Ясная Поляна: Лев Толстой

Каждый раз, когда я возвращался в Россию, я получал письма от своей кузины Софи Мамоновой — единственной дочери старшего из моих дядей[221]. Она просила меня приехать и увидеть Толстых, пока я был в тех краях, и хотела познакомить меня с графиней Толстой и ее дочерью Татьяной Львовной, с которой она была очень близка. Поэтому в 1893 году я решил порадовать мою добрую Софи и приехал на станцию города Тулы.

Среди толпы там я узнал Льва Толстого, который прощался с молодым человеком, выглядевшим как англичанин. Некоторое время спустя Толстой сел на лошадь, ожидавшую его во внутреннем дворе станции, и уехал.

Я отнес свой багаж в зал ожидания, где я освежился и переоделся, а затем взял один из тех ужасных городских экипажей, которые доставили меня в Ясную Поляну, в семнадцати верстах от станции. Стояла великолепная погода, дорога была превосходной, и, несмотря на мою жалкую лошадь, я прибыл через полтора часа к дому, окруженному пышной растительностью, однако никто не заметил моего прибытия, даже слуги. Все, казалось, были в саду или в полях.

Вскоре подошли граф и графиня Толстые с Софи Мамоновой, и она представила меня им. Прием был самым дружелюбным, и они заверили меня, что давно хотели со мной познакомиться. Затем меня отвели в мою комнату, которая, на мой взгляд, была лучшей спальней, просторной и хорошо обставленной. Мы обедали в семь часов вечера за очень узким длинным столом, накрытым в тени высоких деревьев. Графиня сидела на одном конце, граф справа от нее, а я слева от нее, напротив графа. В тот день с нами обедали две американки, только что приехавшие из Америки. Одна была молодой и хорошенькой, другая постарше и, казалось, служила ее компаньонкой. Они намеревались вернуться в свою страну как можно скорее.

Сидя рядом с графом Толстым, эти дамы с почтением слушали его ответы на заданные ему вопросы, которые он давал с добротой и сердечностью, говоря на вполне приличном английском языке.

К моему великому сожалению, обе американки исчезли в тот же вечер.

За столом было, кроме двух-трех маленьких сыновей Толстого и трех его дочерей, также несколько незнакомых мне человек. Среди известных людей были Чертков[222], близкий друг графа, и г-н Танеев, директор консерватории в Москве[223]. В центре стола сидели двое англичан, один из которых жил в Москве[224] — он был сотрудником торговой компании «Muir & Merrilees»[225], а другой — только что прибывший неизвестный человек с двумя нагрудными украшениями и весьма надменный.

Я спросил Толстого, что это за человек.

«У меня нет ни малейшего понятия, — ответил он. — Но знаю, что ни один англичанин не носит украшений, поэтому не могу понять, почему он их носит. Не могу постичь его», — добавил Толстой.

В тот вечер мы все сидели в гостиной, и один молодой еврей — очень хороший пианист[226] — начал играть на фортепиано. Граф играл в шахматы, графиня копировала рукописи своего мужа, а я слушал музыку, разговаривая с Софи в другом конце комнаты. Прибыла почта, и Толстой дал мне газету, на первой странице которой я узнал по фотографии нашего англичанина, одетого в арабский или марокканский костюм. Я не понял, о чем была эта статья, но название гласило: «Пятьдесят стран». Это выглядело как реклама торговца, привезшего вещи на продажу, или путешественника, посетившего пятьдесят стран, но в любом случае это было описание бизнесмена: становилось ясно, что его поездка к графу подразумевалась с целью получения им выгоды тем или иным образом. Прибыв в дом, он заверил Толстого, что ищет «душевный покой», но пока не нашел его.

Ясная Поляна была открыта всему миру; люди из высшего света опасались туда ездить, а другие приезжали без приглашения и поселялись там без малейшего угрызения совести, благодаря гостеприимству, которое было исключительным даже для России, — и проводили там весьма приятные дни.

На следующий день я встал рано и отправился утром навестить г-на Танеева, жившего в доме на территории парка. Он пил кофе и читал партитуру «Парсифаля».

Когда я вернулся в дом, то был удивлен, увидев Толстого, одетого в превосходный синий халат с элегантными шлепанцами на ногах. В течение дня он носил льняную блузу кремового цвета, наподобие тех, что носят французские художники, в которой он выглядел чисто и опрятно. Часто говорили, что Толстой, чтобы угодить людям, носил русские рубахи и ходил босиком, но эта басня, похоже, родилась в сознании тех, кто не знал, какие блузы он носил, и кто их путал с рубашкой[227].

Я завтракал в саду с Татьяной Львовной, старшей дочерью Толстого. Англичанин с украшениями подошел и присоединился к нам. Он удивил меня наглостью, с которой обращался с людьми. «Дайте мне хлеб», «передайте мне сахар», «налейте мне чашку чая»: ни «пожалуйста», ни «спасибо» никогда не сопровождали его приказы.