Но мы забегаем вперед. Вернемся к моменту, когда погиб Бгодей — и посмотрим со стороны самого Бгодея. Когда его голова отделилась от тела, он умер… и холодно осознал, что умерло только смертное его тело, временная оболочка для божественного духа.

То, что принято называть аватарой.

Все воспоминания вернулись разом. Бгодей… нет, какой же он Бгодей? Это имя он носил всего-то сорок пять лет, а большую часть предыдущих его звали иначе… хотя смертные редко использовали его истинное имя, предпочитая называть Всеблагим.

Сейчас он незримо возвышался над городом и с жалостью смотрел на тех, кто его убил. Просматривал ту жизнь, что провел в мире вещественном, среди смертных, и видел, что не всегда принимал безупречные решения.

Возможно, стоило оставить аватаре чуть больше памяти или даже какие-то частицы божественной силы. Возможно, если бы проповедник Бгодей мог творить чудеса, он зажег бы больше сердец и не закончил жизнь так горестно.

Нет, все правильно. Без чудес даже лучше. Без чудес они живут большую часть жизни. Если бы Бгодей начал их творить, то, безусловно, впечатлил бы людей, но это был бы эфемерный триумф. Они бы записали это в хроники, чудеса обрастали бы всякими небылицами, и в итоге жизнь Всеблагого превратилась бы в миф, сказку. И эта сказка в итоге заслонила бы суть того, что он говорил, что пытался донести.

Более того — люди очень скоро начали бы спорить, приходил ли он вообще. Не выдуман ли такой человек — Бгодей Аммари Авталогиданна.

У богов не принято часто подкреплять веру людей чудесами. Да, так проще и эффективнее, да и люди будут благодарны, но они очень быстро привыкнут и начнут воспринимать как должное. А значит, чудес придется совершать все больше, удивлять все сильнее.

А чудо, любое чудо — это нарушение законов мироздания. Мироздание само по себе чудесно, само по себе результат грандиозного божественного творения — и боги существуют именно для того, чтобы вселенские шестерни вращались без скрипа.

Это попросту неприятно — без нужды вмешиваться в отлаженный механизм. Всеблагий сам сотворил эту звездную систему, когда был еще совсем юн. Все рассчитал, все продумал. Уравновесил космические тела, чтобы все было устойчиво. Создал газовый гигант, чтобы тот принимал на себя залетные астероиды. Стабилизировал звезду. Долго выверял экосистему, чтобы его первый и самый любимый мир мог жить самостоятельно, без постоянного пригляда.

И нет ничего проще, чем явиться сейчас во всем величии, прогреметь с небес божьим гласом. Дать добрые заповеди и приказать жить праведно. Все рухнут на колени и преисполнятся страха, все будут слушаться и повиноваться.

Слушаться из страха. Повиноваться из страха. Смертные трепещут, когда боги им являются, и они в самом деле покорно следуют данным таким образом заповедям — но не принимают их сердцем. Следуют, поскольку боятся кары, боятся наказания.

Боятся, что их раздавят, как вшей.

И Всеблагий оставил их жить своим умом. Только наведался еще перед отбытием к тем, кто был дорог ему в годы жизни аватары, и успокоил их, и в последний раз провел с ними время. Попросил не горевать и не держать сердца на тех, кто его казнил, потому что свершили сие по незнанию.

— Учитель, но как же… — растерянно сказал тогда Загней. — Они ведь тебя… не призвать ли к отмщению?..

— Ужели думаешь, что не смогу отмстить сам, коли пожелаю? — покачал головой Всеблагий. — И ужели думаешь, что не придут ко мне все в свой час?