Немецкий сексолог и врач Фолькмар Зигуш утверждал, что сексуальная свобода ослабила чувство долга431, и этот факт нигде не проявляется так отчетливо, как в сфере разрыва отношений. Распространение культуры разрыва знаменует ослабление нравственного долга, ослабление, которое нигде не проявляется столь ярко, как в сексуальной сфере. В своем «
Альберт О. Хиршман в своей книге «
Мы привыкли считать разрыв настолько важной привилегией свободы субъекта позднего модерна вступать в отношения и выходить из них, что почти не задумываемся о последствиях, которые повторные разрывы и неоправдавшиеся ожидания могут оказать на личность и на возможность формирования отношений. Поразительны два аспекта разрывов отношений. Во-первых, они лишены моральной ответственности и поэтому практически не имеют норм. Во-вторых, они предполагаю такую форму вреда, которую можно назвать эмоциональным ущербом. Разрывы относительно безболезненны для тех, кто уходит, и потенциально вредны для тех, кого бросают. Поскольку идеал сексуальной свободы сосредоточен на сексуальном угнетении и господстве, он упускает из виду негативные последствия для культур, в которых доминирует свобода выхода. Мы не задались вопросом, в какой степени повторяющийся или частый опыт расставаний может лишить индивидуума возможности сохранить незыблемое чувство собственного достоинства и формировать прочные и серьезные отношения. Как показывают исследования, последствия расставаний далеко не так легки и беспечны, как привычная небрежность, с которой они практикуются.
Разрушение романтических отношений эмпирически связано с различными негативными физическими и эмоциональными реакциями, от тревоги, депрессии, психопатических состояний, одиночества, подавления иммунитета, смертельных и несмертельных физических заболеваний или несчастных случаев и сокращения продолжительности жизни до мгновенной смерти в результате самоубийства или убийства434.
Психологи, занимающиеся проблемой разрыва отношений, обычно используют такие слова, как
Разведенные и расставшиеся люди более чем в два раза чаще совершали самоубийства, чем женатые (RR (относительный риск) = 2,08, 95% доверительные интервалы (95% ДИ (CI)) 1,58, 2,72). Одиночество или вдовство не оказывали существенного влияния на риск самоубийства. Когда данные разделили по признаку пола, было отмечено, что риск самоубийства среди разведенных мужчин оказался более чем в два раза выше, чем у женатых мужчин (ОР (RR)=2,38, ДИ (CI) 1,77, 3,20). Среди женщин, однако, статистически значимых различий в риске самоубийства по категориям семейного статуса435 не наблюдалось (вероятно, потому что женщины воспринимают как должное неопределенность отношений и их возможный конец).
Еще одно исследование предполагает, что как для мужчин, так и для женщин развод создает риск самоубийства по крайней мере в четыре раза выше, чем любое другое семейное положение436. Другие исследователи считают, что основным эффектом разрыва является потеря ясности в представлении о собственной индивидуальности, то есть менее четкое представление о том, кем человек является437. Каковыми бы ни были актуальные статистические данные и последствия разрыва отношений, факт остается фактом: разрыв часто представляет собой тяжелое психологическое переживание, ставшее теперь само собой разумеющимся в крайне сексуализированных и эмоционально неустойчивых культурах. Раз они увеличивают вероятность самоубийства, влияют на желание создать новые отношения, порождают краткосрочную или долгосрочную депрессию и более или менее продолжительно влияют на самооценку и представление о самом себе, то расставания должны поднимать вопросы о границах согласия как подразумеваемой философии, направляющей отношения. Как красноречиво выразился ученый-юрист Робин Уэст: «Несогласованные сделки — изнасилование, кража, рабство — безнравственны, поскольку отсутствие согласия не подразумевает ценности, значимости или честности их противоположностей, совершаемых по взаимному согласию, — секса, владения собственностью или оплачиваемого труда. [Отношения по взаимному согласию] наверняка могут быть недоброкачественными по какой-то другой причине»438.
Ожидание и обыденность расставаний также приводят к тому, что моральные критерии их оценки становятся запутанными и неопределенными. Именно из-за свободы выхода субъекты не знают, какой нравственной системы придерживаться после разрыва. Вот пример того, какие трудности возникают при разрыве отношений из-за невозможности выразить их нравственным языком.
