ЭЛЬЗА: Потому что невозможно понять, что имеет значение для других людей и даже для нас самих. Мужчина, о котором я упоминала вначале, бизнесмен, он приходил каждый вечер и водил меня по ресторанам, оплачивал и ужин, и напитки, просто увивался за мной, а затем, не сказав ни слова, исчез. Казалось, он был влюблен, а потом из-за политических разногласий решил, что я ему не подхожу, представляете? Очевидно, наши отношения мало для него значили. Может, когда-то и значили, а потом перестали. Теперь я встречаюсь с другим мужчиной, и он часто отменяет встречи, опаздывает, не звонит, когда должен позвонить, но он все равно остается рядом. Мы ссорились несколько раз, но он, кажется, очень мною увлечен, и поэтому я больше не знаю, что имеет значение, а что нет, влюблен он в меня или нет. Просто такое ощущение, что уже нет никаких правил. Очень трудно понять, что работает, а что нет, и в чем смысл того, что мужчина делает или не делает. Может, он не звонит, потому что занят? Может быть, потому что он просто не хочет быть навязчивым? Может, потому что я ему вдруг разонравилась? Слушайте, это может быть что угодно. Так что у меня еще ни разу не возникало ощущения, что я
Здесь речь идет о трудностях заключения договора, поскольку люди постоянно обсуждают правила вступления в отношения и их значение для чувства собственного достоинства. Раз «неопределенность относится к неспособности человека описывать, предсказывать и объяснять поведение в социальных ситуациях»419, то очевидно, что этот субъект сталкивается с высокой степенью неопределенности, как своей собственной, так и других людей. Отсутствие ритуальной структуры и нормативных якорей заставляет субъекта самостоятельно пытаться разгадать намерения партнера, разрабатывать план действий и стратегические реакции на неопределенность и формировать ясные и устойчивые чувства. Иначе говоря, неопределенность порождает метаэмоции, эмоции относительно эмоций, которые делают процесс знакомства субъектов запутанным и чрезвычайно рефлексивным, причем субъекты пытаются контролировать этот процесс, сознательно отслеживая поток и интенсивность собственных чувств. Эта рефлексивность служит отличительным признаком вступления в отношения, особенно когда намерения действующих лиц неясны и трудно поддаются пониманию. Эти два слоя — эмоции и метаэмоции — делают процесс вступления в отношения затруднительным. Вот еще один пример этого.
Тамар — тридцатидвухлетняя израильская студентка гуманитарного факультета, которая также работает в компании высоких технологий:
Тамар: Моя подруга позвонила мне и сказала: «Я познакомилась с парнем, он такой классный; меня познакомили с ним друзья; но он не написал мне ни одной СМС за два дня. Правда, он сказал, что будет очень занят. Что ты думаешь об этом? Я думаю, что он должен сделать первый шаг, ведь он должен ухаживать за мной. Я интуитивно чувствую, что он должен, но не уверена». Я ей ответила: «Если ты не хочешь оставаться в подвешенном состоянии, спроси его. Пригласи его на свидание. Пошли ему непринужденное СМС. Что касается меня, я ненавижу оставаться в неизвестности». Она ответила: «А я ненавижу все эти “непринуждённые” послания, как будто я вся из себя крутая, когда на самом деле это далеко не так. Если бы он захотел пообщаться, он давно бы уже написал “давай поговорим”» — «А вот я ненавижу быть в подвешенном состоянии. Мне нужно знать. И я пишу. Мне наплевать, что я пишу первой. Мне необходимо знать». Тогда моя подруга говорит: «Уф!!! Я сыта по горло. Он должен освободить меня. Да, да. Нет, нет, это мне нужно освободиться от него. Он должен мне написать». [
КОРР.: Предположим, вы знакомитесь с тем, кто вам понравился.
ТАМАР: Как?
КОРР.: Как хотите.
ТАМАР: Лучше с помощью друзей.
КОРР.: Можете ли вы объяснить, почему лучше?
ТАМАР: Помимо избытка выбора, того факта, что он очень велик, мне кажется, что нет никаких обязательств, когда вы знакомитесь сами, через интернет. Возникает такое чувство, что можно делать все, что захочешь. Если вас знакомят друзья, он будет более ответственным. Он вынужден быть более осторожным. Но если вы знакомитесь без помощи друзей, у мужчин возникает ощущение, что они могут делать все, что им заблагорассудится.
Несмотря на разрыв поколений, высказывания Тамар и ее подруги перекликаются с высказываниями Эльзы, поскольку все они описывают состояние, в котором правила ухаживания неясны, намерения субъектов невозможно предугадать и они требуют рефлексивной вербализации и постоянного анализа, состояние, в котором выражение желания сильно ограничено представлением о том, что именно мужчинам дано право решать, каким образом вступать в отношения, из которых можно легко выйти, что они с успехом и делают. Более того, спор между Тамар и ее подругой разгорается из-за вопроса о том, не умаляется ли ценность женщин, когда они «звонят первыми», предполагая, что сексуальная сфера пронизана борьбой за власть. Неопределенность обрекает эти взаимодействия на начальном этапе, поскольку выражение слишком большого или слишком малого интереса в равной степени может стать губительным для отношений, во-первых, потому что сигнализирует о слабости человека, а во-вторых, потому что делает его неспособным вступить в серьезные близкие отношения. «Непонимание, что делать» — звонить или не звонить, проявлять интерес или нет — является результатом социологического ограничения, при котором субъекты управляют противоречивыми желаниями и требованиями, возникающими в процессе взаимодействия: желанием не показаться слишком страстно жаждущими отношений и все же с нетерпением стремиться к ним, желанием иметь еще одно подтверждение собственной ценности и навязанными самому себе ограничениями эмоционального самовыражения. Не демонстрировать «потребность в эмоциональной поддержке» стало ключевым мотивом отношений, особенно при вступлении в них, что отнюдь не способствует возникновению желания заключить эмоциональный договор или выполнить необходимую символическую работу по проявлению интереса, или серьёзных намерений, или и того, и другого. Таким образом, в сексуально-романтическом взаимодействии наблюдается следующий парадокс: чтобы создать отношения, требуется продемонстрировать определенную отстраненность, поскольку она свидетельствует о независимости и, следовательно, о ценности. Однако отстраненность часто указывает на стратегию самозащиты партнера. Пример такой парадоксальной ситуации привел пятидесятидевятилетний Жан-Пьер. Поведав о своих собственных трудностях с поиском партнерши, он рассказал о двух своих дочерях, двадцати пяти и тридцати лет.
ЖАН-ПЬЕР: Ни у одной из них [его дочерей] нет бойфренда, никак не складывается. Они встречаются с кем-то один или два раза, иногда больше, они видятся с кем-то в течение нескольких недель, но ничего не получается. И обе они говорят мне одно и то же: это очень сложно. Они считают, что нет никаких правил. Они хотят, чтобы именно парни проявляли инициативу. Сами они не будут этого делать. Но стоит парню написать больше трех сообщений — все, он в пролете. Одно сообщение хорошо, два еще как-то терпимо, но третье означает, что он слишком навязчивый, и это катастрофа — он выбывает. Так что не только парни c заморочками. Они сами хороши. Чтобы понять, что им делать в этой неразберихе они пытаются найти ориентиры в феминизме.
КОРР.: Как же?
ЖАН-ПЬЕР: Они скоры толковать поведение мужчины как проявление силы. Они очень бдительны и не хотят ощущать себя беспомощными или управляемыми. Но при этом они, видите ли, ждут, что мужчина сделает первый шаг. Вот вам и противоречие. Они осознают это, но не собираются ничего менять. Говорят, что если бы поступили иначе, то разрушили бы всякую возможность на отношения с мужчиной. Что секрет не в том, чтобы показать себя эмоционально зависимой.
Несмотря на все еще широко распространенные патриархальные режимы господства, феминизм во всех своих проявлениях и особенностях оказал глубокое влияние на гетеросексуальные отношения, на представления мужчин и женщин о себе и друг о друге, способствуя формированию психологических механизмов отказа от выбора. Как обсуждалось ранее, феминизм по большому счету представляет собой идеал независимости и равенства и в этом контексте поощряет женщин, по словам Жана-Пьера, быть «бдительными» по отношению к проявлениям власти и обесцениванию женщин, что, в свою очередь, заставляет их тщательно следить за поведением мужчин, которое может содержать подобные проявления. Такие признаки можно обнаружить в отсутствии взаимности (когда мужчина не готовит для женщины, или звонит ей реже, чем она ему), в сексуальной агрессивности (насилии над женщиной), в эмоциональной отстраненности (когда мужчина практически не выражает свои эмоции и не перезванивает достаточно быстро) или в меньшей готовности жертвовать личными интересами ради отношений. С учетом того, что феминизм стремится уравнять гендерные роли и тщательно исследует поведение мужчин на предмет скрытых признаков господства, он также повышает чувство собственного достоинства женщин и критерии их самооценки. Как мы уже видели выше, ценность в рыночной ситуации по большому счету неопределенна и поэтому должна быть защищена. Однако, как замечает Жан-Пьер, его дочери отвергнут любого мужчину, который будет уделять им слишком настойчивое внимание, поскольку они истолкуют его преследования как «эмоциональную зависимость» — предельно уничижительный взгляд на человека в культуре, где господствует идеал независимости. Это осложняется тем, что грань между независимостью и эмоциональной дистанцией действительно очень тонка, что создает путаницу в отношении эмоций и намерений других людей (и даже своих собственных). Как указывает Жан-Пьер, ключевые психосоциальные процессы, участвующие в формировании отношений, бывают двух видов: оценка психологической, сексуальной и социальной ценности человека (независимо от того, проявляет человек эмоциональную зависимость или нет, «проявляет ли он интерес или нет») и процесс защиты личности, гарантирующий, что ее целостность и ценность не пострадают или не уменьшатся. Оба процесса должны ориентироваться на противоречивые императивы, лавируя между императивом независимости (своей и чужой) и выражением привязанности. В результате сексуальные субъекты сами контролируют свои чувства: например, респонденты говорят о таких механизмах, как «уход в себя», «самозащита», «самооборона», «обеспечение собственной безопасности» или «уход от боли». Эти механизмы указывают на способность субъектов контролировать поток чувств, для того чтобы поддерживать самооценку и независимость, избегая при этом сильных эмоциональных переживаний. Таким образом, субъекты разрабатывают психологические стратегии оценки риска, пытаясь понять, насколько они рискуют, проявляя свои чувства и «открывая себя» при вступлении в отношения.
Настороженность к проявлению интереса или незаинтересованности окружающих сопровождается пристальным вниманием к собственной самооценке, где ощущение собственной значимости становится надежным признаком хороших отношений. Например, влиятельный журнал
В условиях неопределенности, вызванной поведением окружающих, эмоциональная семиотика взаимодействий — расшифровка эмоциональных знаков, порождаемых ими, — может стать агонистической, намерения других людей могут сделать человека беззащитным перед потерей или причинением вреда. Когда эмоции по отношению к партнеру становятся неопределенными, субъекты обращаются к своей самооценке, чтобы обрести чувство уверенности. Индивидуум учится определять поведение партнера с помощью собственной субъективности. Вопрос «Как меня заставляют чувствовать?» становится ключом к последовательному прогрессу и перформативному проявлению эмоций. Такое внимание к чувству собственного достоинства, в свою очередь, увеличивает риск агонистических отношений, основанных на конфликте. Вот два примера подобных тонко настроенных механизмов самозащиты, зависящих от того, как человека заставляют чувствовать, а не от того, насколько его привлекает другой человек.
Рафаэль из Израиля. Ему двадцать четыре года, он студент факультета философии, работающий неполный рабочий день:
КОРР.: У вас есть девушка?
РАФАЭЛЬ: Честно говоря, я только что с ней расстался.