В его записках есть целая глава с описанием растений Уналашки, обязательным указанием их названий на латыни, объяснением мест произрастания и особенностей. Чего только нет в этом списке! — с непременными дополнениями, съедобные ли растения и ягоды, и если съедобны — то каковы на вкус. Вот, к примеру, известная северным народам шикша (водяника) — «ягоды сии в некоторых местах имеют очень порядочный вкус, и только одни эти ягоды алеуты собирают и запасают на зиму». Или красная ягода, по-алеутски какамагдин, то есть сухие ягоды, похожие на красную смородину, их в пищу не употребляют, «потому что от излишнего употребления оной делается головная боль». Черная или медвежья ягода, видом напоминающая черную смородину, по-алеутски чикатун, «производит рвоту».
Ива, ольховник, бузина, замечал он, не растут как в Сибири, вертикально, а стелются по земле. Описывая растущую на острове флору, не забывал упомянуть отсутствующую: так, привычных русскому глазу ромашки, полыни и крапивы он там не встретил. Зато нашел обилие грибов — белые, красные, величиной иногда с тарелку, маслята и самые сибирские — грузди, — их было особенно много дождливой осенью и, что приятно, — «всегда без червей».
Травы в долинах росли густые и высокие, корма для коров хватало, но скот, на удивление, тучностью не отличался. «И это, я полагаю, оттого, что травы здешние… от испарения моря и недостатка солнечного света водянисты и не столь питательны». К тому же через три — пять лет пастбища неизбежно зарастали сорной травой, и приходилось косить на новом месте. Никто, кроме священника, коров в личном хозяйстве не держал. «Содержание коров очень затруднительно и дорого, ибо сена надобно приготовить не меньше, как на шесть месяцев».
Свиней и коз русские пытались заводить, но они, гуляя по острову, разрывали землянки алеутов и доставляли много других неприятностей. Свиней несколько раз перевозили для откорма на безлюдные соседние острова, однако животные или замерзали, или дичали. Для коз сена на зиму требовалось не меньше, чем для коров, и лучшего качества. А вот уток и кур держали, хотя и не помногу, но все семьи, и вольный воздух острова сотворил с курами удивительное превращение: они там хорошо летали, «так что о них нельзя уже сказать, что курица не птица». Чего на острове действительно не хватало, как считал Вениаминов, так это лошадей, корму для них было достаточно, «по мнению моему, здесь весьма удобно и нужно иметь лошадей».
Описывая топографию острова, Вениаминов начертил карту с указанием бухт и течений в проливах, селений и числа жителей в них, он изучал вулканы и льды, исследовал флору и фауну, горные породы, почвы и минералы. Почва острова состояла в основном из «красноватой глины или черной вулканической сажи, перемешанной с песком и присыпанной землей от 3 до 12 дюймов». Что и говорить, это не чернозем Центральной России или Новороссии, вырастить на такой почве что-либо трудно. А вот яшма, халцедон, кварц, сиенит, змеевик, гранит, обсидиан, вулканический туф и песчаник встречались в избытке. Хлебников увлекался собиранием минералов, составил большую коллекцию, и Вениаминов присылал ему камни.
Всех, кто видел Уналашку с борта корабля или ступал на ее каменистый берег, удивляло: почему на материковой Аляске лес растет в изобилии, а на острове его нет? Вениаминов слышал и читал мнения исследователей о причинах подобного явления и не соглашался, что сильные ветры препятствовали росту деревьев: «напротив, потому здесь так сильно дуют ветры, что нет лесу». В 1803 году из Ситхи привезли и посадили несколько саженцев елок, они прижились, и спустя 20 лет Вениаминов увидел их стройными и крепкими. Раз деревья приживаются — значит, нужно их сажать. «Как видно по пластам земли, еще не слишком давно начали одеваться растениями здешние острова. И потому стоит опытным лесоводам посеять здесь подходящие климату растения — и зашумят дубравы и рощи».
Что могло вырасти на островах, где погода не баловала теплом не то, что лишним — необходимым? Алеуты земледелием не занимались, но семьи русских пытались сеять хлеб и разводить огороды. Как и полагается естествоиспытателю, Вениаминов проводил опыты и наблюдения, каждую из культур пытался вырастить сам и начинал описание с традиционной фразы ученого — «опыты показали». Итак, «опыты показали»: картофель, репа, редька, морковь и свекла растут прекрасно, особенно крупной и вкусной получается репа. А вот картофель мелкий — «не крупнее пули», урожай бывает сам-четыре, иногда сам-семь, что для северных краев совсем неплохо. Огурцы и капуста не созревают, то есть посевы всходят, но не успевают завязаться «даже под стеклами» — это означало: отец Иоанн и теплицы на острове строил. Та же история с самыми необходимыми и популярными культурами — пшеницей, ячменем и горохом, они тоже всходили, но не успевали вызревать в короткое лето.
