Иначе говоря, по словам социолога Стивена Рагглса, «в прошлом браки в большей степени регулировались социальными нормами и в меньшей степени рациональным расчетом для достижения максимального индивидуального счастья»481.
Действительно, наиболее распространенными причинами распада семьи и развода, приводимыми мужчинами и женщинами, были постепенное отдаление и потеря близости, отсутствие чувства любви и признательности со стороны супруга, проблемы сексуальной близости и серьезные различия в образе жизни или ценностях. Реже в качестве причин, способствующих разводу, упоминались конфликты, связанные с детьми, проблемы злоупотребления психоактивными веществами и насилие в браке482.
В другом исследовании, посвященном разводам в Австралии, авторы утверждают, что «71 % всех оставшихся мужчин и женщин рассматривали эмоциональные проблемы как основную причину распада брака» — оставляя позади жестокие отношения (включающие насилие или злоупотребление алкоголем) и внешние факторы (например, финансовые, в работе Айлин Уолкотт и Джоди Хьюз)483. Очевидно, что в середине 1980-х годов сексуальные и эмоциональные проблемы считались более уважительными или более вескими причинами для развода, чем в предыдущие десятилетия. Эмоции стали центральным элементом брака и развода, той самой «деталью», которая создает или разрушает отношения.
Второе открытие, которое следует поставить в один ряд с этим, также поразительно: главными инициаторами развода в Соединенных Штатах, Европе и Австралии являются женщины484. Это согласуется с выводом о том, что занятость женщин повышает вероятность развода. Как утверждает Эндрю Черлин, «почти каждый известный ученый, который обращался к этой теме [развода] в ХХ веке, указывал на важность роста занятости женщин»485. Относительное увеличение экономической власти женщин, по-видимому, каким-то образом связано с тем, что они инициируют развод чаще всего по эмоциональным причинам. Иначе говоря, доступ к экономической независимости позволяет эмоциям занять центральное место. Майкл Розенфельд утверждает: «Один из парадоксов гендера, брака и жизненного цикла состоит в том, что молодые одинокие женщины, по-видимому, желают брака и серьезных отношений больше, чем мужчины, однако замужние женщины, судя по всему, менее удовлетворены своей семейной жизнью, чем женатые мужчины»486. Даже когда женщины при разводе несут бόльшие в экономическом отношении потери, чем мужчины (несмотря на то что женщины сейчас имеют более высокооплачиваемую работу, чем когда-либо прежде, развод делает большинство из них экономически более уязвимыми)487 и даже когда у них меньше альтернативных возможностей — меньше вероятности снова вступить в брак, — они тем не менее более склонны инициировать развод. Таким образом, теории возможностей объясняют развод только тем, что экономическая независимость выдвигает на первый план конкретные эмоции, которые, в свою очередь, воспринимаются как мотивированное обоснование для развода.
Сделанные ранее выводы о том, женщины чаще хотят серьезных отношений, чаще инициируют развод и, в отличие от мужчин, делают это по эмоциональным причинам, предполагают, что и сексуальные договоры женщины
Полностью осознавая, что я дам объяснение лишь части сложного спектра причин, по которым распадаются браки (или совместная жизнь), могу сказать, что женский подход к браку основывается на том, что мы можем назвать эмоциональной онтологией, то есть на том, что женщины воспринимают как сферу «настоящих» эмоций, «подлинных» эмоциональных потребностей и эмоциональных норм, предписывающих правила восприятия эмоций, их выражения и обмена. Подобно тому, как отличаются подходы мужчин и женщин к сексуальной сфере, отличаются и их позиции в эмоциональной сфере и способы подхода к ней. Точно так же, как сексуальность по своей сути превратилась в сферу проявления мужского статуса, эмоциональность и управление эмоциями сыграли решающую роль в формировании женской идентичности. И если мужчины ориентированы на накопление сексуального капитала, женщины в качестве стратегического способа ориентации своих действий и проявления социальной компетентности используют именно эмоции. Это происходит и при вступлении в отношения, и в процессе стабильной связи, и при выходе из отношений. Таким образом, хотя популярная и даже научная литература все активнее утверждает, что мужчины с Марса, а женщины с Венеры, что мужчины способны рационально решать проблемы, тогда как женщины эмоциональны и ориентированы на отношения, доходя даже до объяснения этих различий структурой их мозга489, новые нейробиологические исследования совпадают с утверждениями социологов об отсутствии или незначительном количестве «генетически обусловленных» различий, касающихся «эмоционального мозга». Самоопределение женщин в качестве управляющих эмоциональной сферой имеет больше общего с социальными ролями и предписаниями, чем с биологией. Действительно, положение женщин в эмоциональной сфере связано с их экономическим и социальным положением в качестве лиц, обеспечивающих уход и заботу (детям и другим мужчинам и женщинам), что, в свою очередь, способствует их основной роли в управлении отношениями490.
