Священство Иркутска живо обсуждало событие между собой, Иоанн тоже принял участие. Говорил прямо: ежели что случится с нами там, на краю света, кто позаботится о вдовах и детях? Он по себе знал, каково это, остаться без кормильца, помнил, как они с матушкой едва по миру не пошли. И если начальство не замечает нужды священников, живущих за десять верст от него, то есть начальства, что будет с теми, кто уедет за десять тысяч верст? Поговорили — и дружно отказались. Иоанн Вениаминов в отказе написал: «ехать отказываюсь по причине отдаленности сего места».

Свой письменный отказ он принес в дом епископа. Его пригласили в гостиную и просили обождать. Первый раз он был в покоях преосвященного, волновался, осматривался, как вдруг двери отворились, появился епископ, а с ним — старый знакомый Иван Крюков. Оказалось, перед отъездом на Уналашку он пришел проститься с его преосвященством.

— Так говорите, алеуты усердны к молитве? — спрашивал епископ Крюкова с улыбкой.

— Да, ваше преосвященство, и нравом они добрые, и к слышанию слова Божия расположены, а кто крещен — к молитве очень усерден.

Не раз слышал эти слова отец Иоанн, но в ту минуту они будто впервые прозвучали. Так случается — слышишь Евангелие или молитву много раз, уже наизусть знаешь, не раз сам объяснял смысл, и вдруг — это бывает одно мгновение — будто пелена с глаз спадет: вот оно, про меня сказано и для меня написано. «Я вдруг, можно сказать, весь загорелся желанием ехать к таким людям». Принесенный отказ скомкал, сунул в карман и с той минуты лишь ждал, чтобы объявить епископу о желании ехать на Уналашку.

Услышав просьбу священника, его преосвященство удивленно поднял брови, оглядел молодого человека, тот под суровым взглядом глаз не отвел.

— Посмотрим, — уклончиво ответил епископ.

А вскоре вынес резолюцию: «Многие из священнослужителей отказались от служения в столь важной и подобно апостольской миссии по причинам совершенно неуважительным, и потому консистория имеет дать жребий… (таким-то) диаконам, и тот, кому падет жребий, должен отправиться непременно». Вениаминова в том списке не оказалось, и он огорчился, можно сказать, отчаялся — неужто теперь, когда уже все решено и осталось лишь сообщить жене да матери, — откажут?

Кинули жребий — выпало ехать диакону, приятелю Иоанна по семинарии. Тот — в ноги его преосвященству, молит о снисхождении, мол, родители старые, жена больная, не сегодня завтра помрет:

— Помилосердствуйте — готов хоть в солдаты пойти! Лишь бы не ехать в Америку!

Тяжела оказалась епископская длань — диакона за неповиновение в солдаты и отправили. Много лет спустя Иоанн узнал о судьбе бедолаги — отслужив 15 лет солдатом в Красноярске, тот умер и до самого своего смертного часа горько раскаивался в упрямстве. А жена, к слову, пережила его на четверть века.

Пришлось епископу дать благословение Вениаминову. Вот так, можно сказать, неожиданно для самого себя 26-летний священник принял решение ехать на край света просвещать алеутов.

Дома его ждали слезы матери и обмороки жены, просьбы подумать о годовалом сыне и мольбы изменить намерение — но он твердо стоял на своем. «Я легко расстался с родиной», — скажет он, вспоминая свой отъезд из Иркутска. А в автобиографической записке пояснит: «Пусть мой пример будет новым доказательством той истины, что от Господа исправляются человеку пути его и что все мы, служители церкви Его, не что иное, как орудие в руках Его. Ему угодно было назначить мне поприще служения в Америке — и это исполнилось, несмотря даже на противление воли моей».

Открывалась новая глава его земного поприща, как сказал герой Н. Лескова протоиерей Туберозов: «жизнь кончилась, начинается житие».

Так однажды сказал спутник И. Гончарова по кругосветному путешествию на фрегате «Паллада». Писателя его слова восхитили, а вскоре он и сам убедился в их справедливости, проехав после кругосветки всю Россию — от Охотского моря до Петербурга — и описав свои впечатления в одном из самых увлекательных очерков.

Семейству Вениаминовых тоже предстояло проделать путь по России, и путь немалый, но в обратном направлении — от Иркутска до Охотска, затем, обогнув Камчатку, по морям Охотскому и Берингову до Русской Америки.

Сейчас поезда преодолевают тысячи километров за день, самолетам требуется времени и того меньше: из Москвы до Иркутска шесть часов лету. Пружина часов раскручивается все быстрее, расстояния будто исчезают, поглощенные неведомой, таинственной силой, скрытой в загадочном часовом механизме, они измеряются уже не поприщами и днями пути, как когда-то, а все чаще иными единицами — денежным выражением стоимости билета на поезд или самолет. Сегодня в дороге особенно и не поразмышляешь — не успели отправиться, как пришла пора готовиться к выходу.

У современников Иннокентия времени размышлять было предостаточно, они, можно сказать, проживали в пути большую часть своей жизни и не считали это чем-то выдающимся. Так, преодолевший шесть тысяч верст от Иркутска до Охотского моря по казенной надобности человек именовался в России не путешественником, как в Европе, а «проезжим». И таких «проезжих», скачущих на почтовых в разные концы империи, покрывающих расстояния в несколько Европ, были десятки и сотни. Но то были мужчины — чиновники, статские и военные, купцы и миссионеры-монахи, а в семействе Вениаминовых — две женщины и годовалый Кеня.

Отцу Иоанну определенно было о чем поразмышлять дорогой, и то, что он впоследствии будет советовать другим, было им самим осознанно и выстрадано. «Нести свой крест — значит не только терпеливо переносить трудности, случающиеся с нами по независящим от нас обстоятельствам, но также налагать на себя посильный подвиг, сообразный со словом Господним и нужный нам для духовного совершенствования», — писал он в «Указании пути в Царствие Небесное». Его близким тоже предстояло совершить подвиг для духовного совершенствования — и матери Фекле Саввишне, и матушке Екатерине, и младшему брату, который впоследствии станет священником, и даже годовалому младенцу.

Путь им предстоял претяжелый. Судите сами: из Иркутска семья отца Иоанна выехала 1 мая 1823 года, до Аляски добрались 20 октября — полгода в пути. И какого пути! До Киренска ехали на лошадях, затем плыли на барже по Лене до Якутска, у Якутска переправились в лодках на правый берег Лены и через горы пошли к морю.