Книги
Палаццо Волкофф. Мемуары художника
«А кто этого хочет? Возможно, ее родители, которых не имею удовольствия знать».
«Нет, — ответил Сабуров, — некто важнее. Этого хочет молодая императрица. Причина, как все знают, в том, что Ваш сын часто бывает в Царском Селе, когда и мадмуазель Танеева там, и кажется, что императрица несколько раз заставала их вместе».
Я знал, что императрица всегда была очень доброжелательна к Гавриилу, служившему лейтенантом на борту корабля, который императорская семья использовала каждый год при плавании по Финскому заливу[217]. Я спросил Гавриила, насколько эти слухи правдивы.
«Хотят они меня женить или нет, не знаю — сказал он, смеясь, — но знаю, что сам я не собираюсь жениться на мадмуазель Танеевой. Если хочешь узнать причину, скажи Николаю пригласить ее на обед, сядь рядом с ней и поговори».
Мой сын Николай, уже женатый и отец семьи, жил в Царском Селе.
На следующий день я обедал с мадмуазель Танеевой. Она была маленькая, некрасивая и глупая. Я понял слова моего сына. Некоторое время спустя она вышла замуж за господина Вырубова, но вскоре они развелись.
Теперь, когда мы знаем зловещую роль, которую сыграла мадам Вырубова в последние годы российской истории, представив императорскому двору негодяя Распутина, я иногда задаюсь вопросом: не было бы лучше для блага страны, если бы то желание императрицы было выполнено. Возможно, мой сын выступил бы против этого экстравагантного неврастеника и сумел бы противодействовать его влиянию на императорскую чету.
Москва: Елизавета Феодоровна
Каждый раз, когда я проезжал через Москву, внешний вид дворца, где жил Великий князь Сергей Александрович (тогдашний генерал-губернатор), раздражал меня как европейца. Я не мог сопоставить состояние, в котором находился балкон дворца, с характером очаровательной Великой княгини Елизаветы. На фасаде большого дома совершенно простой архитектуры, выкрашенного в желтый цвет, единственной курьезной деталью был балкон на первом этаже. Он был позолочен, и каждая балясина была составлена из нескольких кусков металла, один поверх другого, и скрученных на тех же железных подставках, более или менее в ренессансном стиле; но все они были не к месту, один повернут налево, другой направо, и во многих местах железные прутья были вовсе лишены украшений. Этот курьезный балкон имел такой разрушенный вид, как будто произошла бомбардировка или землетрясение. Он оставался в таком состоянии три года, потому что каждый раз, когда я проезжал через Москву, я это замечал.
Положение вещей в особняке Великого князя, дяди императора, казалось мне эмблемой России. Оно выявляло небрежность и инертность. Невозможно поверить, чтобы Великий князь и военные и сановники, которые были рядом с ним, не замечали, что делалось в остальном мире. Но они говорили: «Ничего!»[218] («Меня это не касается»). Такое небрежное отношение существовало у всех. А слуги, которые подметали балкон, разве они не видели, что все балясины были кривы? Конечно, они замечали, но вместо того, чтобы что-то сделать, предпочитали лениво повторять «Ничего…».
Все это было ясно для меня, но я не мог понять безразличие Великой княгини Елизаветы к таким вещам. Ведь в ее венах текла английская кровь, а в душе она была художником. Как она могла, видя в каком состоянии находится их балкон, не противиться этому?
Однажды я понял, в чем кроется причина. Случилось это во время войны с Японией. В Кремлевском дворце весь московский Красный Крест объединился под председательством Великой княгини ради сбора необходимых для раненых вещей.
Мария Николаевна Ермолова[219] попросила меня пойти ознакомиться с замечательной работой Красного Креста, и, поскольку я не хотел мешать Великой княгине, она заверила меня, что та никогда не приходила раньше одиннадцати часов. Я пошел в Кремль к десяти, и, пройдя по комнатам и поговорив с несколькими знакомыми людьми, уже уходил, когда увидел вдалеке Великую княгиню. Чтобы
Вдруг в сопровождении первой фрейлины, Екатерины Петровны Ермоловой[220], она подошла ко мне. Я больше не мог избегать встречи, и меня представили Великой княгине. «Взгляните! — сказала Екатерина Петровна, показывая мне рисунок. — Ее Императорское Высочество нарисовала модель униформы для сестер милосердия. Это благодаря ей мы обрели такую практичную одежду; мы в точности скопировали эту модель».
Рисунок был создан профессиональной рукой и я выразил свое искреннее восхищение Великой княгине, но в то же время я сказал мадмуазель Ермоловой, что платья совсем не походили на модель.
«Что Вы имеете в виду?» — спросила она.
«Взгляните, — сказал я. — Форма отличается. Место для кармана находится не там, где это показано на рисунке. Здесь у вас складки, а на рисунке их нет».
Эта дама, как и другие, удивленные моими замечаниями, запротестовали, но Великая княгиня промолчала.