Женщины сыграли ключевую роль в переосмыслении брака, заменив определение его предназначения с экономического на эмоциональноое491, и стали главными управляющими эмоциями в структуре, все чаще рассматриваемой как чисто эмоциональная организация, которая скрепляется эмоциями ее членов и достижением идеала близости. Именно из-за того, что брак стал более эмоциональным, он стал более неопределенным, то есть менее зависящим от предписанных четких гендерных ролей, распределенных по частному или общественному признакам492, и более основанным на индивидуальном выражении эмоций. Превращение брака в эмоциональный институт, в свою очередь, ставит женщин и мужчин в разные позиции по отношению к нему как к эмоциональной структуре. В ходе исследования большой статистически репрезентативной выборки, состоящей из 1003 взрослых молодых людей, и одиноких, и состоящих в браке, 80 % женщин заявили, что они больше ценят способность мужа искренне выражать свои чувства, чем способность просто обеспечивать их493. Эмоциональная близость для большинства женщин является главной целью и важнейшим критерием законного брака. Как таковая, эмоциональная близость стала движущей силой дезинституционализации, заставляющей брак руководствоваться скорее психологией, чем социологией, индивидуальным темпераментом, а не ролями и нормами. Это метко сформулировал социолог брака Эндрю Черлин: «Личный выбор и саморазвитие играют большую роль в построении людьми своей супружеской карьеры»494. Близость зависит от добровольного проявления и выражения эмоций двух людей и таким образом, видимо, заставляет брак следовать изгибам и особенностям характера индивидуума. Именно по этой причине дискурс психотерапии стал решающим для формирования и мониторинга интимных связей, как способа выражения эмоций и управления ими.
Сюжетная структура выхода из отношений
В отличие от форм отсутствия любви, описанных ранее в этой книге, развод — это процесс принятия решений, который вызывает массу обоснованных объяснений для того, чтобы сделать решение понятным для себя и своего окружения. И, поскольку это продуманное решение, он имеет сюжетную структуру, когда субъекты пытаются объяснить, обычно ретроспективно, свои собственные мотивы или мотивы партнера. Исчезновение любви происходит в результате множества событий, которые, в свою очередь, осознаются и соединяются вместе посредством изложения фактов и причин, тем, что Люк Болтански и Лоран Тевено называют «режимами оправдания»495, подразумевающими одновременно объяснение личных мотивов собственных чувств и действий, а также ссылки на общепринятые нормы. В терминологии Майкла Стокера эти режимы предполагают оправдания «путем объяснений» (мотивов действия) и «ради» самого объяснения (разъяснения собственных действий, с упоминанием цели, которую человек хочет достичь)496.
В резком контрасте с описанием влюбленности наименее распространенным объяснением исчезновения любви являются прозрение, откровение или понимание, в процессе которого субъект внезапно осознает и осмысливает новый аспект происходящего. Бертран Рассел приводит удачный пример, ссылаясь на свою первую жену Элиссу («Элис») Пирсолл Смит: «Однажды днем я отправился на велосипедную прогулку и, проезжая в какой-то момент по проселочной дороге, я вдруг понял, что больше не люблю Элис. До этого момента и я понятия не имел, что моя любовь к ней ослабевает»497. Они были в браке с 1911 по 1921 год, и Рассел описывает исчезновение любви как внезапное откровение. Приведу еще один пример из моей собственной выборки: Даниэль, шестидесятичетырехлетний литературный критик из Израиля, вспоминает:
Я прекрасно помню, как возникло [мое решение уйти от нее]. Я мыл посуду, а она подошла и что-то сказала, уже не помню что. И в этот момент я впервые сказал себе: «Я больше так не могу». На этом все и закончилось. Как только я сказал себе эти слова, я больше не мог оставаться с ней. Больше не мог это выносить.
