания, в основном женщин, причем каждая из этих форм вызывает волновой эффект в социальных связях. Поскольку сексуализация женской идентичности не сопровождалась истинным перераспределением социальной и экономической власти и так как она в некотором роде усилила сексуальную власть мужчин над женщинами, она делает традиционный патриархат привлекательным. Используя идиому свободы, скопический капитализм углубил способы доминирования над женщинами, превратив свободу в социальный опыт, порождающий тревогу и даже ответные реакции в форме недовольства феминизмом. Свобода сделала более распространенным и более легитимным переживание неопределенности, обесценивания и ощущения никчемности.

*

Философско-социологический анализ, развернутый в этой книге, не сводится к выработке каких-то четких нормативных принципов. Скорее, его цель состоит в поиске неоднозначности и противоречий, заложенных в практиках. Эта неоднозначность является самым трудным аспектом нашего опыта, ее часто невозможно сформулировать и трудно объяснить, и задача социологии именно в том, чтобы разобраться с ней с помощью философии. Комментируя работу Акселя Хоннета, философ Джоэл Андерсон раскрывает одну из основных идей Хоннета — проанализировать социальные явления, связанные с идеей «семантического избытка» (semantischer Überschuss), который представляет собой «избыток» смысла и значения, выходящий за пределы того, что мы теперь можем полностью уловить, оценить и сформулировать. Именно в наших зарождающихся чувствах, за рамками традиций и в более общем плане при столкновении с противоречивым и нерешенным, должны быть найдены необходимые инновационные ресурсы для rритической теории⁵⁴⁵.

Современная свобода порождает такие зоны неоднозначности в различных формах переживания неопределенности, описанных в этой книге. Эти переживания приводят к самопознанию благодаря целенаправленной работе по их разъяснению. Именно такого разъяснения эта книга и стремилась достичь, воздерживаясь от скоропалительной поддержки или осуждения свободы, отказываясь использовать психологическую лексику, касающуюся расширения прав и возможностей или психологической травмы, чтобы пролить свет на природу подобных переживаний. Эта книга является попыткой противостоять эпистемологическому автократизму психологии в эмоциональной сфере. Социология не меньше, чем психология может внести значительный вклад в прояснение обескураживающих переживаний, которые составляют нашу частную жизнь. По сути, социология, возможно, даже лучше подготовлена к пониманию ловушек, тупиков и противоречий современной субъективности, чем психология.

Один из вопросов идеалистической философии заключался в том, как субъект смог создать единое целое из множества ощущений и впечатлений, приходящих из внешнего мира. Субъектом является тот, кто образует единство между разнородными силами, входящими в сознание. Далее Гегель развил это понимание: В процессе стремления к единству личность порождает ряд возражений, конфликтов, противоречий, внутренний раскол и разобщенность, которые он назвал «отрицаниями»⁵⁴⁶. Личность как единство возникает из этой работы отрицания в способности отрицать отрицания. По словам Роберта Пиппина относительно Гегеля, сознание «всегда реализует свою собственную концептуальную деятельность, и в некотором смысле это означает, что оно одновременно самоутверждается, вынося собственные суждения и предъявляя требования, и потенциально «отрицает само себя», осознавая, что то, что оно считает правильным, может и не оказаться таковым»⁵⁴⁷.

Следовательно, с точки зрения Гегеля, противоречие продуктивно и позитивно, поскольку оно способствует рождению новой сущности. Противоречие, например, является неотъемлемой частью процесса признания, а признание способно преодолеть противоречия, присущие сознанию.

Однако сексуально-экономический субъект, описанный в этой книге, создает расхождения и отрицания, которые не «образуют» более крупное единое целое и не превращаются в процесс признания. Его противоречия остаются отрицаниями, неразрешенными разногласиями и расхождениями. Внутренние расхождения происходят между сексуальностью и эмоциями, между мужской и женской идентичностями, потребностью в признании и потребностью в независимости, между феминистским равенством и самосознанием, регулируемым визуальностью, которую производят капиталистические индустрии, находящиеся под контролем мужчин. Все эти противоречия обусловлены отнесением самосознания к категории сексуальности, организованной и управляемой в рамках структур и процедур скопического капитализма; и часто они остаются таковыми: противоречиями, которые невозможно преодолеть или устранить, отрицаниями, которые превращаются в негативные чувства.

Поэтому в социальной среде, где субъект занят преодолением таких неразрешимых противоречий, признание — процесс преодоления межсубъективного отрицания — не может происходить. Это, отчасти, подтверждает и Наоми Вульф в ее ставшем классическим исследовании красоты: «Эмоционально нестабильные отношения, высокий процент разводов и многочисленность населения, выброшенного на рынок сексуальных услуг, благоприятны для бизнеса в условиях потребительской экономики. Красота порнографии нацелена на то, чтобы сделать современный секс жестким, скучным и таким неглубоким, как ртутное зеркало, и совершенно неэротичным ни для мужчин, ни для женщин»⁵⁴⁸.

Рынок — как институт свободы — толкает индивида прямо на потребительско-технологический путь, который одновременно способствует рационализации поведения и создает мучительную неопределенность в отношении правил и природы взаимодействий, а также неуверенность в отношении собственной и чужой ценности. Эта неопределенность, в свою очередь, способствует созданию дополнительных эмоциональных товаров, предоставляемых бесконечным потребительским рынком, которые, как предполагается, помогают человеку достичь более совершенной индивидуальности и наиболее благоприятных отношений.