Я все еще учусь справляться с этим [распадом отношений]. Это трудно. Он был у меня первым. Он все еще хочет втайне встречаться со мной по выходным, но в остальном он УЖАСНО обращается со мной. Он говорит отвратительные вещи, чтобы меня унизить. Он все еще хочет контролировать меня, даже несмотря на то что общается с этой девушкой. Мне приходится видеть их вместе в школе и как-то справляться с тем фактом, что он больше не проводит время со мной. Иногда мне кажется, что я должна выбросить все из головы и двигаться дальше, но потом мне становится страшно, что я пожалею об этом, а вдруг все можно было спасти. Думаю, что начну освобождаться от этого, и, если он действительно хочет, чтобы все изменилось в лучшую сторону, он не даст мне уйти439.
У этой молодой особы отсутствует какое-либо чувство нормативной ясности, которое могло бы послужить ей ориентиром: несмотря на ужасное поведение ее парня, она не уверена в нравственном значении его действий, которые выражены эмоциональным, а не моральным языком. На самом деле субъективация опыта влечет за собой глубокую неуверенность и в собственных чувствах, и в нравственном смысле эмоций, и в действиях других людей. Следует ли ей чувствовать сожаление? Непреклонность? Решимость бороться за свою любовь? Следует ли ей осуждать своего парня? Эти вопросы резко контрастируют с культурами, в которых сексуальность глубоко укоренена и определяется нравственной культурой, и, не имея четких ориентиров, индивиды вынуждены разбираться с ними самостоятельно. Как выразился философ Авишай Маргалит: «Либеральная мораль не признает мораль сексуальную как самостоятельную нравственную сферу. Она отдает дань важности секса в жизни человека, а также осознает его уязвимость перед эксплуатацией и господством. Она признает сексуальность как деликатную область применения общих нравственных принципов. Но она не признает сексуальность как независимую нравственную сферу со своими собственными принципами, также как не считает принятие пищи самостоятельной нравственной сферой. В самом деле, с точки зрения либералов, для сексуальной нравственности места не больше, чем для нравственности принятия пищи»440. Очевидным следствием этого является некоторое безразличие к тому, что философ-юрист Алан Вертхаймер называет «эмпирическим вредом», то есть такого рода вредом, который наносится способности человека иметь переживания441. Господствующие нормы, полагает Вертхаймер, довольно снисходительны по отношению к сексуальному обману. Можно даже добавить, что они довольно снисходительны к расставаниям и даже поощряют их. Разрыв отношений становится безобидным с нравственной точки зрения или, проще говоря, совершенно не относящимся к сфере нравственности. Повторяющиеся разрывы наносят эмпирический вред либо потому, что они делают человека безразличным к вреду, который он причиняет другим людям, либо потому, что это вредит эмоциональной целостности брошенных людей, отрицательно сказываясь на их способности верить в то, что они снова могут испытать подобные переживания.
Александр — пятидесятивосьмилетний бухгалтер из Великобритании. Он женился в двадцать девять лет и развелся в тридцать три. Вот, что он рассказывает о своем опыте:
АЛЕКСАНДР: Я с самого начала знал, что мы не подходим друг другу.
КОРР.: Вы знали это с самого начала?
АЛЕКСАНДР: Да. Честно говоря, даже до того, как женился. Было очевидно, что мы несовместимы, что у нас разные темпераменты.
КОРР.: Развод был болезненным?
АЛЕКСАНДР: Вообще-то нет. Возможно потому, что я этого захотел. Переживание, о котором я рассказывал вам раньше, из-за той женщины, с которой я познакомился после развода, было гораздо болезненней. Я любил ее, очень сильно любил, но после года, проведенного вместе, она сказала, что хочет расстаться [
КОРР.: Каким образом?
АЛЕКСАНДР: Думаю, этот опыт был эмоционально настолько трудным, настолько мучительным, что я замкнулся, что-то во мне перегорело, я так и не смог больше открыться женщине подобным образом. Может быть, именно поэтому я до сих пор не женат, хотя прошло уже больше двадцати лет после развода. Я так и не смог снова открыться. Ни разу с тех пор. Можно сказать, я был травмирован этим разрывом. Признаться, я этого не осознавал до разговора с вами.
В том же духе рассказывает о своих первых впечатлениях шестидесятисемилетний француз Сирил, работавший журналистом:
Когда я был молод, от меня ушли две женщины, у каждой были свои причины. И обе они сделали это довольно резко. Я был влюблен в них и, думаю, до сих пор травмирован этим. Больше я так никогда и не смог влюбиться. Больше не смог никому довериться. Сейчас у меня замечательные отношения с женщинами, но я никогда больше не влюблялся так, как раньше. Вот почему мне гораздо удобнее иметь сразу несколько отношений. Уже не будешь столь уязвимым, если у тебя несколько отношений одновременно.