Откровение может быть также представлено как описание внезапного события, например влюбленности в кого-то другого или понимания чего-то нового о своем партнере. Некоторые респонденты говорят о «переломных моментах» в их восприятии партнера. Тема (эмоционального) «перелома», вызванного явными или неожиданными событиями, занимает центральное место во многих современных литературных и кинематографических произведениях. Например, фильм «
Другая форма описания событий представляет собой накопление фактов и причин: мелких событий и ежедневных конфликтов, постепенно разрывающих структуру интимности. Авишай Маргалит говорит об «эрозии», метафоре, уместной в том случае, когда будничность повседневности разъедает плотно сотканное полотно семейной жизни. Незначительные события накапливаются до тех пор, пока, по словам респондентов, не наступает точка невозврата, когда они «больше не могут». В этом повествовании люди суммируют факты, действия, слова или жесты как доказательства того, что «что-то идет не так». Клэр Блум, знаменитая актриса, которая была замужем за писателем Филипом Ротом, рассказывает, как он объявил ей о том, что хочет развестись:
«Почему ты так сердишься на меня?» — спросила я, стараясь оставаться спокойной.
И Филипп в течение двух часов продолжал выговаривать мне, едва переводя дыхание, что мой голос был слишком спокойным, и из-за этого он чувствовал себя отвергнутым, ведь я намеренно разговаривала с ним в таком тоне. Я вела себя странно в ресторанах, поглядывая на часы и что-то напевая себе под нос. Я паниковала, когда сталкивалась с его болезнями, и понятия не имела, как с ними справиться. Когда он ложился в больницу на операцию на открытом сердце, я не смогла найти медсестру, и он был вынужден заняться ее поисками, бегая туда-сюда по коридору. <…> Я заставляла его ходить в оперу, которую он ненавидел… и так далее и тому подобное498.
Здесь недовольство субъекта выражается в повторяющихся претензиях по поводу раздражающих его способов существования и поведения, которые противоречат его собственным.
Это предъявление претензий становится «соломинкой, сломавшей спину верблюду» или, используя другую метафору, «каплей воды, переполнившей чашу», когда человек больше не в состоянии «оставаться и все это выносить». Оно свидетельствует о том, что субъект преодолевает ежедневные разногласия и конфликты, накопление которых становится невыносимым для него, превышая «положительные» аспекты отношений. Подобные претензии часто высказываются, когда возникают многочисленные разногласия или ссоры. Это описание событий заключается в предоставлении «доказательств» того, что что-то испортилось либо в отношениях, либо в партнере, либо в паре в целом.
В третьем и, возможно, наиболее интересном описании событий некоторые действия или слова представляют собой «мельчайшие травмирующие» ситуации, знаменующие разрыв — маленький или большой — с нравственными установками субъекта, и он мысленно возвращается к этим событиям, воспринимая их как перелом в отношениях, который уже не может срастись и после которого невозможно полностью восстановиться. Эти травмирующие события воспринимаются как нарушение доверия, сексуального или эмоционального, и оставляют незаживающие душевные раны, которые невозможно исцелить или забыть. Они часто воспринимаются как глубокое посягательство на самооценку субъекта и его чувство собственного достоинства. Вот первый пример такого повествования от сорокапятилетней Ирен, учительницы французского:
Мне кажется, в первый раз я почувствовала, что перестала его любить или, во всяком случае, стала любить меньше, когда из-за назначенной встречи с важным клиентом он не смог отвезти меня в больницу, когда мне стало плохо. На протяжении всех последующих лет я постоянно помнила об этом, такое трудно забыть. Всякий раз, когда его не было рядом со мной в важных для меня ситуациях, я чувствовала себя брошенной и преданной. Всякий раз я вспоминала о том, как мне было одиноко в той больнице из-за того, что мой муж не смог отменить встречу с клиентом. Поэтому, оглядываясь на прошлое, я так и не смогла его простить. Трудно представить, что в течение двенадцати лет я жила с этим — нет, меньше, все это случилось через четыре года после того, как мы поженились, так что в течение восьми лет. Я никогда не говорила ему о том, как мне было больно. Не думаю, что он понимал или догадывался об этом. Но я так и не простила его. Я так и не смогла доверять ему, как прежде.
В этом примере единственное событие знаменует собой нарушение доверия, которое так и не было восстановлено. Микротравма служит основой для толкования последующих событий. Послушаем Ребекку, сорокасемилетнюю американку, живущую в Израиле: