— Тьфу ты, балда стоеросовая! — даже плюнул с досады Валерка,—Да сейчас на Руси все староверы. Никон только через сто лет раскол учинит. А что до костров, то именно в этом веке на Руси как раз хватало желающих поджарить еретиков, да таких ярых любителей, что зачастую их не могли удержать даже великие князья. Чтоб ты знал, шест­надцатый век в нашей стране начинался именно с разбора так называемой «ереси жидовствующих» и сожжения ули­ченных в ней, включая высокопоставленных чиновников Иоанна Третьего Васильевича, в железной клетке на Мо­скве. А во времена Иоанна Четвертого в пятидесятых го­дах состоялся еще один знаменитый процесс по обвине­нию в ереси некоего Башки на с единомышленниками,— Он тут же исчез, вернувшись минут через десять и держа в руках очередную пачку книг,— Вот, — тяжело бухнул он их на стол передо мной, — Читай. Хотя нет, погоди. Сейчас я тебе закладок навставляю.

— И это тоже? — усомнился я, разглядывая «Настоль­ную книгу атеиста».

—  Всенепременно и в первую очередь,— сердито отре­зал Валерка.— В ней, чтобы ты знал, самое короткое изло­жение сути всех религий. Ты, главное, на комментарии о том, как они одурманивали народ и наживались на его не­вежестве, не смотри, и все будет в порядке.

Вроде бы одолел и их, но все равно первый экзамен, ко­торый устроил Валерка, я с треском провалил.

«Ой, липа. Ой, не поверят»,— сокрушался Жорж Милославский, разглядывая управдома Буншу в царских одеждах.

Вот-вот. Примерно то же самое.

Лишь на следующий день он, скривившись, заявил, что тройку, да и то слабенькую, с огромной натяжкой, он бы мне поставил, но никак не более. К тому же мой язык...

— А ты не забыл, что нам сегодня к ювелиру? — напом­нил я.— Имей в виду, сразу после него лишнего дня не за­держусь, сразу туда.

— Ладно,— тяжко вздохнул он и неожиданно встрепе­нулся: — О, идея! Будешь не просто купцом, а инозем­ным,— выдал он поправку,— Но православной веры. Ска­жем, твоя мать была русинкой, попала в плен к татарам, потом ее кто-то выкупил, ну а дальше разработаем. Пока это черновой набросок. Тогда все прокатит в лучшем виде.

— Уж очень ты строго к нему подходишь, — недовольно заметила Алена, присутствующая на моей «экзекуции».

—  Жизнь еще строже,— хмуро откликнулся Валерка и протянул мне целую пачку листков с набранным самым мелким шрифтом текстом. — Я тут шпаргалки приго­товил. Сгодятся. Зашьешь под подкладку в разных местах. И вот еще что,— произнес он несколько виноватым голо­сом,— Я как-то поначалу об этом не задумывался, а вчера словно осенило. Сел посчитать и за голову схватился.

Я насторожился. Если хладнокровный и невозмути­мый Валерка схватился за голову, значит — серьезно. Очень серьезно. И за что тогда хвататься мне самому?

—  Понимаешь, судя по твоему рассказу, ты там нахо­дился примерно полчаса, и это самое малое. Я несколько раз попытался воспроизвести наши с Андреем действия, когда мы вытягивали тебя обратно. Как ни крути — в пре­делах семи-восьми секунд, не больше. Напрашивается вывод, что там и тут время течет неодинаково и скорость его в шестнадцатом веке значительно выше, примерно раз в двести, а то и в триста.

— То есть если здесь прошли сутки, то там полгода, если не год? — уточнил я.

— Выходит так. Получается, что пять дней здесь равны примерно пяти годам и...

—  Стоп! — рявкнул я,— Ничего не получается, потому что это лишь один из вариантов. Оно может и вообще не двигаться с места, пока меня там нет. Вот тебе только одна из возможных альтернатив. Но даже если и так, как ты го­воришь, то я ничего не теряю. Было восемнадцать, пускай даже двадцать, значит, при новой встрече ей будет два­дцать пять, пускай от силы двадцать семь. Отлично! Раз­ница всего в три года. Кажется, у вас с Аленой именно та­кая?

— Только в двадцать семь женщина на Руси давно за­мужем или в монастыре.

— К черту! — Я рубанул воздух ребром ладони.— Заму­жем? Разведется!

— Церковь разводов в те времена не разрешала.

— Тогда она скоропостижно овдовеет! — рявкнул я,— А из монастыря я ее попросту украду, и всего делов!