Еще в одном из карманчиков лежали завернутые в цел­лофан несколько упаковок с лекарствами. Были они из числа самых элементарных: аспирин, каффетин, люми­нал и прочие. Это уже постаралась жена Валерки Алена, внеся, так сказать, свою лепту в мои сборы.

— И тебе сгодится, если что, и кого другого на первых порах вылечить тоже хватит.

Тот неведомый, который разрешил мне вход в эти без­людные края, оказался большим гуманистом — лекарства он конфисковывать тоже не стал.

К сожалению, был он, как я выяснил в первую же ми­нуту своего пребывания, не только гуманистом, но и па­цифистом, причем отъявленным, поскольку потеря в моей экипировке все-таки обнаружилась. Правда, лишь одна, но зато боевая — исчез, как и не было вовсе, новень­кий ТТ в смазке, вместе с парой обойм и коробкой патро­нов. Валерка, когда мне его сунул Андрей, поначалу встал на дыбки, но потом, почесав в затылке, махнул рукой и выразил вялую радость, что в арсенале у Голочалова нет пушки, которую он непременно вручил бы. Андрей не остался в долгу и невозмутимо поправил, что достать саму пушку — не проблема. Он хоть завтра подогнал бы семидесятишестимиллиметровую безоткатку, с которой Костя мог бы подсобить Иоанну Грозному взять Ревель, а также развалить до основания Ригу, хай ей в дышло, и даже Лон­дон с Парижем. Подтащить ее к пещере — не проблема, а вот дальше, то есть дотянуть ее до самой Серой дыры, ни­как не получится. Габариты не позволят.

Вообще они препирались между собой все это время вплоть до того, пока не двинулись к дыре. Шутейно, ко­нечно. А судя по заговорщическим взглядам, которые то и дело осторожно кидал в мою сторону Андрей, все это де­лалось ими исключительно ради того, чтобы как-то меня отвлечь.

Я, правда, не поддавался, храня суровое молчание, как и положено первому путешественнику во времени. Или были они до меня? Наверное, да, сам же цитировал Валер­ке. Ладно, тогда первому сознательному путешественни­ку. Тоже неплохо, поскольку, судя даже по Библии, пер­вым в космос летал Енох, затем Илья-пророк и прочие, но первооткрывателем околоземного пространства все равно назвали Гагарина. О том, что я отправляюсь туда исклю­чительно в своих личных, узкокорыстных целях,— умол­чим. Это не главное.

Не знаю, что испытывал перед стартом космонавт но­мер один, но хрононавт номер один мандражировал. Нет, в принятом решении я не колебался ни минуты — нет мне без нее настоящей жизни и все. Краски блеклые, еда не­вкусная, и вообще я без нее с тоски помру. Но все равно потрясывало. Легонько эдак, ребята и не замечали, но са­мому чувствовалось. Это ж не шутка — бросить все полно­стью и уйти в никуда, причем почти с гарантией, что об­ратно возврата не будет. То есть найду я ее или нет, до­бьюсь своей цели или ничего у меня не выйдет, но билет в любом случае в одну сторону. По-моему, на подобное ре­шится далеко не каждый экстремал, а я себя таковым ни­когда не считал.

Хотя я хуже. Я — влюбленный.

А тут еще пророчество не из приятных. Привязалась ко мне одна на автовокзале в Старице. Вроде на цыганку не похожа, да и говорила совсем иначе. А главное, хоть и ту­манно, но очень уж все совпадало с тем, что мне предсто­яло.

—  Иногда рушатся грани меж временем — тем, что есть, и тем, что было, тем, что было, и тем, что будет. И горе тому, кто окажется вблизи от этих граней. Обломки остры, летят далеко, а ранят больно. Берегись Лайлат аль-Ка­дар — ночи предопределения.

—  О чем это вы? — спросил я ее, но она криво усмехну­лась:

—  Ты и сам знаешь о чем.— А потом неожиданно и бо­льно ткнула мне в правое бедро тонким, почти прозрач­ным в своей худобе указательным пальцем, метко угодив прямо в примотанный к ноге перстень,— Береги его, на­пои его, и тогда ты, может быть, сумеешь пройти по пере­кинутому над адом мосту Сирах, который тонкий, как во­лос, острый, как лезвие меча, и горячий, как пламя.

— Ты не пугай, я пуганый,— неловко буркнул я, не зная, как половчее от нее отделаться.

Она улыбнулась одними губами, такими же сухими и тонкими, как палец, и отрицательно покачала головой:

— Я не пугаю, я тебе... завидую. Ради своих детей я бы тоже ступила на этот путь, но аллах не позволяет мне. По­тому я здесь, а ты уходишь за грань.

Мы уже давно ехали на машине, а это странное проро­чество так и не выходило у меня из головы. Не помогло и объяснение водителя, что это всего-навсего местная су­масшедшая. С тех пор как ее мужа-чеченца и трех сыновей убила местная мафия, у нее помутился рассудок, вот она и стала такой.

— За что хоть убили? — спросил Валерка.

— Не поделили, кому наркотой торговать,— отклик­нулся водитель.

—А сбывается хоть что-то из ее пророчеств? — поинте­ресовался я.

— Все,— с явной неохотой буркнул водитель,— Только от нее доброго слова не дождешься. Вечно какие-то гадо­сти сулит.