Начинания отца Иоанна быстро распространялись по острову, недаром он заметил, что после 1826 года, то есть после его приезда, уже и алеуты приохотились к земледелию. Пришлось ему наставлять своих прихожан не только в вопросах вероисповедания, но и в огородничестве: картофель у них не родился оттого, что слишком глубоко закапывали, пока ростки покажутся — зима наступит. Он же и сроки посадки определил: «Садят в первой половине мая, а собирают в последних числах сентября или в первых октября». Удобрение использовали оригинальное — морскую капусту.
Но как бы ни пытались возделывать здешнюю землю, сколько бы труда в нее ни вкладывали, отдавала она крохи, да и те неохотно. И если север России называют полосой рискованного земледелия, то на Уналашке рискованна и сама жизнь. «Здесь человек не рискует одною только водою и воздухом, — писал отец Иоанн, — а все прочее зависит от случая».
Климат островов оказался тяжел даже для закаленных и неизнеженных комфортом сибиряков. В Сибири зима суровая, но воздух сух, в году много солнечных дней, бодрое сияние небесного светила примиряет и с поздней весной, которая будто примеривается: поторопиться к сибирякам или еще испытать их на прочность; коротким и нежарким летом и продолжительной сухой осенью. Иная погода на островах.
Начать с того, что привычных времен года здесь нет. «Можно сказать решительно, что здесь нет обыкновенных времен года, но вместо всех их здесь царствует вечная осень», — писал Вениаминов, определяя единственный сезон острова как нечто среднее между августом и ноябрем. Только по растительности и можно было догадаться — зима или лето, и по календарю, конечно. Хотя острова лежат на несколько градусов южнее, чем расположенная рядом Ситха, средняя температура на Уналашке вдвое ниже, чем на Аляске, и составляет плюс 3,5 градуса C.
Погоду делают на островах ветры — стоит задуть ветрам с моря или с запада, как температура резко падает и становится холодно даже на солнце, и, наоборот, — если дует восточный или южный ветер, наступает ощутимое потепление. В календарное лето воздух может прогреваться до плюс 20–25 градусов, пока не задуют холодные ветры, такое же непостоянство наблюдается и зимой. Скажем, установилась в декабре морозная погода, температура понизилась до минус 16 градусов С, выпал и лег снег, можно сказать, зима вступила в свои права. Но вот подул восточный или южный ветер — и тотчас температура повысилась до плюсовой, наступает оттепель, и если ветры не утихают несколько дней подряд, даже в низинах сходит снег. Переменились ветры — возвращается мороз.
Вениаминов описал такую «зиму» в феврале 1826 года — с 9-го по 28-е было так тепло, что появилась трава, а с 1 марта вернулась настоящая зима, лег глубокий снег и пролежал до середины мая. Старожилы рассказывали, случалось, снег выпадал и летом, в августе, и приходилось собирать ягоды в рукавицах, выкапывая их из-под снега.
1828 год принес островитянам нескончаемые беды, вот как описывал «местные обстоятельства» отец Иоанн в письме. «Нынешняя зима у нас была очень снежна и довольна холодна (морозу было до 13 град{усов}[12]. И продолжалась почти до половины мая, в половине мая были льды у Аляски, и тогда морозу там было 5 град{усов}. Еманы, или козы, бывшие здесь, все погибли от неимения пищи. Правда, досталось и коровам, до половины почти убавило. Лето стоит самое худое, дождливое и туманное, рыб почти совсем нет… Ягоды еще не созрели, да и едва ли созреют, ибо все еще цветки, а ягодки еще впереди. Мы были вчера в поле (12 авг{уста}), и малина еще цветет, а шикша чуть начинает. И так все что-то не веселит, и нынешняя зима, однако, надоест всем, и особливо питающимся рыбою».
Несмотря на тяжелый климат, алеуты и русские болели редко, чаще инфекцию привозили к ним на кораблях, и тогда эпидемия выкашивала и так немногочисленное население островов. «Прошедшею осенью здесь были поветрия: кашель и колотье. И почти всех перебрала и убавила народонаселения, и особенно на Унге, где она была в октябре. Меня Бог избавил, и едва ли не я один только не испытал ее. Сказывают, что завез сию заразу нам „Рюрик“ с островов…»
Вениаминов десять лет вел метеорологические наблюдения, измерял температуру и показания барометра, заносил их в журнал и отправлял на кораблях компании в Петербург. Он описывал календарную весну, которая наступала не ранее середины апреля, и лето, что устанавливалось с середины июля, наблюдал, как в октябре приходит осень и с середины декабря — зима. Он подсчитывал сухие и дождливые, ясные и безоблачные дни, солнечных оказалось в году от 100 до 160; замечал, при каких ветрах выпадал сухой и при каких — мокрый снег; в какие месяцы обыкновенно сходили туманы, он даже описал некое свечение у горизонта, напоминающее северное сияние, что случилось в феврале 1831 года. Его метеорологические наблюдения получили высокую оценку Ф. П. Литке, будущего президента Петербургской академии наук. «Поблагодари отца Иоанна, — просил он в письме Ф. П. Врангелю, — не от моего лица, а от лица науки за продолжение его присылок… Я твердо уверен, что он по всем отношениям мог быть полезнее всех своих собратьев, вместе сложенных и помноженных на десять».
Анализируя многолетние наблюдения, Вениаминов определил факторы, влияющие на погоду в Уналашкинском отделе. Первый из них — холодное море, что окружает острова, в нем температура редко поднималась до плюс 6 градусов, и «ветер, с которой бы стороны ни задул, пробегая пространство моря, должен принять и температуру, близкую температуре воды». К тому же острова лежали на границе двух морей, «одно касается экватора, а другое — полюса», и потому здесь «вечные облака», замечал отец Иоанн. Влияли на климат и понижали температуры льды, их почти каждую зиму пригоняли к островам волны Берингова моря, да и сама почва острова из-за неглубоких снегов промерзала от 4 до 10 дюймов. И конечно, влияли на климат горы, вершины которых покрывали вечные снега, если ветер задувал с гор, то «пронизывал до костей».
Старожилы острова вспоминали, что раньше лето было теплее, зима — морознее, снега — глубже и ветров было гораздо меньше, и если уж они задували, то «во всякое время года дули свои известные ветра». Но времени, когда бы ветры вовсе не дули, старожилы не помнили. Как определил Вениаминов, поистине — «здешнее место есть царство ветров».
Населению островов и Аляски Вениаминов посвятил два тома своих «Записок…», подробно описав внешность, характер, уклад жизни, привычки и обычаи аборигенов, созданные ими сказания и мифы. В то время когда Вениаминов жил на Уналашке, К. Хлебников собирал материал для своих «Записок о колониях в Америке» и нередко просил отца Иоанна расспросить старожилов о том или ином событии, собрать сведения о жителях. Так, подвигнув Вениаминова к разысканиям и наблюдениям, Кирилл Тимофеевич стал невольным вдохновителем его литературных трудов. Сам Вениаминов, проявляя необычайную скромность, своей писательской работе значения не придавал, называл «маранием»: «…я не думал никогда быть сочинителем, ничего не собирал, но если угодно вам… я постараюсь вам доставить все то, что я могу спросить-узнать-собрать-заметить-сказать и проч., проч. касательно здешних происшествий». Свои заметки он переслал и великодушно предложил Хлебникову, не смущаясь, использовать их и даже напечатать под своим именем. Однако Хлебников высоко оценил труды отца Иоанна, в ссылках не забывал указывать его имя и хлопотал об издании «Записок…» Вениаминова в Петербурге. «Книга эта… замечательна тем, что написана прекрасным, легким и живым языком», — отзывался о ней И. Гончаров.
Алеутов описывали многие из тех, кто побывал на островах: правитель Баранов, когда зимовал на Уналашке, мореплаватели Давыдов и Сарычев, ученый Лангсдорф и священник Вениаминов. Сравнивая эти описания, нетрудно заметить очевидные различия: у Вениаминова алеуты выглядят совсем иными людьми. Нет, особенности их бытовой жизни остались теми же, и в оценке характера алеутов нет и намека на прекраснодушие — но мы не найдем и естественного, казалось бы, отвращения и брезгливости к «диким». С доброй и участливой улыбкой смотрит он на алеутов, в то же время взгляд его глубок и внимателен, замечания остры и точны, они выдают в нем тонкого психолога. Не придавая значения своему «маранию», Вениаминов тем не менее уловил и обозначил главное в письме: «Писатель должен не только знать и понимать свой предмет, но и чувствовать, живо чувствовать».