Не дождавшись реакции несведущего посетителя, столоначальник зачеркнул «25» и написал «15». Тот продолжал сидеть молча, пораженный столь бесстыдным вымогательством. Когда появилось «по крайней мере 10», отец Иоанн, уже не сдерживая себя, поднялся и грозно навис всей могучей фигурой над тщедушным чиновником:
— Милостивый государь! Я уже доложил, что приехал из Америки, где прожил пятнадцать лет среди дикарей, и сам — дикарь! Я сейчас войду в присутствие без вашего участия и сам доложу о себе!
— Вас оштрафуют, — попытался унять Вениаминова ошарашенный чиновник.
— Да, и деньги пойдут в казну, а не в ваш карман!
Паспорт строптивому батюшке прописали бесплатно. Этот эпизод, смеясь, он рассказал в тот же день обер-прокурору, и тот выслушал, не удивившись. А вот рассказы о характере и обычаях «диких» так пленили главу Синода, что он предложил Вениаминову приходить к нему в любой день без всякого доклада.
Рассказывая об обычаях и традициях жителей далеких островов и Аляски, отец Иоанн нередко задумывался над тем, насколько полезно этим народам просвещение. Он и о самом просвещении много размышлял, сравнивал его с образованием, явно различая их. Просвещение он понимал не как образование одного ума, но как нравственное совершенствование, иначе зачем нужны познания? Как писал Вениаминов, улучшится ли нравственное состояние «дикаря», когда он узнает, что не солнце вращается вокруг земли, а наоборот? И принесет ли пользу алеутам знакомство с привычками и обычаями цивилизованных народов? «Счастливее ли будет дикарь в быту своем, когда он из звериной шкуры переоденется в сукно и шелк, а в то же время переймет с ними и все злоупотребления производителей и потребителей?» Не следует думать, что Вениаминов призывал оставить усилия распространения христианства и образования в Америке, нет, он говорил о том, что положительные стороны просвещения всем известны — алеуты больше не убивают своих рабов, прекратились междоусобные войны, они обучились грамоте, ремеслам, огородничеству, их пища стала разнообразнее, а сами они чистоплотнее. Но он выражал опасение, что, приучая алеута к чистоплотности, не содрать бы с него «и природной его кожи, и тем не изуродовать его. Надобно выводить дикарей из мрака невежества на свет познаний, но осторожно, чтобы не ослепить их и может быть навсегда. И искореняя… ложные правила их нравственности, не сделать их совсем без правил».
Каких изменений Вениаминов опасался? Увидев роскошь, какой прежде не знали, и не имея возможности улучшить свою жизнь, алеуты познакомились с чувством зависти, научились жаловаться и унижаться, а ведь раньше, замечал Вениаминов, они стыдились подобных проявлений. Прежде они имели обычай делиться последним куском рыбы, не думая о завтрашнем дне, «ныне просвещение им внушает: помни, что ты — отец семейства, ты должен заботиться о них». Они научились новым ремеслам, но стали забывать прежние, национальные — виртуозное управление байдаркой, промысловую ловлю морского зверя и даже свои многовековые приемы врачевания.
Но главную беду он видел в другом: «Прежде они свои обычаи исполняли строго, тех, кто нарушал их, ожидало всеобщее презрение и даже смерть». Теперь они узнали новые правила нравственной жизни, но вместе с ними познакомились и с необязательностью их исполнения, снисходительным отношением культурных людей к собственным слабостям и стали перенимать это снисхождение. «И алеуты привыкают пользоваться всеобщей амнистией». Вот что волновало и тревожило отца Иоанна, заставляло испытывать сомнения в необходимости изменять жизнь алеутов с «дикой» на «цивилизованную», если в последней он видел все меньше исполнения нравственных законов и все большее оскудение веры.
Миссионерство сродни учительству. И то и другое по своей сути есть служение, бескорыстное несение тягот, и положительный результат этого нелегкого труда совсем не гарантирован. Зато если случается успех, он всегда очевиден, и тогда деятельность миссионера и учителя можно уподобить выезду на улицу с двусторонним движением: появилось встречное — маршрут выбран правильно, нет — произошла ошибка. И кто же в ней виноват? Если миссионер или учитель не был услышан, значит, не нашел нужного слова и верного подхода, и как бы ни тщился он выказать свое красноречие и ученость — обречен слушать лишь звуки собственного голоса. Хорошо, если в тишине, а то и в грохоте школьного шума, в случае миссионерства — побиваемый аборигенами, не понявшими его проповеди. Какой же подход верный? Когда говоришь лишь о своем — даже на их языке или через переводчика, — отклика не жди. А вот когда о их жизни, о том, что их волнует и беспокоит, о их сомнениях и переживаниях, — тогда появляется шанс быть услышанным.
Десять лет Вениаминов безвыездно прожил среди алеутов. Его внимательный взгляд на привычки соседей, размышления об их характере привели его к убеждению, что не внешние причины заставили алеутов поменять веру, отнюдь. Обычно называли две причины крещения «диких» — принуждение и материальные выгоды для новокрещеных, то есть традиционные кнут и пряник.
Вениаминов не сбрасывал со счетов насилия над островитянами, особенно в ответ на убийство тлинкитами русских во время войны 1802 года, тем не менее он не нашел и следов принудительного крещения алеутов — власти «никогда и не думали принуждать их к тому». Он находил несостоятельным также утверждение, будто крещеные освобождались от уплаты ясака. Во-первых, «платеж ясака был очень незначителен и они платили его когда и чем хотели»; во-вторых, новообращенные освобождались от уплаты лишь на время, но не навсегда.
Не соглашался он и с тем, что другие миссионеры объясняли набожность алеутов их внутренней потребностью, неудовлетворенностью прежней верой. «Эти средства только могут заставить принять новую Веру, а не могут быть побуждением к тому, чтобы сделаться ревностным и верным исполнителем правил новой Веры. Алеуты же остались примерно набожны и поныне», — писал он в своем сочинении «Состояние православной церкви в Российской Америке», напечатанном в 1840 году.
Тогда что же? — Один только характер и «расположение души» он видел причиной «скорого и истинного обращения алеутов в христианство». Так вот почему он так внимательно всматривался в них! Его вывод был построен на многолетнем наблюдении за поведением алеутов в различных ситуациях, их исповедей и бесед с ними. Он дал себе труд изучить аборигенов, но взгляд его не был холодным взглядом беспристрастно взирающего на «дикарей» естествоиспытателя-этнолога. Алеуты стали для него соседями, теми, кто разделял с ним беды и радости, многие — соработниками и друзьями, со временем — с любовью пасомым стадом, за которое он нес ответственность. Как опытный садовник прививает ветку плодоносящей яблони на дичку, так Вениаминов прививал христианство на многовековое наследие аборигенов без насилия, сохраняя их язык, традиции, привычки.
Заметим, размышляя над причинами набожности алеутов, он ни единым словом или намеком не упомянул о себе как о миссионере и проповеднике, а ведь первой причиной успешности его служения был он сам. Он учил не одним словом — своей жизнью, когда десять лет терпеливо сносил причуды местного климата, не роптал на нищету и лишение привычных удобств, не перечил грубым и хамоватым приказчикам контор и не оспаривал распоряжений высокого флотского начальства. Алеуты стали свидетелями негромкого делания приехавшего к ним человека и смогли оценить его любовь к ним. Смирение, терпение, участие и великодушие, о котором он говорил в проповедях, в первую очередь проявлял он сам.
В кратком изложении основ православной веры, названном «Указание пути в Царствие Небесное», он поучал алеутов: «…мы не должны выставлять себя перед другими. Например, помогаешь ли ближним, подаешь ли милостыню, живешь ли благочестивее людей, тебя окружающих, или ты разумнее и ученее своих знакомых, или вообще чем-либо превосходишь других, — не гордись этим ни перед другими, ни перед собой, потому что все, что ты имеешь доброго и похвального, это не твое, но дар Божий; твои же одни грехи и слабости».
Как же проходила жизнь крещеных алеутов до приезда Вениаминова? Храма на островах не было, службы за отсутствием постоянного священника не велись, и молились аборигены, как умели и как были научены еще отцом Макарием, посетившим Алеутские острова в 1796 году. Но тот языка алеутов не знал, толмачей, кто был способен перевести христианские истины, кроме общих понятий о Боге, при нем не было. Бывали на Уналашке и священники кораблей, идущих на Аляску, но случалось это нечасто, и оставались они на островах ненадолго, только исполняли требы и времени на беседы и поучения не имели. К тому же бытовало мнение, что алеуты по причине своей «дикости» и «некультурности» вообще не способны осознать и усвоить абстрактные понятия.
Вениаминов был иного мнения об уме и набожности алеутов. Приехав на острова, он обнаружил, что алеуты после крещения совершенно оставили шаманство, уничтожили все маски и бубны, начисто забыли песни и даже суеверия. Как ни пытался отец Иоанн с любознательностью исследователя узнать что-либо о прежних обрядах и услышать какие-нибудь заклинания, никто их вспомнить уже не мог.
До времени его прибытия алеуты «веровали и молились точно
Так и святитель Иннокентий, названный апостолом Аляски и Сибири, наперекор распространенным представлениям об отсталости и неразвитости алеутов, нес им слово Божие.
Ничто так не радовало и не «услаждало моего сердца, как их усердие, или правильнее сказать, жажда к слышанию слова Божия, так, что скорее утомится самый неутомимый проповедник, чем ослабнет их внимание». Как только отец Иоанн приплывал или приезжал в какое-либо селение, все его жители, оставив свои дела, даже самые важные, по первому его зову собирались слушать поучения и «с удивительным вниманием слушали их, не развлекаясь, не сводя глаз, и даже, можно сказать, самые нежные матери в это время делались как бы бесчувственны к плачу детей своих…». К слышанию слова Божия алеуты проявляли необыкновенное, давно не виденное в России стремление, к самим проповедникам — сердечное радушие и «видимое удовольствие». Ведь каждый приезд «адака» (отца) был возможностью слышать обращенное к ним наставление, проповедь по какому-либо случаю, возможность приобщиться Святых Тайн — «истинным праздником, Пасхою». Алеуты даже больных приносили к причалу, чтобы и те увидели священника и приняли благословение.